— Милый, дай сигаретку. Там, на столике с твоей стороны.

Раздался счастливый всхлип. Мальвина посмотрела на партнёра по койке. Пьеро плакал от счастья, и сейчас был не пригоден для каких-либо действий.

Да, жизнь дерьмо. Сначала этот педофил-куклоёб Карабас, который при соитии заставлял обматываться его бородой. Потом немного скучной зоофилии с Артемоном. Далее был Буратино — парень славный, но секс с ним — тот ещё экстрим, лучше всего быть сверху, а то или глаз выколет, либо живот во время куни проткнёт. Сверху тоже неплохо, но на постоянку это утомляет. Тренажёрный зал какой-то. Позу «сзади», как девочка с воспитанием, она отвергала — пошло поворачиваться к любимому задом. Теперь вот это чудо. До кровати не дошли — кончил в штаны.

Толи дело — Царевна Лебедь. Пока этот мажор, Гвидон, не нарисовался на горизонте, как перспективный муж, было аж тридцать три богатыря... И с ними дядька Черномор. Месяц, и по воскресеньям двое. Ну, или Белоснежка. Если отбросить предрассудки, то вполне себе неделька из гномов. Несмеяна сначала тупила дико под хмурым, — глаза слезятся, а все думают, что плачет, — но потом ничего, Емеля её сначала на траву пересадил — заулыбалась, а потом и на таблетки, да так, что на печи катались. Красная Шапочка, плебейка, своих охотников благодарит. Их, кажется, трое? Как раз. Даже Маша со своими медведями — странная, но вполне себе шведская семья. Одна она на обочине секса.



Надо было развеяться. Мальвина толкнула в бок клоуна:

— Может, сходим куда-нибудь?

— О моя любовь! Девочка с синими волосами! Я готов идти за тобой на край света!

Кажется, оклемался. От оргазма. От патетики и глупости он не оклемается никогда.

— Пойдём гулять в Тёмный лес. Не боишься?

Пьеро мелко затрясло:

— Н-не б-боюсь, м-моя ж-ж-ж...

— Жизнь?

— Да!

— Ну и чудесно, мой рыцарь печального образа. Идём.

Они вышли из домика. Артемон подбежал, высунув язык. Присоединился. Девочка оглянулась на домик и вздохнула. Каждый месяц приходят счета, где есть строчка «капитальный ремонт». И что? Даже косметическим не пахнет. Скоро завалится жилплощадь, и придётся по знакомым гостевать, пока им она не надоест. А куда-то и не пустят с домашним животным. Придётся идти в гостиницу «Теремок», где-то после Мышки-наружки заселяться.



Лес уже был не тот. Отступал. На опушке было множество пней. Тут и Папа Карло постарался, пытаясь повторить опыт с деревянным гомункулом, и три поросёнка ударились в строительство пригородных домов — организовали фирму «Кабаны Н» и, говорят, успешны.

Над тропинкой в лес возвышалась арка. Наверху было написано «Лес Тёмный Зачарованный» Внизу были воткнуты таблички:

«Не курить! Костры не разжигать! Администрация», «Не колдовать! Администрация», «Из Козьего болотца не пить! Нарушается экологическое равновесие! Идёт отстрел козлов! Администрация», «Презервативы не разбрасывать! Зверьё давится! Леший».

У входа на пеньке сидел Колобок. Вид был задумчивый.

— Колобок, колобок, я тебя съем! — игриво произнесла Мальвина.

Сусечник сосредоточенно молчал.

— Ты что, нам даже песенку свою не споёшь? — обидчиво протянула кукла.

Колобок вышел из раздумий:

— Иди в жопу, эмо озабоченная!

— Ты сам одна сплошная жопа, — фыркнула девочка и троица направилась в дебри.



***



Колобок уже давно не пел песен. Он даже улыбаться перестал, потому что его в этом случае принимали за таблетку LSD, и вот тут его реально хотели сожрать. Причём аудитория значительно расширилась.

Он нашёл для себя новое и увлекательное занятие — думать. Когда ты одна голова, то заняться, собственно, и нечем больше.

