Мы с Маринкой еблись, как волки. В соседней комнате её мамаша смотрела "Поле чудес", рядом в детской кроватке наблюдал за процессом соития Вадик, но мы еблись и не обращали внимания на эти мелочи. Хотя Вадик...Меня он слегка смущал. Даже принятые на грудь перед еблей 0.75 любовного напитка не могли заглушить отвращение, которое я испытывал к этому лысому, слюнявому, вечно обоссаному и вонючему человеческому детёнышу.

Вадик был жалок и отвратителен. Когда говорят, что человек рождается на свет абсолютно незащищённым и неприспособленным к жизни, это говорят про него, про этот кусок сопливой, обосраной плоти. Этот детёныш царя природы в своём безобразном лице просто дискредитировал саму идею о первенстве человека в ряду млекопитающих нашей прекрасной планеты. Иногда я представлял себе дебила папу, который внёс свою генетическую лепту в производстве этого шедевра творения и тогда даже водка не всегда помогала мне в процессе ебли с Маринкой – чувство брезгливости пересиливало дипломатические способности алкоголя, воображение начинало побеждать основной инстинкт бухого половозрелого мужчины, инстинкт размножения. Даже плакало это существо как-то по-особенному, не по-детски. Нормальные дети орут, как резанные, а Вадик тихонько похныкивал и покрякивал, пуская длинные сопли, как бы извиняясь за причиняемое беспокойство и вообще, за своё несуразное существование на этом свете. Одним словом, Вадика я ненавидел. Если бы это всё происходило в стае братьев наших меньших, я бы вначале выебал  мамашу Вадика, а потом сразу бы его сожрал, чтобы он больше никогда не мозолил мне глаза, чтобы даже духу его отвратного не осталось. Поэтому приходилось нажираться водкой. Не напиваться, а именно нажираться, чтобы алкоголь устанавливал хрупкое равновесие между моим  эстетическим восприятием мира и моим же отвращением к некоторым его представителям.

Маринку я зацепил в хлебной палатке. Очкастая платиновая блондинка со скучающими глазами сразу вызвала у меня интерес. Я вообще отличался от своих сверстников вкусами и симпатиями в отношении противоположного пола. Девушки с небольшими изъянами фигуры, дикции, глаз и гениталий вызывали у меня влечение естествоиспытателя. Может это и не совсем нормально, но девушки со странностями в строении организма возбуждали меня намного сильнее, чем просто красивые девки. Маринкина противоестественная дальнозоркость, выраженная толстенными  линзами очков, увеличивающими её глаза в два раза больше нормы и уродующими её девичье худое личико, так контрастировали с чудесным цветом её прямых, постриженных в каре волос, что я не мог не познакомиться с ней.

- Буханку чёрного и батон «нарезного»,- протянул я купюру Маринке.
- Всё?
- Сахар рафинад пачку, две булочки калорийные, чай.
- Какой чай?
- Любой, чёрный. Только не в пакетиках.
- Всё?
- Да.
Уже дома до меня дошло, что сдачу я не взял. В этот день я за ней не пошёл, почему-то я был уверен, что она меня запомнила. Я тоже достаточно очкаст, а рыбак рыбака…Так оно и случилось. На следующий день я вернулся за сдачей. Марина удивлённо  вскрикнула: «Ой, а я вечером выручку считаю, а не бьётся. А потом вспомнила, что Вы сдачу забыли.» Короче, слово за слово, « а меня Сергеем зовут», « а давайте встретимся в более неформальной обстановке», «а можно я Вам засажу прямо по самые не балуйся»? Ну, последнее, конечно, шутка, но в каждой шутке, как говорится, есть руководство к действию. И понеслась пизда по кочкам. Мне всегда везло на баб в состоянии развода. Маринка таковой и оказалась. Ей как раз не хватало моего стойкого оловянного солдатика, чтобы окончательно забыть вялого пьяного мужнина червяка. Без очков Маринка оказалась на редкость красивой девахой с красивой нерассосанной Вадиком грудью, пелоткой в платиновом пухе и аккуратной попкой. Нравом она обладала спокойным, с собой позволяла делать всё, что мне было угодно, не выражая никакого неудовольствия, даже если ей что и не нравилось. В общем, моё чутьё меня не подвело, выбор был на редкость удачен. Но Вадик…Вадик мне мешал. Досада жрала меня изнутри. Женщина Марина полностью подходила мне по всем физическим и душевным параметрам для создания ячейки общества, если бы не этот сопливый кусок человечины. Отстрелявшись на Маринке, я смотрел на этого ничтожного ребёнка, а он смотрел сквозь меня и нехорошие мысли выползали из самых дальних уголков моего отравленного водкой мозга. Ёбаный ублюдок, сопливая мокрица, ходячий памперс. Нахуя ты ваще живёшь…Тварь.

