***
За несколько лет лишь однажды нашел деньги на улице. Всего один юань. И то - не нашел даже, а... Шел в невыносимой полуденной жаре, вдоль неизвестной мне речки-вонючки, со страшного бодуна и умирал. В городском мареве на противоположном берегу виднелись какие-то кирпичные трубы, тянулись серые приземистые здания цехов и хибары стиля «ласточкины гнёзда», где один этаж нависает над другим, а сбоку прилеплена ещё парочка. Щербатый бетон парапета набережной - и зелёная, в радуге бензиновых разводов вода в реке. Ржавая до невообразимости баржа медленно заползала под мост. Пахло протухшей мочалкой и солдатским мылом.

Все города красивы по своему, но некрасивы одинаково. Перефраз Толстого применим и к Шанхаю, во всяком случае – ко многим его местам. Меня редко заносит в высотный, просторный и ультрасовременный район Пудон. Я давно уже не бываю в центре – мне нечего там делать. Я – не турист.
Мой Шанхай – приземистый, узкоулочный, с парусами простынь и подштанников на оконных шестах. С маленькими магазинчиками-«шандэнями» и рынками-развалами. С сидящими на корточках у своих магазинов продавцами, чистящими зубы и моющими голову над тазиком. Со звоном колокольчика рикши-старьёвщика и красными флажками кондукторов из окон автобусов. Здесь никто не бежит следом, назойливо бубня: «Миста-миста, ролекс вери чипа!» Здесь не мешают девушки-консуматорши, зазывающие лаоваев на чашку чая ценой в тысячу-другую юаней.
Здесь – хорошо.
Я обожаю трущобы. Это – моё. В любом городе.
Убрать жару и влагу – и вот он, угрюмый Обводный канал, вот они – зассаные узкие дворики и помойки возле Сенной, вот они – дома-«корабли» Автово...
Везде человек моего склада может почувствовать себя как дома.

В кармане было всего два юаня, и я мучительно соображал, как бы на них выпить пива. А никак - три юаня бутылка. В голове проносились различные варианты. Наиболее часто возникали сценки из «Двенадцати стульев» - то гордое альпийское нищенство Остапа, кричавшего «Дэнги давай! Давай дэнги, я тебэ гаварю!» вслед грузовикам с туристами, то бессмертное «Мосье, же не манж па...» несчастного Кисы.
Но желание похмелиться было столь велико, что Будда всё же услышал. Из пробежавшего мимо пионера вывалился юань, звякнул, подпрыгнул и покатился по асфальту. Обогнув мусорную кучу, завертелся возле сливной решетки...
Там была еще куча местных, из уличных продавцов, кто заметил это. Даже не ожидал, что все ринутся. Но мне было нужнее.

Шанхай вообще приучает к двум вещам – южной неторопливой развалочке, этакому разморенно-ленивому состоянию, и одновременно – к мгновенной реакции и броскам к нужным тебе объектам. Замешкаешься, щелкнешь чуть больше положенного клювом – и в пойманное тобой такси усядется кто-нибудь другой, а на освободившееся прямо перед тобой место в вагоне метро плюхнется сразу двое. Не приготовишься к выходу из вагона – и едва откроются двери, толпа с платформы втиснет тебя обратно...

В студенчестве довелось поучиться в одном американском университете. Жил с нами в общежитии здоровенный негр Чак, звезда футбольного поля. Чак постоянно зазывал меня к себе в команду и всё же уговорил на тренировки. На последней мне едва не сломали шею, после чего я к американскому футболу сильно охладел, однако научился без труда проходить сквозь живую стену соперника.
В общем, в споре за юань победила спортивная сноровка..
Пива я выпил всё же. 

***
В спортивном центре, куда я хожу в периоды «помешательства на здоровье», я познакомился с Боло Ёнгом. Ненастоящим, конечно, но точной копией кумира детства. Здоровенный китаец, одним движением ноги или руки ломавший позвоночники незадачливых охранников Хана из «Enter the Dragon» (а мне посчастливилось увидеть увидеть этот фильм в начале восьмидесятых на широком экране гаванского кинотеатра) произвёл столь сильное впечатление, что выбор видов спорта стал для меня очевиден.

Шанхайский «Боло Ёнг» был, конечно, моложе и, как не странно, понятия не имел о том, на кого он похож. Но был так же огромен, работал с серьёзными даже по нашим меркам весами. А когда молотил грушу - становилось откровенно жутко.
Кстати, это единственный серьёзный билдер, встреченный мною в Шанхае. Массивный, немногословный, сосредоточенно и тяжело работающий в зале.

