Каюсь, в прошлой части огульно замесил всех бардов в одну кучу, а среди них были и достойные люди с достойными песнями, которые, увы, были настолько заезжены, что у меня при словах: Возьмёмся за руки, друзья, лыжи у печки стоят, солнышко лесное и пр. — начинаются нервный тик и желудочные спазмы.

Возможно это от того, что несколько лет арендовал офис во Дворце пионеров, так как, благодаря тёще обходилось это сказочно дёшево, то приходилось принимать участие в их посиделках. Сценарий был неумолим и накатан как трасса БАМа, сначала причитания о тяжкой судьбе, потом возбуждение - и это преодолеем! Далее — самое страшное и неизбежное — это коллективное пение, блять...

Дворец пионеров на Тимирязевской, на первом этаже, слева от входа, окна нашей конторы:



Я видел, как эти, обычно милые и добрые лица наливались кровью и их черты заострялись, под кожей перекатывались желваки, из уголков рта тянулись нитки слюны. Они понимали, что будут делать нехорошее, но остановиться не могли. Вопрос был только в том, кто начнёт (потом на самую нетерпеливую упыриху сваливали все буйства и непотребства).

Наконец кто-то, с недержанием песни, робко начинал: Когда уйдём со школьного двора... Тут врата ада слетали с петель, и дружный, но не очень стройный хор оглушительно подхватывал: Под звуки нестареющего вальса!

Педагоги, методистки, завучи, секретарши и прочие насельницы Дворца исполняли незатейливый вальсок, как идущие на смерть большевики — Интернационал. После музыкальной дефлорации наступала некоторая менопауза с наливанием-выпиванием и обсуждением репертуара. Мне очень везло, если удавалось слинять на этом этапе, но несколько раз на этом музыкальном ринге меня затягивали в финальные раунды, и удивлялся дерзости и изобретательности этих серых мышек, любой Мулен Руж или Лидо по сравнению с этими необузданными оргиями казался детсадовским утренником. А что я? Не можешь предотвратить — возглавь ©.



Дома спасало только то, что жена сама из педагогической же династии, и я совершенно не употреблял алкоголь. Жена меня жалела — приходится терпеть тебе всё это ради бизнеса (так-то терпеть приходилось только песенную составляющую) — опять пиджак в химчистку нести, весь в соплях и помаде, ну вот такие мы сподвижницы.

Закладов я не боялся, всё что происходит на зелёной миле, остаётся на зелёной миле — это соблюдалось неукоснительно.

***

Однако, нырнём в хронологическую последовательность повествования. Как-то на одной бобине мы обнаружили нарезку песен самых разных исполнителей — папа сказал, что записаны с радио и не в Москве (столицу тогда довольно успешно экранировали от буржуазного тлетворного влияния. Волну-то поймать было можно, но она всё время уплывала, так что речи о качестве быть не могло). Запись тоже не блистала, но Роллингов от Битлов отличить было можно. Нам очень понравились две песни с необычным вокалом и чётким гитарным ритмом. Увы, автор и исполнитель нам не был известен, хотя мотив я запомнил надолго.

Совершенно неожиданно родители решили развестись, когда мне было 11 лет. Оба красивые, умные, работоспособные и невероятно амбициозные — два медведя в одной берлоге... Пока папа лидировал со своим ВЦ, паритет поддерживался, но когда мама не только запрыгнула в АПН, а ещё и стала через год главредом испано-французской редакции, то папины акции начали падать, хотя он и зарабатывал больше — но там же загранкомандировки, бомонд и всё такое. Не мне судить, впрочем.

Ясен пень, что я остался с мамой, а если точнее — вернулся к бабуле с дедой, — и школа рядом и секции, и кружки, кореша же опять школьные. Но про музыку пришлось забыть — папа забрал с собой только аппаратуру, инструмент и личные вещи, а слушать на Ригонде запиленные пластиночки интереса не было.

Журнал Кругозор:



В школе музыкальная деятельность совсем не поощрялась, даже народная песня, не говоря уж о электрогитарах, — учиться, учиться и учиться. Спорт-то мой терпели с трудом, только из-за того, что подрос сильно и результатами с грамотами весь школьный фронт закрывал.

Очень мне хотелось учёбу похерить — спорт давал свободу, силу, внимание девчонок и особую кастовость. Ну вот на школьной физре (я освобождён был, но всё равно ходил размяться, что толку  слоняться без дела) братаны в трениках вытянутых и в полукедах, а я в трусах адидасовских, в майке номерной цсковской и высоких кроссах с гетрами — орёл же натуральный, ёбтить, — девки с бревна падали наземь, как спелые груши.

