– А че, Андрюх, пойдём с нами? – предлагает Макс. – Посидим часок-другой, попьем пива, футбол посмотрим.
– Да, Андрюш, – присоединяется Маринка, – пойдём! Идёшь? Да, нет, пофиг?
Маринка берёт меня за руку, смотрит в глаза, улыбается. Да, Мариш, я тоже тебя хочу. А-ааа, как же хочется. Хочется посидеть с друзьями-коллегами, попить пива, почувствовать, как тепло разливается по нутру, как становится проще и легче жить, а еще больше хочется нормального общения.
– Ну пожа-а-алуйста! – тянет Маринка. – Всего на часок…
Я думаю. Сложно думать, когда тонешь в Маринкиных глазах. В это время Валерка Громов громко со всеми прощается:
– Успешно нажраться! А меня ждет Каражан!
– Алё! Стоять! – возмущается Макс. – Какой нахрен каражан?
– Э-ээ, дарагой! Какой-такой каражан-маражан? – поддерживает Ирка. – Мы ни о какой-такой каражан-маражан не договаривались!
– Мы же вместе собирались! Гром! Ты идёшь с нами!
– Эээ…, – пытается сопротивляться Валерка. – Я там ребят c гильдии обещал сводить в данж…
– Каких ребят? Какой гильдии? Мы – твоя гильдия, понял? Так идешь?
– Эээ… Нет.
– А сейчас? – не теряет надежды Макс.
– Блин! Иду!
– Андрюха?
– Нет, – решаю я. – Мне. Надо. Домой. Танюшка ждёт.
При этих словах все обреченно вздыхают, а Маринка закатывает глаза. Таня, моя жена, на седьмом месяце. Я ей нужен больше, чем им. То есть, это они так думают, что больше. Так что, прости, Мариш, может быть как-нибудь в другой раз мы обязательно.… В другом измерении и в другой галактике, там где не будет в моей жизни Тани.
– Лан, Андрюх, как знаешь. Танюхе привет!
Дружной гомонящей толпой, подкалывая друг друга, сваливают по Невскому в сторону Рубинштейна. Слышно, как Макс, стиснув шею Валерки, втолковывает ему: «Это ты в вовике семидесятник и гильдмастер! А тут ты салага, понял!». Валерка не теряется: «Хрен тебе, Максим Георгич, а не эпические доспехи!». Все на работе давно подсели на WoW. И я бы подсел, да свой компьютер дома – пока лишь мечта.
Я затянулся, кинул окурок в урну и влился в поток в метро. От Маяковки до Купчино, а там на трамвае. Нормальный привычный маршрут «работа – дом».

***

Дождь не прекратился. А это значит, что надо быстро добежать до трамвайной остановки. Остаться сухим всё равно не удастся, хоть промокнуть не сильно. Чёрт, как же холодно. Курточка, рассчитанная на раннюю осень, была настолько же неактуальна, насколько неактуальными были мои белые летние кроссовки. Поздний октябрь ко всему принёс еще и холод. Мокрыми пальцами я достал сигарету, закурил.
– Молодой человек, подайте на хлебушек.
Выгребаю мелочь – держи, бабушка.
Кажется, что жизнь поделилась на три части. В первой части я был кем угодно – сыном, школьником, студентом – но только не мужем и будущим отцом. Самыми большими проблемами были двойка за поведение в дневнике и грядущая сессия. В чем-то та, первая часть моей жизни, была даже однообразна, но она была весёлая и с перспективами.
Вторая часть жизни была очень яркой, многообещающей и короткой. На последнем курсе я влюбился. К счастью, любовь была взаимной. Таня Каверина, самая красивая девушка потока, выбрала меня!..
Дохожу до остановки. Кругом тусуется молодежь, мои ровесники – в бары, в кино. Кино.… На остановке кроме меня пара немолодых женщин, благообразный старичок в шляпе и молодая пара с ребенком. Все с зонтами.
…Началось-то всё просто – вечеринка в общаге, обязательные медленные танцы в конце вечера. Захмелевший я – смелый. Потоптавшись для уверенности, я пригласил Каверину, и Каверина не отказалась! Во время танца мы разговорились и стали танцевать еще. А потом.… А потом ничего такого не было. Разошлись по своим комнатам. Прошло несколько дней, пока я решился пригласить её в кино. А дальше как у всех – свидания, поцелуи и все мысли только о ней.
А потом Танька залетела. Ребёнка решили оставить. Я нашёл работу, и бытовые проблемы – расписаться, снять квартиру, найти работу – казались вовсе не проблемами, а так, временными трудностями на пути к большому счастью. Счастьем было быть с Таней, часами смотреть в её озорные зелёные глаза, просыпаться вместе с ней.
Мы, от недосыпа с синяками под глазами, нагими бродили по только что снятой квартире. Обнявшись и завернувшись в одну простыню на двоих, стояли у открытого настежь окна и курили. Весь город был у наших ног, а может, просто так казалось, с десятого-то этажа. Потом Танька вертелась у плиты, сооружая подобие яичницы с помидорами, а я не мог отвести от нее глаз. По телевизору что-то счастливо вещал виджей MTV. Тогда мне это казалось милым – есть яичницу с гренками каждый день: на завтрак, обед и ужин. А любимый Танькой музыкальный канал был включен круглосуточно. Странно, но попсовые песенки той весны въелись в душу и уже ни с чем, кроме как со счастьем, сексом и Таней, не ассоциировались.
И наступила часть третья моей жизни, настоящая. Когда всё на тебе. Когда сколько бы не работал и как бы не страдал от недосыпа, денег все равно не хватает. Когда тебе жалко себя. А самое фиговое, это понимание того, что тебя больше не любят, а терпят. А терпят, потому что нужен.
И ещё хуже, ты-то всё еще любишь. Правда, уже не знаешь за что. И даже больше ненавидишь, чем любишь. Но от мысли, что она может быть с другим, внутри всё скручивается и хочется выть. Но как вернуть былые чувства, ты не знаешь.
А совсем уж хреново, что ты перестал жить для себя, и этому не видно конца.

