Давно это было. Ещё в те незапамятные времена, когда в Европе питекантропы дрочили на наскальные рисунки, а в Америке индейцы не садились на разодранные саблезубыми кошками жопы во избежание нагноения и последующей утери охотоспособности. Вот как раз незадолго до этого, в одной японской деревушке стоял храм. Ветхий такой весь, с закосом под пагоду. Ну и конечно, сплошь засранный туристами из Китая.

Ну хуя ли, стоял себе и стоял. Желтожопые тинэйджеры Ахэн* там курили да иероглифы "хуй" и "пизда" рисовали - один другого каллиграфичней, деды морщинистые - молиться приходили да по сакэ ритуально вмазать… В общем, всё было заебись, пока не поселился в этом храме Оборотень. Да, бля, не просто Оборотень, а Ахуенно Страшный Оборотень - такой, что даже Годзилла из местного колодца заикаться стала, и сделала воду непригодной для питья. Ну, местные крестьяне, в натуре, ахуели в квадрате - то чудится им, что ночью кто-то в храме глупо и обдолбанно ржёт, то ступени зловеще скрипят, а то будто бы кто-то рикшу тщедушного жестоко пялит. Долго старейшины к хую прикидывали, что б такое измыслить, чтобы нечисть изжить, да ни хуя так и не придумали. То ли хуи были слишком миниатюрные, то ли мозги были соразмерны хуям. Я лично считаю, что одно другое дополняет.

Так бы и стремались уёбки мелкохуии и дальше, но пришёл в их деревню торговец снадобьями по имени Тасукэ. Был он молод, статен, неописуемо красив по средневековым японским стандартам, и модно натирал улыбку углём по последнему писку в Пекине. Продавал палево китайское - кротовые лапки под видом жареного женьшеня, пиздодуй обыкновенный под видом лотоса внутревагинального, и порошок с сибирской язвой вместо опиума. Срубал бабло, бухал бухло, хватал в табло, чесал ебло. Пользовался редкостной популярностью, короче. Выслушав суть проблемы, и пожав могучими плечами, он снисходительно поглядел со всех своих метра сорока роста на простой желтожопый люд, толпившийся вокруг, и сказал:
- Ладно, бля! Не сцать нах! Отоварим Оборотню в фасад и сзади тоже припихнём нехилых!

Дождался ночи, надел любимое кимоно с иероглифами "Гадкий Утёнок" ("Сладкая Жопа" в другом переводе) в районе пуза, обул деревянные гэта** с кожаными ремешками, взял обезьяньего говна в шоколаде, бутылку сакэ, Ахэна, книжку-раскраску с порно-рисунками, спизженную по дороге из Киото, и попиздюхал. Разгорячённый от ходьбы, припёршись в храм, достал он первым делом вскипячённую в трусах бутылку сакэ и залихватски подавился первой же каплей.

А ночи осенью тихие. Кто бывал в Японии, знает. Покатилось по долинам раскатистое эхо, перекликаясь с оврагами и перелесками. Загремело стократной амплитудой вдоль узких горных расселин и ущелий… Откашлялся Тасукэ, встряхнул молодецкими мышцами - косая сажень из жопы даже на секунду переместилась в область почек, но медленно скатилась при выдохе. Глядь - стоит перед ним Оборотень. То есть вот, блядь, живой в натуре Оборотень. Тот, от которого Годзилла диарею рисовыми хлопьями лечит. Естественно, бесстрашный Тасукэ ёбнулся в обморок. Неподетски так, надолго.

Очнулся он где-то через час от того, что испугавшийся за него Оборотень заставил стайку мышей делать ему респирацию через задний проход через пучок соломок. Протёр узкие глаза без признаков ресниц Тасукэ, уставился на Оборотня и говорит:
- Вы, вообще-то, кто?!
- Ну ёб ты! - улыбается Нечистый, уплетая запасы обезьяньего говна с шоколадом. - Оборотень я. Ахуенно Страшный. А ты, типа один, или остальные хуилы за какэдзику*** спрятались?

Взял себя в руки Тасукэ, аж поморщился, и из хуишка брызнуло, и отвечает так смело, стараясь не глядеть на Оборотня:
- Не понимаю, о чём это Вы. Я вообще-то, храбрец ниибацца, и заночевать тут решил. Иду я, по всей видимости, нахуй, так что дорога долгая и отдых в пути жызненно необходим. Собираюсь кинуть кости на солому, и попросил бы Вас не затруднять процесс своим присуцтвием.

Прихуел Оборотень от такой фразеологии. Пофтыкал так подозрительно на Тасукэ и интересуется:
- То есть, ты меня нихуя не боишься типа?
- Ага. Типа того. Ваще никак.
- А вот если я тебе щас кривую культю, которую ты спесиво ногой называешь, откушу нах?!
- Вот попрошу Вас без этих… как их… Фамильярностей!
- То есть в натуре ничё не баишься?!
- Беспесды! Гмм…Практически то есть.

