Описанные события имели место до 2000 года.  Все это основано на моих собственных домыслах и не обязательно правда.


...Их переписка продолжалась на моих глазах уже в тюрьме.
Жена была явным лидером.  Писали они друг другу по два-три раза в сутки малявищи величиной в 4-5 листов. Все время, пока муж не спал, не ел и не сидел на «дальняке», он писал. Представители поколения Пепси несколько раз подходили ко мне, как к старшему в камере, с просьбой дать им зеленый свет на то, чтобы начать этого «мужа» «подпрашивать» (так называется процесс склонения сокамерника к гомосексуальным отношениям). Надо сказать, что вид его был очень к этому располагающим – толстячок, лысенький с такой бабьей фигурой. Кроме того, он постоянно допускал так называемые «косяки», то есть совершал в камере ошибки и поступки, которые делать не следует. Его предупреждали, но он их делал опять, продолжая жить своими письмами и не желая врастать в ту среду, в которой оказался.
Жена, видимо, была в таком же положении.  Насчет нее интересовались у других женщин из ее камеры. Она как и муж отгородилась от окружающего мира перепиской и не заняла никакой ниши в камерной иерархии. Не знаю, чем закончилось и во что перешло тюремное нахождение этой семьи, но подозреваю, что ничем хорошим, по крайней мере, для него, это не завершилось.

Вспоминаю то, как зеки развлекались над этой парой. Ему сказали, что беременных женщин из тюрьмы до суда отпускают, а на суде приговор бывает более мягким. После чего, посоветовали послать ей по «Дороге», в пузыречке, порцию своей свежей спермы. Тут же пошли шуточки о том, что будет, если по «Дороге» эту сперму заменят на какую-нибудь другую. С учетом того, что все «отправления» шли через канализационные трубы долго обсуждали то, как пузырек, вследствие своей негерметичности, может протечь и в таком виде попасть внутрь его жены, ну и так далее, все в том же духе.
Как это не странно, он на полном серьезе отписал своей жене насчет предложения сокамерников. После ее ответа, долго ходил, дулся и ни с кем не разговаривал.
Надо сказать, что и жена была у него по тюремным меркам «долбанутая» на всю голову. Когда в камере зашла речь о том, чтобы дать толстячку «погоняло», и его спросили, как бы он сам хотел, чтобы его называли, он сразу же написал своей жене, попросив у нее совета в этом вопросе.  Когда от нее пришла малява, в которой она предлагала ему на выбор варианты будущей уголовной клички, мне все окончательно стало ясно.
Там было штук десять, по ее мнению, подходящих для него «погонял». Я не помню всех, но несколько наиболее типичных запали в память: «Граф», «Князь», «Храмовник»…. Надо было видеть этого «храмовника – графа», чтобы понять всю нелепость подобных «кликух». В конце концов, его прозвали «Магазином», памятуя о способе которым они с женой добывали деньги.
Другая семейная пара, попавшая в поле моего зрения и переписывающаяся более сложным и долгим способом, не имела в своих отношениях ничего комичного. Ему светило лет двенадцать.  Она шла подельницей и на момент ареста находилась на каком-то месяце беременности.  Родила в тюрьме, ребенок долго болел. Можно себе представить всю ту нервотрепку, которую испытывали эти люди. Муж по национальности был ингуш.  Очень приличный человек, благодаря имевшимся у него возможностям, ему удалось для свой жены проделать операцию по вызволению ее на Волю методом обмена на «чеченских пленников».
В связи с тем, что эта комбинация мало известна широкой публике, хочу кое-что рассказать про то, как наши спецслужбы освобождают заложников, и что, на самом деле, представляют из себя эти «спецоперации».
Первый раз я столкнулся с разговорами об имеющейся возможности обмена заключенных на освобождаемых из Чечни заложников, еще находясь на самом начальном этапе своего сидения.
Со мной в камере находился чеченец.  Он утверждал, что его брат на Свободе, через специальные организации, типа «Солдатских матерей» или какие-то чеченские национальные объединения, созданные при посольстве Чечни, при участии нашего ФСБ, способен организовать обмен человека, сидящего в российской тюрьме или на зоне, на предлагаемых по списку, находящихся в чеченском плену, заложников. Эти организации, якобы, являются посредниками. Через них заложники, имена которых согласованы с ФСБ, выкупаются у чеченцев заинтересованными лицами, а Российское государство за это освобождает из мест заключения того, ради кого эти заинтересованные лица старались.
Чаще всего, в упрощенном виде это выглядит так. Посадили наши правоохранительные органы какого – нибудь чеченца в тюрьму.  Сидит тот в тюрьме, а его родственники в Чечне договариваются с соседом, у которого в подвале сидит три-пять заложников из России.  Платят ему сколько-то денег, сосед отпускает пленников, наши из тюрьмы или с зоны отпускают чеченца. Все упомянутые выше промежуточные организации созданы лишь для того, чтобы придать всему процессу цивилизованный вид и ощущение каких-то гарантий.

