На следующий день, в пятницу, перед началом смены, у простодушных заводских мужиков только и было разговоров, что о вчерашнем происшествии. Вернее сказать обсуждалось не само происшествие, а невероятные слухи, чудным образом расползшиеся по городу.
Кто-то говорил, что на местный рынок некто Дато из Тбилиси привез вагон тюльпанов, и когда милиция захотела его арестовать, то он перевернул вверх дном весь базар и сбежал, пообещав вернуться с надежными ребятами. Ты все перепутал, уверенно возражал другой, во-первых, не из Тбилиси, а из Сухуми, во-вторых, не Дато, а стая горилл из тамошнего заповедника, их то и ловила милиция, а рынок они точно перевернули, моя баба видела. Это ты все перепутал, встревал третий, не из Сухуми, а из Еревана, банда армянских гастролеров-форточников, причем их главарь Клмнча Прстчян …как, как?.. Клмнча Прстчян, по кличке Батон, спрятался в зверинце нашего цирка. Теперь его наверняка не найдут. Да нет же, говорил кто-то четвертый, какой еще Дато, какие гориллы, Штирлиц это был, потому что и снималось кино, продолжение многосерийного фильма «Семнадцать мгновений весны». Продолжение называется «Приказано выжить» и снимают его Бондарчук с Тарковским. В главной роли все тот же Тихонов, а роль его связника исполняет Владимир Высоцкий.
Тут в курилку зашла Олька-раздатчица, стрельнула у дяди Леши папироску и на полном серьезе сообщила, что вчера в городе проводились крупномасштабные учения с применением ядерного и химического оружия, это ей по секрету сообщила сестра - уборщица областной филармонии. Мужики по-доброму посмеялись над глупой бабой, а Фуфунька сказал; смейтесь, смейтесь, а все-таки это был белогвардейский мятеж. Тут уж все зашумели, эк ты куда хватил; мятеж белогвардейский, это ж когда было то!

Наконец в курилку пришел бригадир Савельич и приказал всем разойтись по рабочим местам, а чтоб больше не тратили время на досужие пересуды, сообщил; что только что было селекторное совещание, и всех руководителей верхнего звена проинформировали о том, что вчера воинскую часть 17/41 самовольно покинули десять солдат и один прапорщик. Дезертиры были вооружены,  поэтому  их  поимка  была  такой  нелегкой.  Командир  части  проведет расследование, виновные будут наказаны, восстанавливать разрушенное будет СУ-3 за счет военных. Всё, по стойлам.
Кстати, добавил Савельич, новичка никто не видел? Мужики переглянулись и точно, новичка среди них не было. Опаздывает, наверное, сказал кто-то. Ладно, сказал Савельич, идите, работайте, я разберусь. Бригадир был огорчен, понравился ему новичок, но вот после аванса у них опаздывать было как-то не принято; не получка чай. Савельич подошел в Вове Паданцу и прямо спросил, куда тот девал молодого.
Н-никуда, удивился Вова, выпили и по домам п-пошли. По домам? Уточнил Савельич. Д-да, сказал Вова, а что? Ничего, сказал Савельич, нет его чего-то. Н-ну может еще придет, предположил Вова, н-нормальный пацан-то…
Однако, Иван не пришел и через час, и через два, а поле обеда к Савельичу подошел Горлорвач и спросил: где твой молодой? Не знаю, сказал Савельич. Надо узнать, сказал Горлорвач, а то, что мне в табель ставить? Ничего не ставь, сказал Савельич, мужики сходят к нему сегодня, завтра доложат.