***

Лифт не работал. Твою мать! На десятый этаж пришлось подниматься пешком. Разозлённый, я побежал, прыгая через ступеньки, и зацепился пакетом с продуктами о поручень. У пакета оторвалась ручка, и вниз по лестнице нехотя покатилась коробка с заморожёнными пельменями.
Злость потребовала выхода, и я пнул эту долбанную коробку. Коробка ударилась о стену и лопнула. Пельмени с весёлым стуком рассыпались по площадке. Этажом ниже в какой-то квартире, захлёбываясь, залаяла собака. Да пошла ты, тварь! Матерясь, я собрал пельмени и, уже не торопясь, побрёл наверх.
    
Дверь открыла тёща. Ёпрст. Вот чего я не понимаю, так это почти ежедневного присутствия у себя дома тёщи. «Мама будет сидеть с малышкой, а я буду работать», – объяснила мне Таня. До малышки ещё два месяца. Но как им объяснить эту простую арифметику? Что девять минус семь – это два?
Подошла Таня, равнодушно чмокнула в щёку, растянула губы в улыбке.
– Устал?
Да ей же всё равно, зачем спрашивать?! Зачем изображать радость оттого, что я пришел?
– Продукты возьми, – я протянул пакет.
Таня заглянула в пакет и понесла на кухню. Да что заглядывать, ничего нового там не обнаружишь, Таня-Танечка-Танюша. Всё как всегда – хлеб, пельмени, молоко, фрукты. Фрукты посоветовал врач. Ибо «ребёнку нужны витамины». Не вопрос. Правда, я уже подзабыл вкус пива и перешел на сигареты попроще.
– Кушать хочешь, Андрей?
Нет, блин, не хочу! Чего бы это я кушать хотел? Весь день только и делал, что жрал, а не работал. А ещё это – «Андрей». Тьфу. «Милый», «любимый» отменены, как пережиток прошлого. Теперь я нейтрально-официальный «Андрей».
– Танечка, да что ты спрашиваешь, накрывай на стол! – суетится тёща. – Андрюша, вы пока мойте руки. У нас сегодня борщ! И отбивная!
Ох уж это приторно-фальшивая тёщина забота. Лучше бы она просто молчала. Борщ с отбивной – это понятно, тёща их любит и под видом заботы о зяте на зятевские продукты готовит себе борщ и отбивную. Пока я мою руки, на кухне о чем-то шепчутся Таня с тёщей. Да ясно о чём. Им и без меня неплохо было. В самом деле, надо было с ребятами посидеть.
– Как дела на работе? – лицемерно спрашивает тёща.
Ещё подъебывает. Ясен пень, хочет меня выставить в хреновом свете. Типа, твои ровесники на кайенах рассекают да по ресторанам водят. А Танька еще так участливо смотрит, типа ей тоже безумно интересно, как там на работе. Ну да, с паршивой овцы хоть зарплаты клок.
– Нормально всё, – отвечаю. – Пока не увольняют.
Тёща не уловила иронии и перекрестилась:
– И слава Богу!
Я ел, склонившись к тарелке, и физически ощущал на себе их равнодушно-презрительные взгляды.
– Как борщ? Вкусно? – спрашивает жена.
Все ясно. Я, бездушный подонок, не оценил усилия тещи по готовке еды, и теперь меня в завуалированной форме просят похвалить «маму».
– Спасибо, всё было очень вкусно! Только борщ был пересолен, а отбивная жестковата.
Вот так вам! Сидят молча, переглядываются. Понятно – хотят, чтобы я поскорее доел и освободил кухню, им же дальше надо пошушукаться. Черт с вами, шушукайтесь. Отодвигаю тарелку, залпом выпиваю чай и встаю из-за стола. Со словами «Мне еще надо поработать» ухожу в комнату.
Ложусь на диван и думаю, что хорошо было бы поспать. Но спать нельзя. Я набрал заказов на курсовые, так что надо работать. Встаю и сажусь за стол. Компьютера нет, всё ручками, по старинке. Потом отдам – наберут и распечатают. Глаза слипаются, но усилием воли я вывожу заголовок «Инженерно-технические службы в гостиничных комплексах». Я написал уже шесть страниц курсовика, когда понял, что сплю.
Сквозь сон слышу, как звонит Танькин мобильный. «Слушаю вас, Давид!». Твою мать, что еще за Давид? Прислушиваюсь, но слышно плохо – тёща моет посуду. Все, что удаётся услышать – «До завтра, Давид!». Давид… Каражан-маражан, твою мать.
Инженерно-технические… службы… в гостиничных комплексах…
Я перетаскиваю тело на диван и снова засыпаю.

