Падонак, а мечтал ли ты когда-нибудь об обладании некими особыми способностями, кои дали бы тебе невъебенное преимущество над простыми смертными? Хотел бы ты, как какой-нибудь Потный Гарри, одним мановением умклайдета разводить пелоток на поебацца, рассекать на каене, трансмутированном тобой из простого окурка, и кастовать фаерболы на головы пытающихся остановить тебя мусоров? Желал ли ты когда-нибудь — хоть раз — выломиться из нашего постылого мира и попасть в какое-нибудь «Средиземье», где личный успех каждого зависит только лишь от его ума и духа — а не от совокупности случайных обстоятельств? Короче, хотел бы ты, падонок, чтобы в твоём мире действительно существовало то, что принято называть «магией» и «волшебством»?

Наверное, ты скажешь, что афтар пишет полную хуйню, не имеющую никакой практической ценности, ибо в нашем блядском мире по определению нет и не может быть ничего чудесного. Но не торопись с выводами. Ведь тебе наверняка известно о множестве исторических личностей, которые, несмотря ни на что, каким-то ну совершенно мистическим образом достигали своих немыслимых, поистине умопомрачительных целей — так, словно их поддерживала в их устремлениях какая-то сверхъестественная сила. Наверно, ты слышал и байки о разного рода везучих — патологически везучих — людях, например, об игроках, которые регулярно разводили на бабки любое казино, хотя нихуя не мухлевали и даже не были феноменальными счётчиками. Да и из своей жизни ты наверняка вспомнишь пару случаев, когда тебе вдруг чудесным образом доставалось то, о чём ты и не мечтал. Поэтому — внимание. Сейчас я сделаю одно безумное предположение. Конечно, всё это пиздёжь и провокация — но что, если бы в нашем мире реально существовало нечто, позволяющее нам иногда менять окружающую действительность по одному только нашему хотению? Э? Да, вопрос беспезды интересный. Что ж, исследуем это.

Для начала определимся с главным термином. Что, собственно, такое «волшебство» или «магия»? Очевидно, это некий способ нетехнического воздействия на окружающий мир и изменения этого мира. «Нетехнического» — значит, не нуждающегося в посредстве машин. (То есть, если мы хотим, например, приготовить и зохавать какой-то ништяк, то нам потребуется для этого воспользоваться рядом технических устройств навроде микроволновки, в то время как какой-нибудь Пендальф может забодяжить себе хафчик без всяких печей и сковородок, одной силой мысли — магия, сцуко!) Другими словами, магия — это, казалось бы, то, что противоположно технологии, ибо отменяет всю технологию к хуям за ненадобностью. Но так ли это в действительности? Ведь «технология» — весчь ниибацо относительная. Общеизвестно утверждение, что-де «по-настоящему высокая технология неотличима от волшебства» — и это, в общем, верно: так, нашему предку, жившему тысячу лет назад, автомобиль мог бы показаться чем-то волшебным, начисто отменяющим известную ему «технику» (телегу с лошадью), а самолёт — вообще что-то невообразимое (подумать только: люди — и летают!). Так что же такое магия — сверхъестественная замена техники или просто очень совершенная техника? Поскольку у нас исследование сугубо научное, мы мысленно отбросим всякую трансцендентность и рассмотрим тот реалистический случай, когда техника становится неотличима от магии именно в силу своего совершенства.