В зависимости от того, что за чеченец выходит из российской тюрьмы или зоны, наши спецслужбы требуют то или иное количество и качество освобождаемых пленных. За одного зека-чеченца могут потребовать двух рядовых пацанят. А за другого, из богатого тейпа или сидящего по тяжелой статье - трех офицеров или какого-нибудь священника или журналиста.
Как я понял, идет непрерывный процесс, активно использующий создавшееся положение. Во многом, благодаря этой системе, и продолжает существовать у чеченцев похищение людей, как доходный бизнес.
Создается порочный замкнутый круг. Чеченцы похищают людей, наши отпускают из мест заключения зеков на обмен. Чеченцы похищают новых заложников, нашим приходится «закрывать» новых чеченцев, чтобы было на кого обмениваться.
После взрывов в Москве «обменный фонд» был очень здорово пополнен. Тысячи чеченцев по выдуманным статьям (подложенные наркотики или оружие) «заехали» на Российские централы. Понятно, что с небольшой задержкой по времени, но и с той стороны обязательно были проведены мероприятия по пополнению «обменного фонда».

Так вот, чеченец, с которым я оказался в одной камере, был, как я понял, каким-то авторитетом в их национально-клановых кругах. Его «закрыли», подбросив наркотики, сразу после похищения генерала Шпигуна. Во время допросов, представители следствия прямо говорили: «Ты знаком со многими из тех, кто стоит во главе похитительского бизнеса. Нас интересует Шпигун. Пусть твои родственники ищут пути, как выйти на тех, кто его удерживает, а мы тебя поменяем». Вот так оно и происходит. После очередного репортажа на НТВ о том, что нашим спецслужбам удалось освободить заложников, я пересекся с вышеописанным ингушом на одной из «сборок» (специальная концентрационная камера, в которой собирают арестантов из разных мест для отправки в суды или на этап в другие тюрьмы). Он мне рассказал о том, что показанные заложники были освобождены в результате его усилий, и, что за них изменили меру пресечения с ареста на подписку о невыезде, его жене с грудным ребенком. Обошлось ему это в 80 тысяч долларов.

То, что в репортажах выглядит как работа каких-то непонятных подразделений, на самом деле иногда, а может быть и всегда, просто-напросто примитивный торг, в котором есть свои продавцы и покупатели, а также многочисленные посредники. Продавцы зарабатывают деньги, покупатель, в лице государства, получает имидж страны, заботящейся о своих гражданах, попавших в плен.  Ну а посредники паразитируют и на тех и на других. Порочность всего происходящего в том, что самодостаточная система, изначально патологическая, продолжает существовать и развиваться, при этом государство, в конечном счете, является соучастником тех, кто похищает и удерживает людей в Чечне.
Я, к сожалению, не знаю, какими правовыми нормами регулируется вся эта процедура с российской стороны, ведь сидящий в тюрьме или зоне человек, осужденный, находящийся под следствием или числящийся за судом, пребывает в четких рамках уголовно-процессуального или уголовно-исполнительного кодексов. Наверное, существует какой-то специальный документ, в соответствии с которым и действует государство, занимаясь человеко-обменными операциями.

...продолжение следует

Tweet