Сейчас он размышлял о конфликте идей Канта и Фейербаха. Об этих концепциях ему рассказал один странствующий сказитель. Гусляр вообще много интересного рассказывал. Правда, его манера изложения немного раздражала — он переворачивал гусли, выстукивал на днище ритм и читал былину речитативом. И вот эти «йоу», «коман, браза» — вообще вышибали. К нему он обращался почему-то «Кул бол».

Колобок многое не понимал, просил повторить, а сказителю и за радость — нашёл свободные уши.

Продолжалось это последних пару тысяч циклов, и он серьёзно пополнился знаниями в различных областях, от квантовой физики, биологии и политэкономии до эстрады, блатного мира и рекламы. Ему было интересно — каждые, вновь полученные знания, давали пищу для размышлений. К примеру, считается, что он катится по тропинке. Но, долбанный стыд, он бы параши дорожной хавальником да зенками нахватался в натуре. А про антигравитационные эманации белковой жизни, — пусть и с термической обработкой, — мало кто знает. Называется «левитация»

В последнее сказитель время пропал куда-то. Может, осел. Бабу нашёл.



Недалеко от опушки был огород. Гопник Чиполино мутузил Сеньора Помидора. Слышно было «Налог на дождь? Налог на воздух? Да я тебя сейчас в томатную пасту...»

Верхи не могут, а низы не хотят... Йоу!

Колобок сплюнул и покатился по тропинке, напевая магическое заклинание «Берём креди-и-ты мы в у-ни-та-а-зе».



На первой же полянке сидел Заяц. Выглядел он плохо: такое ощущение, что его шерсть поела моль. Грызуна мелко трясло. Запах дерьма и пота слышен был далеко. Мешки под красными глазами выдавали тяжёлое похмелье. Хотя красные глаза у него всегда, сейчас они были красно-красные.

— Доброго дня, косой!

— Привет, мякиш.

— Обойдёмся без всей этой мути, или приступим к сюжету?

Заяц икнул.

— Колобок, ты мне, конечно, друг и товарищ, но иди-ка ты нахер. По тропинке.

— Угу. А дела-то как?

— Как будто сам не знаешь, — буркнул Заяц, — зимой лиса, паскуда, из дома выгоняет, остальное время тоже не морковь. От чая, что вёдрами у Шляпника пью, уже изжога. Перешли на вискарь. От него тоже изжога.



На следующей поляне сидел Волк и занимался странным: зарил муравейник. Корчил морду, но муравьёв ел с отчаяньем. Увидев посетителя, вздрогнул и спрятал лапы за спину — такое ощущение, что его застали за онанизмом.

— День добрый, Серый. Ты себя как чувствуешь?

Волк огляделся по сторонам.

— Понимаешь, Медведь в отпуске, так я за него...

— Хм... У нас бывают отпуска?

— У нашего косолапого — да. Говорит, надоело всё. Жена, ребёнок, Машу из дома хер выгонишь. Задолбался, говорить рушить всякие теремки, жрать всякое дерьмо в виде вершков и корешков, да и вообще... Короче, он к Винни-Пуху ушёл. У того какой-то медок забористый нарисовался, вот и убиваются каждый день до жужжания несуществующих пчёл. Пяточка, говорят, того... Он девкой, кстати, оказался, кто бы мог подумать.? Сову тоже натянули...

— На глобус?

— Какой глобус? А, нет, просто натянули. И перья из хвоста выдрали, хулиганьё. Воткнули их в гриву И-а и стали играть в индейцев с верным индейским конём. Вини-то осёл ещё выдержал, а вот Потапыча... У кукольника ишак сейчас, в реанимации. Мастер ему каркас поправляет и свежей ватой набивает. Кролика загоняли. Он от них пытался в норе запереться, так они ему туда пердеть стали. Ага, с конопляного-то мёда.... Ох!

— Понятно. Ну а ты чего? Теперь на две ставки?

— Ну, типа того. Скорей бы вернулся, лиходей. Хотя грех жаловаться — лето. Тепло и даже свиней гонять уже с их дебильными постройками не надо. С охотниками после Красной Шапочки у меня ровно — шов на пузе липучками снабдил. Разве что Ивана-царевича пару раз на спине прокатишь. А вот зимой у меня трешак, знаешь. Хвост в прорубь и молись. Хорошо, что хвост, а то и не такое могли придумать. Вот ты мудрый хлеб, скажи — кто эту галиматью сочиняет? Они реально думают, что я буду ловить рыбу на хвост? У меня буря негодования!