Перед концом смены Савельич зашел в отдел кадров и попросил начальницу Кулюкину выписать ему адрес Ивана. Кулюкина, копаясь в личных делах сотрудников, мимоходом сообщила, что вчера по ее огороду проехал БТР, и что это был американский десант, не иначе. Савельич спорить с ней не стал, взял адрес и ушел в цех. Подойдя к будке мастеров, где уже столпились простодушные заводские мужики в ожидании пропусков, он спросил: кто сегодня в Мавзолей похмеляться идет? Мы, откликнулись трое, Фуфунька, дядя Леша и Жулик. Вот вам адрес новичка, сказал Савельич, подавая бумажку, сходите и проведайте, может, заболел человек. А посетительные выпишешь, спросил Жулик. Горлорвач выпишет, сказал, Савельич и все засмеялись.
Трое посетителей сперва направились в магазин Мавзолей. Не то чтобы они так уж жаждали, просто навещать больных без гостинца, тоже было не принято, а что Иван заболел, они почти не сомневались. Хотя уважительные причины могут быть разными, сказал Фуфунька: вот помните осенью, я три дня двинул? Помним, помним, закричали Жулик с дядей Лешей и замахали руками. Подробный, давно всем осточертевший рассказ о том, как с дебаркадера ресторана «Поплавок» сорвало сходни и о том, что пока не прекратился шторм бедному Фуфуньке для одоления «морской болезни» пришлось пить водку по ресторанной цене, на что ушла вся получка, слушать никому уже не хотелось. История эта с мельчайшими подробностями была уже многими заучена наизусть, ибо не было Фуфуньке равных в подмечании всякого рода мельчайших подробностей, а также неутомимости в их пересказе, отчего его иногда звали просто занудой.
Ну вот, сказал огорченный Фуфунька, я и говорю. При Сталине вы не работали, проскрипел дядя Леша, попробовали бы при Сталине опоздать; пять минут и в лагерь. А я вообще не понимаю, как можно опоздать на работу, воскликнул жизнерадостный Жулик, разве можно опоздать на саму жизнь?! Ведь на работе у нас есть все: вино, друзья, женщины… Скорей бы утро и снова на работу, прокомментировал Фуфунька. Ну, да, согласился Жулик, а чего еще человеку надо? Человеку много надо, да не все нужно, сказал дядя Леша, склонный к отвлеченным философствованиям и к тому же горячий поклонник графа Толстого. Льва Николаича. Собеседники его тотчас задумались, пытаясь осмыслить сказанное.

Так, в молчании и дошагали до Мавзолея. В очереди за красным они с удовольствием выслушали еще одну версию вчерашнего происшествия; кургузый мужичок прилично одетый и с портфелем поведал окружающим, что вчера милиция наконец-то ликвидировала банду карманников, которая именовала себя «снегирями» потому что работала только зимой, и потому что все члены банды имели красные носы. Фуфунька, тоже имевший  красный нос, услышав последнее ринулся, было в парфюмерный, напротив, за пудрой, но его удержали и сказали, чтоб не позорился, ведь в парфюмерный ходят только глупые бабы, пидарасы и бичи за «Тройным одеколоном», за кого ты хочешь, чтоб тебя приняли? А что до красных носов, то это может быть у кого угодно, у товарища Шелепина, к примеру, красный нос, как и у половины всего мужского населения страны. В милиции тоже не дураки работают, понимают, что к чему…
Купив четыре бутылки «мичуринских слез», друзья пошли по адресу, который дал им бригадир, на ул. Кочевряжскую, где согласно прописке и должен был проживать Иван. Дом семь, квартира пятьдесят семь. На пороге квартиры № 57 (самовольной планировки, то есть две комнаты без кухни) их встретила плачущая женщина лет пятидесяти. Где мой сын? Рыдая, спросила она, даже не поздоровавшись, что с ним? Мужики растерянно переглянулись, пряча бутылки за спинами. Да мы сами пришли узнать, не заболел ли, сказал дядя Леша. Вы знаете, что вчера было? Спросила женщина, вытирая глаза платочком. Мужики покивали головами. Ничего вы не знаете, страстно сказала мать Ивана, никто ничего не знает, кругом ложь, ложь, ложь! Проклятая власть! Я пошла к участковому, спросила, а он, сволочь, мямлит что-то несуразное и в глаза не смотрит.
Да откуда бы участковому знать, начал было Жулик, но женщина быстро выглянув за дверь, сказала торопливым шепотом; они все всё знают; вчера Андропов дал приказ своим псам выловить диссидентов, вот они и старались… а мой Ванечка, он такой, он всегда за справедливость, так уж я его воспитала … Мать снова заплакала. Помогите ему, найдите, вы ведь его новые друзья, да? Мужики снова покивали… Он о вас так хорошо отзывался…
А может он у девушки? Предположил Фуфунька. Нет-нет, я бы знала, Зинка в соседнем подъезде живет, у ней все тихо вчера было… Хорошо, решительно сказал дядя Леша, мы обязательно его найдем. Не извольте сомневаться. Спасибо вам, ребята, сказала мать Ивана, когда мужики двинулись к выходу, просто чует сердце материнское, что попал в беду мой Ванечка…