Со мной, залётным лаоваем, он был поначалу неприветлив, лёгким кивком отзывался на «нихао» и никогда не здоровался первым. Правда, всё изменилось после того, как его придавило штангой (узким хватом он жал полторы сотни на трицепс) в последнем подходе. Перехватив штангу пошире, он всё равно не смог выжать её, и кряхтел под взглядом десятка человек, околачивающихся в зале – обычных дрищей-бездельников, завсегдатаев местных фитнес-ценров. И никто – никто – даже не рыпнулся помочь. Инструктора не было - ушёл на обед. Я работал в это время на блоке, боковым зрением заметил, бросил рукоять, подбежал и вытянул штангу на стойки. Обычная реакция для нашей качалки. В шанхайской – нет. Не знаю, почему они не помогают друг другу.
«Боло Ёнг» впечатлился, пожал руку и сказал «се-се». С той поры приветствовал всегда первым и договорился с администрацией зала о скидке для меня в следующем сезоне.
Лучший друг теперь.

О зале нельзя не сказать еще пару слов.
Мне доводилось бывать во многих китайских залах, в разных городах. И повсюду - одно.
Музыка.
Громкая, очень громкая - как любят её слушать китайцы. Сладкая, тягучая, медленная китайская попса.
«Ся-я-о-о-о-о-о-о ха-а-айдзы-ы-ы-ы-ыы! Ся-я-ооооо ха-а-а-айдзы-ы-ы-ы...» - раздаётся из динамиков песня «Ребёнок» на мотив «Птички уснули в пруду» или «Спят усталые игрушки».
И никому это не мешает заниматься, кроме меня. Наоборот, даже подпевают во время упражнений. Правда, я работаю на бицепс штангой в семьдесят кэгэ, и мне не до песен. А завсегдатаи залов редко выходят за тридцать. Чего бы и не попеть... 
Пытаюсь спастись врубленным в моём МР-3 на полную громкость последним альбомом «Сектора», «героиновым» чумовым тяжеляком, но «ся-я-я-о-о-о хайдзы-ы-ы-ы» пробивается даже сквозь мощные гитарные запилы...
И ничего с этим поделать нельзя.

***
При всей своей улыбчивости и приветливости, китайцы – крайние индивидуалисты. Помогают друг другу мало и вне спортивного зала – например, на улице.
Мои знакомые китайцы объясняют это этикетом и традиционным нежеланием вмешиваться в чужие дела. Но когда я вижу, как хрупкая девушка, пыхтя, тащит по лестнице перехода свой велосипед, мимо рослых парней,  мне это немного странно.
Хотя помощь они принимают, уж не знаю, потому ли, что лаовай помог, или просто в силу темпрамента – принимают с искренней и горячей благодарностью. Иногда становится даже неловко.

Одна “леди-рикша” - бабанька неопределенного возраста, никак не могла заехать через поребрик на тротуар. Своим велосипедом она прегородила дорожку для мото и велотранспорта. Привставала на педали, дергала свою трёхколёсную колымагу, но скатывалась назад. Все стояли, наблюдали, в том числе и люди на автобусной остановке, но никто даже не подумал подтолкнуть.
Когда я её затащил, за руль, на тротуар, она резво соскочила с седла и тараторя что-то на шанхайском диалекте, принялась непрерывно кланяться. Я прибавил шагу, но она догнала, дёрнула за рукав, и опять – кланяться.
Еле смылся тогда от неё.
Так оказалось, что это рикша-мусоровозка из соседнего посёлка.
Встречаюсь с ней пару раз в неделю как минимум, и она не перестаёт кланяться, правда, уже на ходу, с велосипеда.
А ведь полгода уже прошло...

***
В Шанхае проводились Специальные Олимпийские Игры. Соревнования для людей с проблемами умственного развития. Рекламные плакаты несколько пугали – толстый мальчик в спортивной майке сжимал Олимпийскую медаль. Лицо мальчика было перекошено в характерной улыбке дауна.
Но всё прошло хорошо.
Надо отдать должное – встреча, открытие, сами Игры – всё было организованно китайцами столь чётко, тщательно и главное – с душой, что можно лишь позавидовать. Никто не потерялся (а учитывая специфику приехавшего контингента – могли запросто), никто не был обижен, всех приняли, расселили. Тысячи студентов-добровольцев обхаживали гостей, возили по городу, селили в гостиницах и семьях.
Шанхайцы - действительно гостеприимный народ. И к таким мероприятиям, особенно от которых зависит престиж страны, относятся крайне серьёзно. На всех уровнях, от президента до волонтёра.
Честно – молодцы просто.
В общем, никаких сомнений – и Олимпиада в Пекине, и ЭКСПО в Шанхае пройдут у них на ура. Обидно, что не у нас.
И никакая Зимняя Олимпиада, которая и то – под сомнением, этого не заменит.