Зададимся вопросом: если техника всё время совершенствуется, то можно ли представить себе абсолютно совершенную технику? Конечно, представить такое себе нельзя: если мы попробуем это сделать, то воображение быстро откажет нам и заведёт нас в умственный тупик: инерция мышления, хуле. Но есть обходной путь: коль скоро некую вещь нельзя себе представить как объект, можно попробовать хотя бы угадать её свойства — из объективных закономерностей, свойственных подобного рода вещам.
Ынженерным работникам савецкого разлива, любившим на досуге читать разную поебень, хорошо известны так называемые «законы развития технических систем», описывающие опытным путём обнаруженные закономерности, что проявляются в технической эволюции. Нас в данном исследовании более всего будет интересовать тот закон, согласно которому по мере развития техники «свойства системы постепенно переходят в надсистему». «Переход в надсистему» — это такое преобразование, когда система, выполняющая определённую возложенную на неё функцию, исчезает, а функция продолжает выполняться оптимальным возможным образом. Что это значит? Значит это следующее: если в какой-то момент времени у нас есть машина Х, выполняющая функцию У, то, спустя определённое время, техническое развитие приводит к тому, что машины Х уже не нужно: её функция У как дополнительная опция предусмотрена в новой машине Й — машине более высокого ранга, предназначенной для решения более важных и сложных задач. То есть можно будет сказать, что свойства машины Х «перешли в надсистему» (машину Й), или что машина Х стала «нелокальной» — то есть такой, что её нельзя указать как занимающий определённое пространство и время объект. Всем известный пример: лет десять назад существовали т. н. «пейджеры» — устройства для приёма текстовых сообщений, а к сегодняшнему моменту они уже исчезли как класс, «перейдя в надсистему»: теперь их функцию выполняет, помимо прочего, любой телефон, и делает это намного лучше и удобнее (уже не нужно надиктовывать свои сообщения стервозным операторшам, которым, к тому же, не нравятся слова «хуй» и «пизда»).

А теперь определим, что же будет предельным, максимально возможным «переходом в надсистему» — но уже не для отдельной машины, а для всей техносферы в целом. Что будет мыслимым пределом всей её эволюции? Из вышесказанного видно, что таким пределом будет ситуация, когда машин нет вообще, но все их возможные функции выполняются просто отлично — то есть когда сам материальный мир будет исполнять все наши желания непосредственно и сразу, как только мы чего-то захотим. Иначе говоря, мыслимый предел развития всей техники — это её полное слияние с окружающим «диким веществом», когда окружающая среда сама становится «машиной», и уже нельзя отличить естественное от искусственного. Вот эта вот ситуация — когда нет никакой техники, но сами физические процессы происходят так, чтобы удовлетворять наши хотелки, — это будет поистине Окончательная Технология, Final Machine — и, очевидно, эта технология будет совершенно неотличима от волшебства, как мы его себе представляем.
Ну, это всё умозрительно, скажет скептически настроенный падонак, до таких высоких технологий нам ещё долго не дойти, так что смысла эти рассуждения не имеют. Однако, отвечу я, кто сказал, что мы обязательно должны быть в этом деле первонахами? Если предположить, что несколько сотен миллионов или миллиардов лет назад где-то в пределах нескольких мегапарсек появилась какая-нибудь цивилизация (что вполне возможно), и если техника этой цивилизации развивалась на протяжении всего этого времени и не встречала никаких непреодолимых барьеров — то что тогда? Тогда получается, что мир, в котором мы живём — это уже нихуя не дикая материя, как мы наивно думали, но синтез Природы и Машины, это искусственное окружение, физические свойства которого такие, а не другие не случайно, не просто так, а по интересу, потому что кому-то так было выгодно. Вот таким макаром мы и дошли до положений, с которых Лем начинал свою «Новую Космогонию». Он, правда, не анализировал, почему именно техника должна слиться с природой, а запостулировал сразу: «Миллиардолетней цивилизации не нужна никакая техника. Её орудием является то, что мы называем Законами Природы. Сама Физика представляет собой «машину» для такой цивилизации». Дальше у него, как известно, идут рассуждения о «взаимоотношениях» этих «миллиардолетних цивилизаций», в результате коих космос становится именно таким, каким мы его видим. Но лично мне не особо интересна космогония; мне гораздо более любопытно, как все эти вещи касаются лично меня. Ведь если предположить, что наши выкладки хоть немного соответствуют действительности — то это ведь пиздец! Раз мы живём в мире, представляющем собой, по сути, техническое устройство, то значит, что этим устройством (теоретически) вполне можно управлять! Почему бы и нет? Ведь изначальный смысл существования этой Сверхмашины — обслуживать интересы разумных существ, а коль скоро среди нас с вами иногда тоже встречаются разумные существа, то Машина сия вполне может внять их хотеньям. Такое «управление» и будет по сути своей «колдовством». Вот об этой возможности я бы и хотел попиздеть.
Первое, что нужно установить — это то, каким образом работает наша Машина Мира. То есть, что она сможет сделать и чего она делать не будет. Можно ли с её помощью гулять по воде или превращаться в удава? Короче говоря, нужно выяснить её ТТХ — и, прежде всего, её ограничения. Это довольно просто: тактико-техническими характеристиками данной машины являются, собственно, законы физики, так что обратим пристальное внимание именно на них.