— Да уж... Ты скажи, мы фестивалить-то будем? Тем более, ты сейчас двулик, как никогда..

— Знаешь, дружище... Надоело как-то. Шёл бы ты дальше. Может, у лисы ещё порыв не угас.



Лисы не было. Вернее была, он её разглядел позже — рыжий хвост торчал из-под куриной лапы избушки. На поляне было тихо. Дверь избушки скрипнула, и на крыльцо вышел неожиданный Садко. Потянулся, зевая. Колобок смотрел на него с удивлением.

Увидев посетителя, Садко немного смутился, но потом воспрял и даже подмигнул Колобку.

— Здрав будь, хлеб разумный и находчивый!

— Э... Ты тут зачем, Заморский гость? — Колобок оправился от удивления.

— Ну как же, — весело откликнулся тот, — коммуницирую между мирами.

— Что ты делаешь? — подозрительно переспросил Кул бол. Этого слова кроме него да сказителя тут никто не знал.

— Хм... Да мечусь туда-сюда. Вот Бабе Яге драгоценности со дна морского, лалы, яхонты, злато, серебро. Подарки от Царя морского.

— От Яги Царю морскому что? Мухоморы сушёные? Так они в воде того... Ты зачем лисёнка порешил? Беспредельчаешь, фраерок мочёный?

— Так сама под лапу угодила. Не доглядела, по старости.

— Лиса? Сама? Угодила? Не увернулась? Ты куда Бабу Ягу дел, коммуникатор сраный? — мучное изделие грозно надвинулось на героя.

Садко выхватил из-за дверного проёма дубину, спрыгнул с крыльца на землю и с мягким чваком обрушил орудие на Колобка.

— Вот. Теперь раскатать и хоть пельмени лепи... Смочить только надобно.



***

Скука. Скука одолевает. Всё везде почти одно и то же. Различаются только русалки. В море они какие-то более утончённые и жаркие, а тут хамоватые и дебёлые. И зачем им рыбий хвост на ветвях? Флюгерами подрабатывают?

Богатств у него полно, князь позавидует. Молодухи — только свистни. Кстати, кто придумал, что любится на сеновале — это нормально? Колется же, и чешешься весь потом. Под водой этой проблемы нет. А когда русалка уд устами ласкает — просто волшебно. А тут... тут... скучно.

Скучно.

Морской мир более настоящий. Там нет никаких запретов и условностей. Жизнь есть жизнь, а смерть есть смерть. И там смерть всегда полезна — это, как правило, даёт другим пищу, а значит — жизнь. Здесь это тоже так, но как-то по-детски, несмышлёно. И с кучей запретов.

Садко зашёл в избу. Огляделся. Освежёванная тушка кота висела на крюке у двери. Надо будет запечь с травами, — их тут полно. Его шкура, почти целёхонькая, сушилась у печи. На пояс пойдёт, а то от сырости хронический ревматизм. А ведь злая киска была — знаменитый Боюн, что взглядом ворон сбивал. Но доверчивым оказался.

Труп Бабы Яги был распят на стенке. Замучался гвозди искать, пришлось выдёргивать, откуда смог. Из вспоротого брюха до пола свисали фиолетовые кишки. Потухший взгляд старухи удивлённо рассматривал внутренности. Красиво. Он называл это «Настенный кишкопад». Когда-нибудь его именем назовут этот вид забавы.

В углу плакала связанная внучка — Василиса Премудрая. Рот был заткнут мочалом. Вот что с ней делать? Выбор: полюбить и убить или убить и потом полюбить. Можно на кол насадить срамным местом и костерок развести. Вспомнил, как жарил морскую русалку-подростка. Там, правда, ртом насаживал, за неимением остального.

Может, обменять на что-то? Но кому и на что? И если останется живой, то должна оказаться там, где на его шалости внимания не обратят.

Она зачем-то была нужна только двум персонажам — Змею Горынычу и Кощею. В обоих случаях, непонятно, для чего. Коллекционеры, что ли?

Оттащил внучку в чулан, запер на всякий случай. Она там может просидеть сколько угодно — сказочные красавицы не пьют, не едят, не писают, не какают.