Почесал в лысом затылке Оборотень когтистым пальцем, кинул оценивающий взгляд на зажмурившегося удальца, налил по сакэ, закурил пахучий Ахэн, и давай сэнсэя из себя корчить:
- Вот, бля, смотри, - говорит, - Все чё-нить, да баяцца: одни пневмонии атипичной, другие гонореи обыкновенной, третьи - деревянной линейкой по эрегированной хуеголовке водить. А ты, вот, Задротыш, от чего срёшься?
- Да ваще-то, от золотых монет, у меня кишки, как при харакири, отказывают. Как увижу - считай пропал ковёр! В смысле, татами… Весь от страха уделаюсь.
- Ага! - Обрадовался Ахуенно Страшный. - Фтыкаешь? Все, бля, чё-нить да баяцца, говорю же…
- И Вы?!
- Ну… - Загрустил Оборотень. - Ваще-то запаха баклажан жареных я хуёво переношу. Блюю я от него, короче, и серюсь. Ещё войны ядерной опасаюсь, но не так сильно. Тока ты, бля, никому, нах, не говори! А то позору потом не оберёшься…

Сказал, и заплакал. Жалко стало Тасукэ Оборотня, пожалеть захотелось. А открыть глаза боится. Уж больно тот Ахуенно Страшный. Погладил всё-таки Тасукэ Оборотня по мохнатому плечу, хотел уже обнадёживающие слова искать… Да оказалось, не по плечу погладил… Ахтунг, да и только! Хорошо хоть, когда Тасукэ петухом запел, Оборотень решил, что утро настало, и уёбывать помчался.
- Приходи, - кричит напоследок, - Завтра! Пугать тебя буду… Гыыы…

* * *

Долго ли, коротко ли, наступила следующая ночь. Тоже тихая такая, осенняя. Какие там в пизду Мазды?! Тишь да благодать кругом… Только тихое сопенье из леса, где тануки**** ебутся. Ручейки - и те журчат как-то менее брызгливо. Лягушки на рисовых полях притихли, надрав глотки за день. То и дело какая-то сонная ворона, ёбнувшись с ветки, втыкается клювом в разноцветную листву, устилающую осеннюю землю японского горного леса… Чу! Что за нахуй?! Аааа… Это Тасукэ. Тащит, долбодрот, телегу с жареными баклажанами, а телега по-старчески поскрипывает и попёрдывает. Вот уж он и у храма. Накрыл чан с синенькими, и сидит скривившись. Ясен пень сидеть Тасукэ трудно: у Оборотней всё Ахуенно Страшное и легендарно огромное… Сидит, кривится, а встать боится - а ну как сзади Оборотень?! Что тогда?

А Оборотень тут как тут. Стоит, улыбается в три ряда акульих зубов, и трёхчлен почёсывает когтистой мохнатой лапой. А другой мешок держит.
- Ну что, Желторылый? Пугать тебя буду. Золотыми монетами нах!

И ну давай в Тасукэ золотыми йенами да долларами да пиастрами всякими хуячить метко! А тот ринулся к выходу, типа, заметался, заорал довольно натурально. Типа, страшно ему, аж пиздец. А Оборотень и рад. Расшвырял весь мешок, утомился, проголодался. Глядь - чан стоит, крышкой накрытый. Йобанаврот! Не иначе жратва! Обрадовался Мохнатый Хуебин, сорвал крышку, засунул ебало внутрь в порыве азиатской алчности… ну, сказать, ахуел - считай, ничего не сказать. Вот посадите кролика на ежиху с размаху, и в глаза ему загляните, да поглубже так. Заметили что-то? Ну-ну. Смело умножайте на мильён. Примерная концепция готова. Теперь добавьте аудио сигнал в нужной пропорции. Вот-
вот. Где-то рядом.

Вылетел Оборотень стрелой блестящей, борзым пони, оленем быстролапым, феррари шумахерским из храма и бросился наутёк! Недалеко убежал, правда. Наткнулся в саду на сакуру раскидистую, и в Гриб Огромный превратился.

Обрадовались жители деревенские, отвагу Тасукэ превозносить кинулись, стихи сочинили, песнь у Крутого заказали, одноногую гейшу привели и раком поставили. И снадобий понадёргали кто где мог и Тасукэ отдали. Памятник хотели слепить, да решили потом пир закатить и не тратить вкусный обезьяний помёт на скульптуры. Соевый соус рекой тёк, рыбы на рисе трепыхались, дошколята по табуреткам хуями барабанную дробь выбивали. Домохозяйки праздничные причёски на лобках со спицами сделали и осторожно ебальцами в муку постучали для косметического эффекта. Вынесли рис да сою героя встречать: Слава Тасукэ-избавителю!

А балабасов решили поднять, конечно, немедленно. Ан хуй! Превратились монеты в грибы поганые. Но сметливые крестьяне насушили их, обработали, препарировали до нужной кондиции. И ещё долго глупый обдолбанный смех раздавался из деревенских трущоб и пресловутого храма.

А Гриб экс-Оборотень так там и стоит. Говорят, китайцы-нелегалы спиздить его хотели, да не смогли - уж больно ядовитый! Много их было, понадкусывавших. Свистят тайфуны ветрами в их истлевших скелетах теперь. Сему мораль: Avarice killed a Chinky Monkey. Что означает: Имей нах Совесть! Жадность Жёлтого сгубила!

*Ахэн - конопля, опиум; травка, любимая японцами до Колумбовых изъёбшеств.
**Гэта - японские деревянные чоботы-говнодавы.
***Какэдзику - поебень такая, типа свитка, на стену вешается для прикрас.
****Тануки - енотовидные собаки. Зловещие такие, суки, кусачие. И ебуцца часто.

P.S. Рекомендации Минздрава нахуй! Читайте на ночь! Good Luck & lucky fuck!
Ys FerroAndre.

Tweet