Забавный случай. Иду по улице Нанкин, туристическому месту, пешеходной улице - сродни московскому Арбату, только много современней и длиней. Обычно  стараюсь избегать таких мест, но когда нужно в консульство, что на набережной Хуанпу – приходится идти.
В наушниках – ранний «Ленинград». «Ты сегодня французской помадой напомадила губы свои...» В руке – бутылка пива. Полдень. Я уже нормально пьян. Отлив в «Макдональдсе» (заодно наорав на любопытного юношу, писавшего в соседний писуар и пытавшегося заглянуть ко мне – лаовайский хуй разглядеть), выхожу на Нанкинлу и сажусь на каменную скамеечку.
Жарит солнце. Хрипло орёт в наушниках Шнур. Закуриваю. Отмахиваюсь от «миста-миста-вери-чипа».
Разглядываю прохожих, они – меня.
Напротив – строительные леса. Пыльно. Пахнет ацетоном. Шнура заглушают отбойные молотки. Реконструкция.
Здания на улице Нанкин – высокие, тёмные. Такое впечатление, что забрёл в ущелье.
Чуть поодаль – шпиль телебашни «Жемчужина Востока».

Рядом присаживаются несколько девчонок. Обычное дело – «хелоу», «кэн ю спик чайниз», «хау ду ю лайк Шанхай», «вуд ю лайк ту дринк э кап оф ти».
Консумация.
Милые девочки представляются обычно студентками-туристками, или коренными шанхаянками – по разному. Очень вежливы. Иногда – трогательно сексуальны. Разводят лаовая на «пойти в «ти-хауз» или ресторан, а потом соскальзывают, перед тем самым моментом, когда лаоваю принесут счёт на немыслимую сумму. Днём такие номера относительно безопасны, просто плати и сваливай. По вечерам – последствия менее приятные. Приводят в такие места, где особо и не повозникаешь, а если начнёшь – приходят либо ребята типа Боло Ёнга, либо поддельные менты, в форме, похожей полицейскую, и начинают спектакль «пройдёмте, товарищ турист».
Самые неприятные случаи – клофелин и отправка бесчувственного тела в гостиницу. Без сопутствующих аксессуаров, конечно.
В общем, булгаковское «никогда не разговаривайте с незнакомцами» не отменяется и здесь.

Но я пьян, денег у меня почти нет, да и развести меня на чай у девчонок не получится. Чай не пиво, как говорится, много не выпьешь.
Поэтому, почувствовав, что дёргают за рукав, вытащил из ушей наушники и спросил: «Чего надо?»
По-русски спросил, на автомате.
Потом поговорили по-английски немного, о погоде, о Шанхае, о том, о сём.
И вдруг - совершенно неожиданный вопрос. Не «как насчёт пройтись, погулять, попить чаю?». И не «умеешь ли ты есть палочками?»
Вопрос был такой:
«А ю спешиал олимпиан?»
Без всякой издёвки. На полном серьёзе выясняли, не участник ли я Специальной Олимпиады для умственно неполноценных людей
«Это почему вы так решили?!» - я обычно спокойно отношусь к их вопросам, но это уж слишком было.
Девчонки, не смущаясь:
«Ну вы же похожи на спортсмена...»
Блин...
«На «специального», да?!»
Заминка. Переглядываются.
«Ну да...»

Инересно, думаю, я на мальчика с плаката похож, или на боксёра Валуева?..
Хотя, какая разница...

***
А вообще, в плане «комплиментов» они иногда хватают через край.
Моему другу-немцу, невысокому, щуплому парню, не раз говорили, что он похож на Гитлера. При этом поднимали большой палец вверх и кивали: «Ит из вери гуд! Хи воз вери стронг! Вери паверфул! Грэйт!»
Немец шевелил тонкими усами и зло сверкал глазами.
Именно после таких комплиментов он действительно становился похожим на Адольфа...