Центровое место среди законов физики занимают определённые фундаментальные запреты, иначе называемые законами сохранения (энергии, импульса, момента импульса, липиздрического заряда и т. д.). Законы сохранения говорят нам, что все возможные процессы могут происходить только так, чтобы величины, прописанные в данных законах, сохранялись всегда. Процессы, в которых законы сохранения могут быть нарушены, недопустимы. Таким образом, законы сохранения — это не что иное, как прошитые в нашей Машине технические ограничения, в обход которых она работать по-любому не будет. Ну а раз так, то нам придётся распрощаться с мечтами о «колдовстве» в стиле старика Хоттабыча: с помощью Машины Мира нельзя ни летать по воздуху, ни превращать воду в водку, ни гасить ментов фаерболами (увы, увы) — ведь всё это подразумевает нарушение законов сохранения, что нашей техникой не предусмотрено по ГОСТу. Так что же — Машина для нас бесполезна? Не будем спешить. Спросим себя, а нет ли где в природе какого-нибудь физического закона, дающего, так сказать, определённую степень свободы, определённую непредсказуемость, допускающую не жёсткое, а, скажем, довольно многозначное течение неких физических процессов? Да, такой закон физики есть. Вы, наверно, уже догадались, какой. Я говорю о принципе неопределённости.
Принцип неопределённости — беспезды такой же фундаментальный принцип, как и, например, закон сохранения энергии (а значит, это такое же глубинное свойство Машины). Смысл его сводится к тому, что в каждом конкретном случае невозможно однозначно предсказать исход опыта, который мы ставим над подчиняющимися этому принципу объектами: имеет смысл говорить только о вероятности того или иного исхода, то есть о статистике испытаний. Тем самым природа (она же Машина) как бы намекает нам: пути работы с ней — то, что мы и называем «магией» — лежат в области теории вероятности и матстатистики. Или, другими словами, «волшебство» — это не что иное, как способ управления вероятностями — а по-русски, управления удачей. И ниибёт. «Колдуя», мы можем увеличивать или уменьшать вероятность того или иного происшествия, приятного или нет, происходящего с нами или с кем-то ещё — это и будет настоящая, единственно возможная (по крайней мере, пока) магия. Ога. Вкуривайте.

А я напоследок поставлю главную проблему — проблему интерфейса. Как можно воздействовать на Машину, добиваясь нужного вероятностного эффекта? Думаю, надо как-то это всё обсудить и разработать методу. А с другой стороны — вдруг какие-то тёмные личности уже знают её и вовсю пользуют, имея тем самым разнообразные ништяки и власть над миром? Интерееесно… И ещё: насколько эта техника безопасна? Ведь если, например, в серии из ста подбрасываний монетки орёл выпал 90 раз, то этот охуительный перекос должен быть компенсирован в следующих сериях испытаний. Так не получится ли, что за свои удачи мы должны будем платить будущими неудачами? А если не своими неудачами, а чужими? А в мировом масштабе? Отож… Вот и филосов наш Крылов как-то отписался о том, что счастливым можно стать только за счёт чужого несчастья, что верно не только для отдельных людей, но и для целых народов… Короче, тут дохуя есть, над чем подумать. А засим я свой многобуквенный креатив завершаю, а то у соседа по койке опять припадок (мешает, сцуко, печатать!), а мне скоро на процедуры, а год кризисный, а месяц хуёвый, а день у нас такой же, какой и у вас.

Dixi.

Tweet