Родители очень против были, даже деда, — спортивный век короток, а потом что? Тренером в ДЮСШ на зарплату уборщицы? Всё решилось само собой, увы, — в начале десятого класса, на районных соревнованиях по баскету мне натурально сломали позвоночник подседом (не случайно же тренеры запрещали участвовать в этих мясорубках без правил). По счастью, обошлось без инвалидной коляски — подстанция скорой была в шаговой доступности, врачи прибежали быстрее машины и спасли спинной мозг, успев предотвратить роковое ущемление. Но месяц в гипсе поясницы доставил очень, равно как и корсеты всех мастей. Один плюс, выпускные экзамены были простой формальностью, хотя я учился весьма хорошо.
В СТАНКИН поступил легко, ибо ходил на подготовительные и затесался на спортивную кафедру — заживало, как на собаке (так казалось), и тренер Яншин, он же зам.завкафедрой, сам мсмк по корзине, ростом в 206 и весом под 140, очень был рад заиметь тяжёлого форварда (это 4-й номер по позиции, тяжести во мне было 80 кг. при росте 200) — полупрофи из великого клуба ЦСКА, пусть и калечного. На первом знакомстве кинул мне мячик в лицо и встал под кольцо — покажи, что можешь.

Мяч я легко взял в удобную руку, подвинув корпус, и с трёх шагов почти занёс в кольцо, попутно заехав Яншину коленом в челюсть, перепрыгивая его, — летать-то с таким весом я горазд был. Тренер поймал меня в воздухе за жопу и одной рукой мягко поставил на паркет, — Полегче, кузнечик, не убейся только, — годен.

* этот отрезок текста я посвящаю своему другу и соавтору Роме СЧЧ, ЦН ему и Наташе.



***
Спортзал в институте был двери в двери с актовым залом, насельники которого тоже были в большом почёте, и ничего удивительного не было, что я и там залипал, неожиданно (не, и в школе пробивалось) обнаружив в себе текстовые и организационные способности, а после гибели Маши и вовсе там прописался — тренироваться стало незачем, а вот творчески глындить пиво — в самый раз.

Аппаратура в клубе была более, чем хороша и современна, — новый ректор Соломенцев отстегнул большие деньги, — это наше лицо! Таня-семищелка, завклубом, их потратила довольно сносно, но бардак за кулисами был невероятен до неприличия. Клубным было похер, лишь бы струны хорошие потеребить, а там хоть трава не расти. — Валяй, Альбертыч, систематизируй.

Я и впрягся — домой мне не хотелось, туалет и раковина были, а помыться в спортзале не проблема. Спальных мест в достатке, как и библиотекарш на них. Днём на кафедре, а вечером и ночью в клубе, -нормально так, только мыши доставали.

Прослушивая километры плёнок, я систематизировал коллекцию, подписывая бобины и размещая их по полочкам. Так, в очередной раз я и наткнулся на ту самую песню, услышанную много лет назад.

А не зайти ли с козырей? Ловите:



Скорее всего вы узнали её по фильму «Красотка», но кино-то 1990-го года, а песня 1964-го.

Итак — Рой Орбисон (1936-1988). Техасский паренёк из простой семьи, слабый здоровьем, не очень красивый (из-за близко посаженных глаз всегда в тёмных очках), но при этом отличный гитарист, а уж про голос и говорить нечего — редчайший баритенор.



Модель очков Ray Ban-New Wayfarer — незаменимый элемент имиджа Роя

Не буду ничего придумывать сам, просто приведу слова знатного ворчуна и говнюка Боба Дилана: «Орбисон... превосходит все жанры. Когда Рой поёт, не знаешь — мариачи это или опера. С ним не расслабишься... он поёт, а голос его ходит по трём или четырём октавам; и так, что хочется разогнаться на машине и слететь со скалы. Он поёт как профессиональный преступник... Его голос может расшевелить труп; он поёт, а ты вдруг замечаешь, что бормочешь себе под нос что-нибудь вроде: «Ничего себе»! По радио просто не передавали ничего подобного».

Когда Рой гастролировал с Битлз и Роллинг стоунз, то тем просто не давали выйти на сцену: идите в жопу, мы хотим Орбисона! В Лондоне публика вызвала «разогревающего» Роя на бис аж 14 (!) раз. Даже его друг Леннон за кулисами держал американца за руки вместе с Маккартни и вопил: Yankee go home!

Вот ещё один из его хитов 1960-го года:



И, заканчивая первую часть про Орбисона: его альбом In Dreams 1963-го года вышел одновременно с With The Beatles. И? Битлз в английском чарте 51 неделю, а Рой 57 недель. Хоть я и поклонник Битлз, но это бинго, бля!

Tweet