***
Я научился очень ценному качеству - неспешному передвижению (пробовал раньше суетиться и обгонять - так ведь впереди еще тысячи шаркающих и почесывающих зад людей, утомишься пыль глотать) и полному пофигизму. Иначе – не проживёшь. Или проживёшь, но херово.
Ни остановившийся посреди тротуара мотоциклист, решивший вдруг послать эсэмэску, ни припаркованный поперёк входа в магазин велосипед не вызывают уже никаких реакций. Обходишь, и всё.
Конечно, в России поставили бы диагноз "аутизм", но тут - самое оно. Похуизм как система выживания.

Хочу научиться у них и умению спать всегда и везде, в любой позе. Умел в армии, но разучился давно. Заново учусь – отказался от кофе по утрам и особенно вечером. Начал пить зелёный чай.
Китайцы в плане сна – выше всяких похвал. На столе, на стуле, на черенке лопаты, на мотоцикле, просто на асфальте,  и даже – на декоративной цепи-ограде в парке. Везде.

***
Ужин-знакомство с иностранными коллегами в ресторане.
Шикарный зал, оформленный в китайском понимании слова «роскошь» - красная парча, золотые шнуры и кисти, позолоченные кривые ножки массивных стульев, посуда золотого цвета, пурпурные скатерти. Словом, дорогое и пафосное место.
Беседую с соседками по столу – новозеландкой и американкой. Они только приехали в Китай. Молодые девчонки, только закончили колледж. Спрашивают меня, что я могу рассказать им «эбаут чайниз калчер». Полны желания узнать и впитать.
«Я свою-то «рашен калчер» не очень хорошо знаю, а уж китайскую...» - машу рукой.
«Как же так?» - говорят. «Ведь это безумно интересно...»

Выходят повара и выносят на огромном блюде лобстера на льду. Ставят в центре стола.
Лобстер разрублен пополам. Но – живой. Медленно и печально шевелит усами.
Американка, заметив это, осекается на полуслове.
«Итс элайв!» - таращит глаза. «Омайгад! Итс элайв!»
«Конечно, живой. В этом и весь шик», - объясняю ей и трогаю палочкой одну из суставчатых ног. Нога подрагивает.
«Плиз, донт!» - кричит новозеландка и рыдает в голос.
Американка склоняется под стол и блюёт в салфетку.
Растерянные лица китайцев-организаторов вечера.
Мне их жаль – ребята старались. Блюдо дорогое.
«Вэлкам ту Чайна», - говорю проблевавшейся американке. «Вэлкам в настоящую жизнь. Смотрела фильм «Матрица»?».

***
О китайцах слагается немало мифов – ими самими в том числе. Да и чужестранцы склонны приписывать китайцам сверхъестественные способности и наклонности. Самое распространённое – это миф о китайском трудолюбии.
Здесь хочется заметить, что несмотря на многие отличия от других народов, китайцы – такие же люди, как и мы, и все остальные. Нормальные люди, с нормальными потребностями и желаниями.
Трудолюбивые... ага, ага... "Только тех, кто любит труд, "октябрятами" зовут"... Был октябренком, но что-то скворечники делать и с саженцами ковыряться особо не любил. Хотя - ковырялся, и делал... Ну, детство, чего уж там...

Заявлять, что китайцы - "трудолюбивые" - так же несправедливо, как говорить, например, что "духи" в армии - тоже трудолюбивые. "Дух" и траншеи копает, и рвы закапывает, и лёд долбит, и снег чистит, и казарму драит, и сортир вылизывает, и кирпичи таскает, и бетон месит, и кровати застилает...
Да он делает всё. Потому что он - "дух". А не будет - повесится в ближайшую же ночь, на батарее в сушилке. Зато глянуть через год-полтора на того бывшего "духа"... Ремень на яйцах, харя шире плеч, во рту сигаретка, в глазах - тоска... разве что пнуть нового "духа", чтоб резче шевелился... Вот и всё трудолюбие...

Китайцы – еще более нормальные, чем мы. Совсем не октябрята. Они могут много и тяжело трудиться, но только пока для этого им созданы предпосылки – жесткий, даже жестокий контроль и невыносимо тяжёлые условия труда. Всегда советую людям, которые "трудолюбием" восхищаются, вспомнить сцену из фильма "Особенности национальной охоты" - как корова в самолете растопырилась, чтобы не выпасть из люка. И замечательную реплику: "Жить захочешь - не так раскорячишься".