Мужики молча вышли из подъезда, так же молча пересекли Кочевряжскую, и в городском парке, под кустами акации, залпом выпили по бутылке вина, так и не проронив ни слова. Четвертую бутылку дядя Леша сунул себе под ремень и сказал: а это Ивану, если найдем. Где ж его теперь найдешь! Хором сказали Жулик с Фуфунькой. Будем думать, сказал дядя Леша, и все снова замолчали. Надо сказать, что мужиков мучило какое-то неясное томление, смущение какое-то или стыд. Как-то очень сильно запали им в душу слова матери Ивана, что все кругом ложь. Действительно странная, не сказать хуже, власть: никогда ничего не скажет прямо, все слухи, слухи, один заковыристей другого.
Впрочем, до этого, простодушные заводские мужики знать ничего особенно и не хотели, меньше знаешь, крепче спишь, а для того чтоб правду сносить, есть специальные знающие люди, им за это и деньги плотят, мы же люди маленькие и спрос с нас тоже маленький. Все это было правильно и выдавало в простодушных заводских мужиках мудрость почти библейскую, однако сейчас, когда потребовалось узнать что-то конкретное, почувствовалось вдруг, что эта неторопливость ума и холопский наплевизм готовы сыграть с ними злую шутку. Надо было что-то срочно предпринимать, но что, было неясно. Короче, мужики находились в полной растерянности… Ладно, сказал, наконец, дядя Леша, топча окурок папиросы в жухлой прошлогодней траве, идем по домам, а завтра все своим расскажем и решим что делать. Жулик с Фуфунькой, облегченно вздыхая, согласились. Может еще и найдется за ночь, сказал Жулик…

Однако не нашелся Иван, об этом сообщил бригадиру дядя Леша, специально перед работой забежавший к Ивану домой. Савельич выслушал внимательно его подробный рассказ о посещении и когда дядя Леша поведал об обещании, данном ими матери новичка согласно кивнул и обернулся к слушающей их бригаде; так, ребята, сказал Савельич, сегодня субботы ради работаем недолго, но упорно. После все идем в «Дары», будем решать, где искать молодого. У кого денег нет - я займу. Мужики одобрительно пошумели и разошлись по стойлам.
Ровно в двенадцать тридцать пять, бригада, ведомая суровым Савельичем, оказалась у магазина, который был закрыт на прием товара. Надо было подождать и мужики, оставив Жулика для выяснения, сколько ждать и чего, двинулись в песочницу. Но не успели они рассесться и дать первое слово старшему, как прибежал Жулик и, втискиваясь между Кудрявым и Бородой, радостно сообщил: Валька сказала, что через десять минут откроют, будет тридцать третий портвейн. Это хорошо, сказал дядя Леша, нет ничего лучше тридцать третьего, когда надобно обмыслить что-то нетрадиционное. Все с ним согласились, и лишь Фуфунька остался недовольным, потому что и получил свое прозвище благодаря пристрастию к "Мичуринским слезам".