Первая половина нашего с Маринкой романа закончилась внезапно. Случка наша произошла летом, а осенью я влюбился в другую ущербную тёлку и выебав на прощанье Маринку на сврей территории, пропал. Если бы не Вадик, я ни за что не расстался бы с этой славной продавщицей хлеба насущного. Но говённый ребёнок перевесил все «за» и я нашёл Маринке замену. У моей новой пассии Гали были какие-то серьёзные осложнения при родах и эскулапы так постарались над её пелоткой, что после всех зашиваний и сшиваний она стала совершенно непроходимой для недостаточно стойкого мужского достоинства. Мой первопроходец, смазанный детским кремом, входил во влагалище с таким усилием, что орала не она, а я…От боли. Она только плакала в конце ебли, что меня дико раздражало, но постепенно я привык к такому проистечению женского оргазма. Фтыкая свой конец в Галин мышиный глаз я очень быстро забыл про Маринку. Да и в тех краях, где мы с ней познакомились, ни осенью, ни зимой, ни весной я не появлялся. Сама она, в следствии кротости характера и осознания ужасного обременения в виде Вадика, мне не звонила. Так продолжалось до лета. А летом…

Я наткнулся на Маринку на улице. Ещё издали я узнал её по фигуре и походке. За руку она держала Вадика. Сворачивать я не стал, просто сбавил обороты и пошёл медленнее, соображая, что говорить при встрече, кроме обычного : «Привет». Я уже упоминал, что хуёво вижу. Расстояние сокращалось, Маринка со своим ублюдком уже почти подошла и тут случилось невероятное. Я увидел Ангела. Да,да, Ангела Божьего. И его вела за пухлую ручку Маринка. За год этот  провонявший дриснёй и саками кусок паралона превратился в совершенство. Метаморфоза так ударила мне по мозгам, что я застыл на месте и разучился говорить на человечьем языке. Я замычал, захрипел, зашипел. Маринка улыбалась своими огромными линзами глаз, Вадик что-то гулил, совершенно меня не замечая. На его головке вились белые, пушистые волосы, придающие ему вид херувимчика. Мне даже показалось, что на спине у него, под маечкой аккуратно сложены такие же пушистые крылышки. Соплей не было, говном не пахло, из глаз Вадика исходил человеческий разум. Мне поплохело.

Маринка не стала спрашивать, где я болтался целый год. Она поняла мою реакцию на чудесное преображение её ребёнка и ответила благодарностью. Мы опять еблись с ней, как два голодных волка. У неё уже была комната в общежитие и Вадик не мешал нам отправлять свои сексуальные потребности, оставаясь на время наших случек у Маринкиной мамаши. Очень скоро похороненные мысли о семейном очаге и ячейке общества потихоньку затлели в моём быстро пропитавшимся водкой организме и уже через неделю во мне пылал пожар возрождённых ебланских чувств. Водку я теперь глушил от радости, от радости за Ангела Вадика, за красавицу Маринку, за «всё у нас будет заебись». Крыша моя уехала практически сразу, как только я увидел это создание из пуха и фимиама. Я хотел быть отцом этого замечательного ребёнка. Я нашёл его папашу, который оказался нищебродом и законченным алкашом. Вначале его папа хотел меня убить, но когда мы с ним выжрали первый литр водки, я его с необычайной лёгкостью убедил развестись с Маринкой. Стоило мне это не много, деньги не большие. Я уже рисовал себе картины счастливой, спокойной жизни, когда Господь послал мне спасение и вразумление. Только Он один смог предотвратить мой самый глупый поступок в жизни. Ога…

Выпивал я как-то раз с будущей тёщей. Похожа она была на убиенную Старовойтову, тока ещё страшнее и квадратнее. Как у такого чудовища могда родиться дочь красавица – тайна есьм великая. Пила эта женщина, как и положено пить охуевшей, проёбанной твари, по-мужски, не закусывая, смаля сигареты «Астра» без фильтра и почти не пьянея от сорокаградусных напитков. В ванной заперлась младшая сестра Маринки, её крючило от ломки. Водку сестричка не пила, а на герыч денег она у меня никогда не просила. Странно как-то даже…Малолетний нарк с совестью…Беда. Распитие водки закончилось задушевной беседой, в которой я поинтересовался, когда же моя дорогая тёщенька пойдёт работать. Мама жаба улыбнулась всем своим золотым запасом и пояснила: « А никогда. Зачем работать, если ты есть, мил человек?» И тут просветление прошибло меня  через макушку в яйца и ушло в пол через ноги. Перспектива, возникшая в моём очнувшемся рассудке, настолько напугала мой неокрепший ещё молодой организм, что даже Вадик не смог меня остановить. Я вскочил и не прощаясь вылетел на вечернюю улицу. Закурив на ходу, я помчался на автостанцию, чтобы успеть на последнюю электричку до Москвы.
Пьющих баб я с тех пор на дух не переношу. А вот детей  люблю. Всех.