Когда же китаец выбивается на более высокий уровень – он, как и положено нормальному человеку, расслабляется и начинает получатьот жизни удовольствие. А как иначе? Они – не роботы, не насекомые. Самые обычные люди. С небольшой оговоркой. Я бы применил к ним другой термин – «трудостойкие». Вот это действительно так. Работать в тех условиях, в каких приходится очень часто им – не сможет, пожалуй, больше никто. А китайцы – могут. И при этом – не озлобляются. Принимают всё с загадочной для меня невозмутимостью.
За это их очень ценю.

***
Когда собирался в Китай, судорожно скупал в Москве футболки “много-икс-эль” и искал обувь моего размера. В России всегда маялся с одеждой. Думал, в Китае - все, голым ходить придётся.
Оказалось - огромный выбор джинсов, футболок, свитеров, курток спортивного стиля - моего любимого. Всё широкое и свободное. В общем, я счастлив.

Блядь, почему на родине, где людей, много крупнее меня – как грязи, одежды большой днём с огнём не найти?.. Я не про уёбищные «Три толстяка» и «Богатырь» (мерял я там одежду... где «богатырь»? в каком месте «богатырь»? – на пузе и жопе «богатырь»?)
Я про обычные магазины...

Вот только обуви на меня тут нет. Иногда они спрашивают разрешения сфотографировать свою ступню рядом с моей...
Наконец, до меня дошло значение слова «ети» («снежный человек»). Это когда меряешь обувь и говоришь – «етить твою мать, а побольше размера нет у вас?!»
В местной женской моде многое кажется странным. Неприязнь на словах к японцам, а на деле – повальное увлечение японским кино, мультиками и одеждой. Какой-то особый  азиатский фьюжен. Очень непонятна мне страсть китаянок к сапогам в жаркую погоду (представляю, что там с ногами происходит при плюс двадцати семи), и особенно удивляет "жокейский наряд" - курточка в обтяжку, бриджики, высокие сапоги... И все это - на фоне непропорционально длинного тельца и коротеньких ножек, да ещё и "колесом" которые...
Всегда полагал, что люди, а женщины особенно, умеют скрывать недостатки  и подчеркивать достоинства фигуры с помощью одежды.
А тут такое впечатление, что то ли им наплевать, то ли представления о достоинствах-недостатках разные у нас.

Правда, существует два основных типа китаянок. Приземистые, коротконогие и кривоногие северянки с широкими, как таз для варенья лицами, и стройные, с продолговатыми кукольными личиками и лебедиными шеями южанки. Между ними еще до хрена промежуточных типов, но эти – главные.
Шанхай – юг, к тому же – цивилизация. И встречаются такие крали... Длинноногие, с грамотно нанесённой косметикой, идеально одетые, с прямой осанкой, застенчиво-горделивые...
Но об этом – позже.

***
Зима – не самое лучшее время в Шанхае. Затяжной питерский поздний октябрь, с переходом в ноябрь.
Отопления в домах нет. Кондиционеры гонят душный тёплый воздух, но это помогает мало.
При мне в раздевалке спортзала зимой мужик надел три пары кальсон, одни на одни, два нательного теплого белья, рубашку, свитер, еще свитер, потом куртку (пижамного покроя), а сверху - обычную куртку.
При этом последняя куртка была нараспашку – то ли жарко, то ли застегнуть не смог.

***
Лето – не лучше.
В прошлом году приехали друзья из Питера, в июле. Жара, конечно. Пекло.
Местные старички рассекают в одних семейных трусах и майках. Через пару дней друзья спрашивают: "А ты-то не ходишь так, как местные?" "Я-то?" - говорю. "Да запросто". Не поверили. Надел я самые большие "семейники" свои, майку-безрукавку красную (серо-белой, обычной “алкоголички”, не нашлось) и пошел гулять по району, на спор.
Самое удивительное, что пялились на меня не больше, чем обычно... Друзья были в ахуе. Чувствовал себя неловко первые минут пять. Потом начали действовать пять коктейлей "джин-тоника", что принял перед прогулкой, и было уже не стыдно.
Это, кстати, мое неоднократное наблюдение - могу делать практически все то, что местные, когда они нас шокируют. Даже одеваться, как они. Но для этого надо принять на грудь...
Наверное, мы, действительно - закрепощенные лаоваи.