Тихо, сказал Савельич, обрывая Фуфунькино бормотание на полуслове и, обращаясь к Вове Паданцу, продолжил: давай-ка, друг ситный, еще раз расскажи нам, куда вы с молодым пошли, чего пили и сколько? Н-ну, сюда п-пошли, промямлил Вова,.. так-так, подбодрил его Савельич. Взяли в-водки и н-на к-кладбище… Мы думали что в-вы там… Дак тебе русским языком сказано было идти в гаражи к Китайцу, мы ж там вас ждали, воскликнул Борода. Вова покаянно развел руками. Дальше, потребовал Савельич. Н-ну, выпили… сказал Вова. Сколько? - хором крикнули мужики. Н-ну, по два стаканчика…  А где проснулся?  Д-дома…  Так, сказал Савельич, значит он тебя тащил. Вова уныло кивнул и пожал плечами. Сколько тебе раз говорить…укоризненно начал Савельич, но его перебил Кудрявый, не совсем к месту; а вот у нас в Лютове так говорят: «Шерше ляфамщину», что в переводе означает «ищите женщину».  Ну и что? - спросили сильно заинтересованные мужики, а как же - женщина это всегда интересно. Ну, когда происходит что-то непонятное значит, женщина устроила, пояснил Кудрявый. Мужики разочарованно переглянулись: вообще-то правильно, только нам-то что с того?

Точно, сказал вдруг Жулик, надо идти к Вове на Лесную и поспрашивать у местных баб, кто чего видел. Неплохая идея, сказал Савельич, так и сделаем для начала. Н-не надо, подал голос Вова Паданец, и все разом повернулись к нему, там у нас уже милиция вовсю с-спрашивает и н-не только б-баб.  И тебя спрашивали? - спросили мужики. И м-меня… А ты?  А что я? Пришел д-домой д-да спать лег…  Та-ак, зловеще протянул Савельич, как хотите, бойцы, а чует моя печенка, что это как-то с нашим Ванькой связано…  Да что вы к Вовке-то привязались, сказал вдруг дядя Леша, сейчас милиция по всему городу рыщет, вон у Фуфуньки на вокзале вообще оцепление стоит, у них там какой-то вертолет с пассажирским поездом столкнулся, горы трупов, говорят. Правда, Фуфунька?
Неправда, сказал Фуфунька, оцепление вокруг депо, там, в пятом тупике этот вертолет и сел. И никаких трупов. У меня сосед сцепщиком работает, они с напарником туда сразу слазили - пустой был вертолет, кровищи правда на пилотском сиденье, что с кабана, а самого кабана нету… Фуфунька вдруг резко замолчал и крепко задумался. Мужики тут же загомонили: кто-то говорил, что в милицию то и надо обратиться, кто-то говорил, что не надо, кто-то заявил, что надо бы к гадалке сходить. Тиха! - крикнул Савельич, сам вижу, что без бутылки не разобраться. Кто со мной в магазин? Стойте! сказал вдруг Фуфунька и все, разом замолчав, посмотрели на него.

У Фуфуньки был такой вид будто он только что решил Бином Ньютона. Ребята, начал он, а ведь и, правда, что без бабы не обошлось… Короче! - потребовал Савельич, зная любовь Фуфуньки к никчемным подробностям. Короче… привокзальная санитарка Ленка, ну, вы ее знаете… Мужики закивали головами, все кроме Савельича, хотя он падшую медсестру Ленку тоже знал, правда понаслышке… так вот, она второй день как то странно себя ведет; с мужиками не заигрывает, не завлекает, не пьет, частушки не поет, дружинников не задирает, а самое главное… Фуфунька огляделся по сторонам и понизив голос, сообщил; а самое главное в аптеку ходит часто… Ну и что? - спросил кто-то. Фуфунька выпрямился; а то … Клавка у меня там работает, так вот она говорит, что Ленка в первый раз накупила бинтов и йоду, во второй раз пенталгину и димедролу, в третий раз просила продать пенициллину, но ей сказали, что без рецепта нельзя. Клавка и сказала, мол без рецепта не дадим…