Путешественник вышел из избы. Оглядел окрестности. Красиво тут. Развязал брючную верёвку и с удовольствием помочился с крыльца, стряхнул. Кстати, в Мире морском этой проблемы нет — можно прямо в штаны, мокрее не станет.

Степенно сошёл по крутым ступеням крыльца

Лису надо из-под лапы достать — чего добру пропадать? Да и палево же конкретное. Ох, и устал же за ней скакать — чуть рукоять управления избой не отломал, пока не пришлёпнул. Чего в лес не ушла? Тоже скучно? Или у неё тут встреча по жёсткому графику? Была...

Поправив заткнутый за наборный пояс топор, он вышел на тропинку.



Камень придорожный затянуло мхом. Но буквы читались. Интересно, кто и когда их высек? «Налево пойдёшь — коня потеряешь». Ну, это не страшно. И коня сожрать мог только Горыныч. Что ж...



Тропинка привела к пещере. Входить в неё Садко не стал, а решил осмотреться. Слева подымался дымок, и пахло шашлыком. Продираясь через кусты шиповника, прошёл вдоль склона саженей двадцать. Вышел на неприметную круглую полянку. На ней пребывал в тройственном союзе Горыныч.

Левая голова его откинулась в сторону и пускала сизый дым. Правая упала вперёд с высунутым языком. Средняя смотрела на визитёра ласково-ласково. Сгибы крыльев упёрлись в землю, концы смотрели вверх. Последнее приземление было явно аварийным. Сам Змей был какой-то усохший — тулово размером с корову и шеи аршина по два. Сказывался нездоровый образ жизни и плохое питание.

— Иполать тебе, батюшка Змей Горыныч, поклонился Садко, — по здорову ли живёшь?

— Да какое там! — вздохнула средняя голова, — Левый, вон, протрескался синтетикой, прётся лежит. Правый откушал бадью вина хлебного и уснул, с-скотина.

— А у тебя какая радость? Что вкусить её не изволишь?

— А я пожрать люблю. Да вот компаньоны вкусить не позволяют. Ты подошёл бы ко мне, добрый молодец, слово тебе заветное скажу.

— Какое слово?

— Со словом тем тебе все клады откроются, сокровища несметные!

— Ага, понятно. Ты мне лучше вот что скажи: тебе Василиса нужна?

— Это которая?

— Премудрая, Яги внучка.

— Что? Да эту надо в уксусе отмачивать на утренней заре! Её бабка столько всяких зелий в неё напихала, что боюсь, яйца нести начну. Так что, слово заветное хочешь?

— Погоди, ты же её крадёшь регулярно, вроде, не? С какой целью?

Змей вздохнул:

— Да мало ли кого я краду... Вернее, крал. И эту, было дело, умыкнул. Хотел обменять на скотину для питания. Я же не знал, чья она внучка. У Яги из скотины только кот вредный, а девку есть опасно. Да и было это когда — тысячу циклов прошло. А у тебя что, Василиса есть? Или только замышляешь?

Садко быстро подошёл к Змею, вынул из-за пояса топор и тюкнул обухом голову в висок. Голова легла ровно между левой и правой. «Биссектриса» — вспомнил он слово, услышанное от сказителя.

У Царя морского он смотрел забавные картинки движущиеся, так там в одной былине сказали, что свидетелей надо убирать.

Аккуратно оттяпал головы топором. Но этой тваре ведь каждый цикл головы рубят, придётся сжигать. Он нащупал в калите огниво, и стал собирать хворост.

Ящер оказался на удивление горюч — видимо, собственные запасы топлива подсобили.



Вообще-то, от камня было восемь направлений, — включая назад, — но отмечено было только три.

Направо идти не стоило — там непонятно что, да и «Голову потеряешь» либо отпугивало, либо не сулило возвращения того, кто мог бы рассказать. А вод прямо, — «Коня сбережёшь, голову сбережёшь, но себя потеряешь», — сулило перспективы. И было это вполне по-кощеевски.



Домом, в прямом смысле этого слова, назвать это было нельзя. Это была башня посреди огромного луга. Баня расширялась кверху, как будто в землю воткнули огромную серую сосульку. Вход в неё был, но вёл он под землю. На лугу паслось множество коней, как будто это была лошадиная ярмарка. Но людей не было.

Садко смело направился к входу. Что-то заскрипело, заскрежетало, и завыла какая-то громкая птица. Купец огляделся — по краям луга встали высокие решётки.