***

В шесть тридцать под ухом разрывается будильник-мобильник. Вскакиваю, на автомате включаю чайник, бреду в ванную, умываюсь, чищу зубы, одеваюсь, выпиваю чашку растворимого кофе в прикуску с сигаретой и выбегаю из дома. В метро понимаю, что забыл зонт и что я всё ещё в постели, а времени уже семь! Опаздываю!
В ускоренном темпе проделываю то же самое, лишь сигарету закуриваю только на улице. Льёт дождь. Вспоминаю, что я вновь забыл зонтик и бегом поднимаюсь на свой этаж. Пытаюсь отдышаться. В этот момент сквозь тонкую деревянную дверь различаю голоса жены и тёщи. Прислушиваюсь.
– …да, Давид сегодня заедет.
От этих слов я моментально вспотел. А там, за дверью Таня внезапно начинает рыдать.
– Он меня разлюбил!
Я испытываю легкое чувство радости, по поводу того, что этот неведомый подлец Давид разлюбил Таньку, так ей, поделом! Радость слегка омрачается треском прорезающихся сквозь череп рогов.
– Ну перестань, перестань, Танюш, он тебя любит! – утешает Таньку тёща.
Нифига! Я злюсь на тёщу, потому что Давид – мужик, сказал – сделал, раз Танька говорит разлюбил, значит разлюбил.
– Я старалась, готовила, полдня на кухне проторчала, а ему не понра-авилось, – продолжает реветь Танька.
Ага, теперь ясно, кому борщ с отбивной готовился. Обычно мы едим пельмени. Порадовало только то, что Давиду борщ тоже не понравился.
– А я тебе говорила – «дождись меня, научу как правильно, помогу», а ты «я – сама», – заметила тёща.
– Совсем меня не замечает, хмурый вечно, отвечает односложно, слова лишнего не вытянешь, – продолжает жаловаться на любовника жена.
– Так устаёт он на работе! – вступается за Давида тёща. – Он же вас обоих, а с малышкой и троих, тянет. Курсовые пишет по вечерам, вместо того чтобы с друзьями гулять.
Я удивляюсь нашей с Давидом схожести.
– Да я знаю, мам, знаю, только как мне объяснить ему что всё это временно, и мы обязательно прорвемся, и всё будет хорошо! Мам, я его очень сильно люблю, я потерять его боюсь!
– Не переживай, Танюш. Вот дошьем костюм, сдадим последний заказ Давиду Арамовичу, да такой подарок твоему Андрюшке сделаем, что он тебе всё простит, и борщ недосоленный в том числе!
– Да, мам, я знаю. Он давно о компьютере мечтает, я же вижу.
В этот момент я понимаю, что я олух. Что речь идёт обо мне! Что Таня всё еще меня любит! Что борщ готовила не теща для себя, а Танька для меня! Что у меня через неделю день рождения! И что Давид – это тёщин сосед по площадке Давид Арамович! И что тёща с женой днями-ночами шьют всякие вещи на заказ, в том числе костюм для Арамыча, этого старого хрыча, чтобы подарить мне комп! А еще я понимаю, что мы прорвемся! И всё будет… всё будет… всё будет охуенно!
Я спускаюсь вниз, выхожу под дождливую улицу и улыбаюсь небу.
Ведь всё будет…

Tweet