А причем здесь наш Ванька? - вполне резонно спросил Савельич. Фуфунька смутился и оглядев всех по очереди рискнул пояснить; интуиция… А по простому? - хором спросили мужики. Фуфунька смутился еще больше и почесав затылок, сказал; кого милиция ищет, это дело не наше, надо полагать что преступников. А Ленка, явно кого-то прячет, но преступника прятать она не будет, я ее знаю, она вообще-то, баба хорошая, слаба конечно на передок и на это дело, но какой бабе это в укор… А что? - сказал вдруг Савельич и довольно хмыкнул, в этом что-то есть…  Потом подобрался и гаркнул: рота, слушай мою команду: сейчас покупаем портвейну и на вокзал. Сразу к Ленке не пойдем, мало ли что, надо понаблюдать. Разведать то есть…
Не успела разведрота расположиться в привокзальном скверике и выпить по глотку долгожданного портвейна, как Фуфунька воскликнул: О, на ловца и зверь бежит. Все обернулись; через площадь торопливой походкой шла Ленка, и вид у нее действительно был странный - важный, трезвый и сосредоточенный. Небывалый если хотите. Усугубляло эту странность и то, что вместо своеобычных пустых бутылок в ее кошелке сверкал медицинский бикс. Рота, за ней! - придушенным голосом скомандовал Савельич, устремляясь за Ленкой.
Бывший смершевец толк в слежке знал: вел свою роту праздным шагом в отдалении и, делая вид, что он что-то весело рассказывает, объяснил диспозицию простодушным заводским мужикам. Все вышло как по нотам: только Ленка свернула на тропинку, ведущую вдоль бетонного забора депо в Слободку, где она и жила в частном доме на самом краю, ее обогнали Жулик с Бородою и встали, загородив дорогу. Ленка кинулась назад и уперлась в остальных мужиков имевших вид непреступный и не игривый. Ну, вы, уроды, наглым голосом сказала она, пряча кошелку за спину, а ну пропустите, я сегодня не даю. И простодушно пояснила почему.

Вперед вышел Савельич и тоном, не терпящим возражений, попросил: А расскажи-ка нам, красавица, кого ты прячешь, от кого и зачем?  Никого не прячу, очень натурально удивилась Ленка, что это вы такое говорите?  А что у  тебя в сумке? сладко спросил Савельич.  А ничего, сказала Ленка и потрясла кошелкой у него перед носом; Вот шприцов надыбала: пить бросила, так теперь ширяться буду. Ты, девка, мне не дерзи, сурово сказал Савельич, я с тобой серьезно разговариваю…  Но Ленка серьезно говорить не захотела: отчаянно взвизгнув она бр-росилась на мужиков, пытаясь пробить своим телом неожиданную преграду. Но ничего не вышло: ее схватили в несколько рук и прижали к бетонному забору. Ты, дура волосатая! Ты русский язык понимаешь или нет? шипел Савельич, прыгая за спинами держащих Ленку мужиков, у нас человек пропал, мы его ищем, мать ищет… Лягавые тоже ищут, пропыхтела Ленка, безуспешно пытаясь вырваться. Ага. Обрадовался Савельич, значит, все-таки прячешь кого-то!  Никого я не прячу, пус-стите, ироды!

Послушай, Ленка, неожиданно спокойно сказал Фуфунька, и та вдруг перестала рваться, ты же нас знаешь, мы что, по-твоему, тоже лягавые? Откуда мне знать? - угрюмо сказала Ленка. Мужики возмущенно промолчали. Ты пойми, так же спокойно продолжал Фуфунька, нет нам дела до твоих бабских тайн, нам надо узнать тот ли это человек, которого мы ищем или нет. Если не тот, мы уйдем и никому не скажем. Зуб даю. Ладно, сказала Ленка, отпустите. Мужики тотчас отпустили ее и отошли. Ленка одернула сбившееся платье и сказала: только учтите; что когда этот ваш вертолет упал, меня и дома не было… Учтем, пообещал Савельич… Я вечером пришла, а он лежит в огороде между грядок и стонет. Я к нему, а он руки ко мне тянет вот так вот и говорит: сестричка, сестричка, спаси… помоги… спрячь... и сознание потерял…
Понятна-а, сказал Савельич, а Ленка оглядела всех и продолжила: я его, за то что он меня сестричкой нарек, в лепешку расшибусь, но выхожу, а вас предупреждаю; если вы лягавым донесете, я вам глаза повыцарапываю и глотки перегрызу, а тебе, старый пень, в первую очередь. Савельич отошел на шаг и, глядя на Ленки когти, пробормотал что-то невразумительное. Их длина явствено говорила о том, что слова о перегрызенных глотках словами и останутся, не будет она глотки грызть, лишнее это. Суровый бригадир вдруг вспомнил, как его, самого раненого, тащила с поля боя молоденькая медсестра Тамарка, как она стала потом его женой и остается ею вот уже сколько лет… Старый я козел, мысленно укорил себя Савельич, все работа, да работа, надо будет Томке хоть цветов сегодня купить…