С размахом работает, богато.

В подземелье светили фонари без огня — такие он уже видал на Дне. Путь был не долог — скоро он упёрся в винтовую лестницу. Стал подыматься.

Когда он уже запыхался, перед ним открылись широкие палаты. У стены стоял трон, на котором восседал Сам.

Гость низко поклонился:

— Доброго здоровья тебе, Царь Кощей!

— Здоровья у меня навалом, хе-хе. Могу поделиться. Что надо?

— Помня о мудрости твоей, о твоей прозорливости, пришёл я к тебе с делом.

— С каким?

— Есть у меня товар, который тебе по нраву придётся. Товар хорош, да и прошу малого, тебе это под силу.

— Что за товар? И говори короче.

— Девица красная, мудрости обученная, по дому старательна, а готовит так, что на пирах царских не отведаешь.

— Ты про Василису сейчас?

— Про неё, Царь-батюшка, про неё.

— Пиздишь!

— Что?

— Через плечо! Где она?

— В месте потаённом, надёжном. Убивается слезами горючими, ждёт суженного своего.

— Словоблуд, блядь, — пробормотал Кощей.

— Что?

— Говорю, что хочешь за неё?

Продавец нервно потёр шею — кажется, дело выгорает.

— А хочу я, Великий Царь, немного силы твоей. Чтобы жить — не болеть, чтобы ни меч, ни стрела не брала, сила мужская, чтоб женщин радовала. Ну и два сундука — один со златом, другой с каменьями самоцветными.

Расчет был на то, что Покупатель драгоценности пожалеет, — не очень то и нужно, — а вот силу даст.

Кощей молчал.



***

Кощей молчал и с нежностью смотрел на плачущую Василису. Надо же, сколько пережила девчонка...

Хорошо, что догадался взять с собой живой воды — кот уже оклемался и только злобно шипел, а вот бабка пока гуляла в астрале. Угрюмый Колобок смотрел на печь с отвращением — видимо, стал буддистом.

Вообще-то неплохо иметь имидж злодея и уёбка — меньше лезут с вопросами. А Василису он к себе забирал, когда та с Ягой ссорилась. Обставлял, как похищение. Вот и пошла молва, типа в жены хочет взять. Ну, какая жена, когда репродуктивных функций нет? Смех один. И другие функции — просто имитация. Есть не надо, спать не надо, и вообще почти ничего не надо. От нахалов есть энергетическая защита — всё отлетает, а можно и самому током ёбнуть, но не летально. Только элемент питания меняй раз в триста лет. Регулярно присылают иглу-батарейку в футляре-яйце. Сколько дураков за этой штукой бегало — с ума сойти можно. Пару раз даже удачно — залипал до появления аварийной бригады. Когда остаётся один процент заряда, врубается режим энергосбережения, и посылается сигнал о помощи. Стоишь как истукан, и сигналишь. Робот называл это «сосить жизнь».

Он тут что-то вроде портала. Перегоняет души туда-сюда. В основном — туда.

Все эти споры, о том, что первично, — материя или информация, — смешны. И бытиё определяет сознание, и сознание — бытиё. А ещё они дополняют друг друга. Написал кто-нибудь сказку, появляется новая сущность. Когда она забывается, то её надо куда-то пристраивать. Вот и становится в том мире какой ни будь местный свинопас директором агрохолдинга, раз вёл себя достойно. А вместо сварливой принцессы ему там сварливая внучка секретаря Обкома в начале двадцать первого. Или вот богатырь храбрый Тугарина-змея пленил, да Соловью-разбойнику зубы выбил — отправляется на достойную физическую смерть в битве века так тринадцатого. У портала ограничение по событиям как раз с этого века. Ещё одно ограничение — на каком языке читалась сказка, в ту страну персонаж и отправляется. Память у них, разумеется, подменяется — «себя потеряешь».

Здесь ещё ничего, а вот коллеге из Анекдотов питание поставляют раз в семьдесят лет, такой расход энергии. Он там под прикрытием раввина работает.



— Дядя Кощей, — Васенька перестала плакать, — а что с тем злодеем, что героем прикидывался?

Действительно, что с ним? Ну, для начала двадцать лет лагерным петухом на мордовской зоне в конце двадцатого.

Tweet