***
Одна моя знакомая, китаянка, считает, что многие проблемы со вкусом в одежде корнями уходят в детство - когда сутками напролёт человек не вылазит из некрасивой, мешковатой школьной формы (хотя больше она смахивает на ужасного пошива спортивные костюмы).
Согласен на все сто. Довелось поработать в одной языковой школе. Там у них своя форма - серые спортивные костюмы с буковками школы на спине... Выглядят в них школьники как солдаты-новобранцы - кому длинно, кому коротко, все скопом - как мешки с отрубями. Ходят - соответственно. Но была там и категория иная - девчонки в галстуках, гольфах, юбки на полбедра, а то и короче, в стильных жакетах и таких шарфах красивых. Ходят - по-женски. Глаза подведены, губы накрашены. Мне ручкой помахивают и так нежно говорят: "Хай!" Некоторые даже подмигивают...
Я, как и положено, разволновался с непривычки. Думаю - не может такого быть, чтобы китаянки-школьницы, да вот так вот... Спрашиваю коллегу - а чего это у одних школьниц одна форма, а у других - другая совсем. Да и они вместе с формой – другие какие-то.
"Так то ж японки!" - отвечает. "Китайский и английский у нас в школе учат".
"А-а-а..." - говорю.
Больше вопросов не было. 


***
Известный педагог Макаренко утверждал - если свежий огурец поместить в бочку к солёным, то хочет он,  или не хочет, он тоже вскоре станет солёным.

Микки Маус из отвратительного диснеевского уродца превратился в старого доброго знакомого, и если за час нигде не увидел его изображения, начинаю волноваться - не случилось ли чего...
А подаренный миловидной шанхаянкой розовый кошелек с "хэллоу китти" не выбрасывается в мусор, а используется по назначению, без чувства стыда и неловкости в общественных местах...

Если первый год не понимал, как мужчина может ездить на «пуси-байке», как называет женские велосипеды один знакомый американец, то теперь езжу спокойно на чём угодно, одеваюсь во что хочу, и уже не помню, почему так заморачивался всем этим раньше.
Куртка с мультяшными кроликами и винни-пухами на груди и рукавах... Да разве я бы надел такую в Москве... А здесь, на радость детям – запросто.

«Брутальных» табу, пустых условностей - у нас всё же куда больше, чем у практичных жизнелюбцев-китайцев.
Правда, у них имеются другие...

***

Возвращение на родину после Китая всегда пугает. Привыкаешь тут к улыбкам соседей по поселку, к вежливым и незаметным для тебя полицейским, к полной безопасности в любое время суток, к простодушным зевакам и болтливым таксистам...
Родина всё расставляет по местам...

В Шанхай я возвращаюсь отдохнуть от бешеного ритма моего Города. Возвращаюсь в милую огромную деревню с её жителями - неспешно, с остановками у каждого лоточника шаркающими по тротуару в час пик на работу, где первым делом они попьют чайку, потом поедят, там вздремнут - и глядишь, к вечеру дело уже...
Тихий провинциальный уклад жизни...
Стремительно пустеющая улица Нанкин в начале одиннадцатого вечера даже в пятницу и субботу... Стыдливые проститутки у ограды ночного клуба... Бельё на шестах и верёвках... Школьники и студенты, спящие за партами... Спящие на рабочих местах продавцы...
Припаркованный поперёк тротуара мопед... Дюжина садовых рабочих, сидящих на корточках - один достает из лотка рассаду, передаёт её второму, тот - третьему, далее по всей цепочке - последнему...
Пенсионеры, танцующие в парке под мелодии аж из трёх магнитофонов - и все мелодии разные...
Уйгур, одиноко жарящий свои шашлычки посреди ночной улицы - но вы-то знаете, что мясо лишь прикрытие, а у него можно приобрести плюшку совершенно убойного гаша...
Запах жареного тофу, похожий на смесь перегара и гнилых зубов – и всегда очередь к продавцу этого тофу... Попрошайки, чем-то неуловимо напоминающие опустившегося Солженицина, с котомкой через плечо...
Яростный блеск зеркальных высоток... Гул надземного метро и гудки судов на реке... Гладь озёр и прудов в парках...
Красно-рыжий апельсин Солнца в белесом небе...
Фасетчатые сферы телебашни – словно огромные глаза насекомого...
Мототаксист с сигареткой в углу рта, во фрицевском шлеме...
Последняя модель чёрной навороченной "бэхи", вся в наклейках со Снуппи...
Белое личико и миндалевидные глаза красавицы, вышагивающей под розовым зонтиком и в дождь, и в солнце...
Любопытные взгляды и – улыбки... улыбки... улыбки...

Если вы по всему этому скучаете в России - вы точно долго прожили в Китае.