Савельич, сказали мужики, надо бы сходить, убедиться, может это и не наш Иван. Да, сказал бригадир, помягчев душой от воспоминаний, веди нас, дочка. Вы с ума сошли, сказала Ленка, куда я вас поведу, там оцепление стоит, лягавые кругом, ко мне уже двое каких-то в штатском заходили, спрашивали ерунду всякую, а у самих глаза так и шныряют - недобрые такие.  Ну и ты тоже хороша, возмутился Савельич, несешь бирюльки свои в открытую, думаешь, не догадается никто? Мы то вот догадались!  Ленка испуганно поглядела на свою кошелку, потом на Савельича. Ладно, сказал тот, сейчас бикс в газету завернем - под хлеб замаскируем, сверху пару бутылок сунем и вот этот, Савельич показал на Фуфуньку, с тобой пойдет, ну вроде как дружок… Ленка фыркнула, но спорить не стала - согласилась. Меня Клавка убьет, сообщил Фуфунька, принимая от товарищей две бутылки портвейна. Не бэ, сказал Савельич, рота прикроет. Ленка схватила Фуфуньку за руку и сказала, пошли уже, дружок. Эй, крикнул им вслед Савельич, мы в скверике ждать будем…

Ждать пришлось довольно долго: мужики уже выпили весь портвейн, сходили за добавкой, прогнали прочь какого-то забулдыгу, который за стакан пообещал рассказать полную и достоверную версию позавчерашнего прилета марсиан, и начали уже беспокоиться, как со стороны Слободки, показался Фуфунька. Даже издалека было видно, что его буквально распирает от полученных известий: глаза горели и нос семафорил, ярче обычного. Бедного Фуфуньку шатало от возбуждения, ну и от портвейна, натурально. Подойдя к замершим в ожидании мужикам, он огляделся и, свистящим полушепотом, провозгласил: Это Иван!  Ну, слава Богу, сказал дядя Леша, нашелся-таки. Да сдавленным от восторга голосом подтвердил Фуфунька, но вы не поняли; это Иван всю заварушку устроил! Ка-ак?! - воскликнули мужики и тревожно заозирались. Рассказывай, потребовал Савельич, и сядь ты, не свети. Фуфунька сел на скамейку и торопливо стал рассказывать, как Иван спасал Вову Паданца, вернее пересказывать то, что сам Иван ему  только что поведал, - нехотя и смущаясь: о своем геройстве всегда неловко рассказывать, получается вроде как хвастаешься.

… Он ведь как меня увидел, частил Фуфунька, то сразу весь подался ко мне и спросил: Игореха, скажи у Вовы все нормально? И когда я сказал что все нормально, вы бы видели какое счастье нарисовалось на его лице… Тут мужики мрачно посмотрели на Вову. У того, от услышанных подробностей, волосы торчали дыбом, а глаза были как у вареного рака.  Э-эх, озвучил Савельич, общее мнение, говорят тебе, говорят, а все без толку...  Вова покаянно развел руками, д-дак кто ж знал... сказал он и чуть не заплакал. Мужики сжалились над ним и отвернулись.  Как он там? - деловито спросил Савельич у Фуфуньки, имея в виду конечно Ивана. Весь в бинтах, сказал Фуфунька, а что конкретно - не знаю, я ж не специалист. Ленка его в подполье спрятала…  Не найдут? - спросил Савельич. Хотели бы, уже нашли бы, сказал Фуфунька, правда, когда я обратно шел то соседа  встретил, так вот  он говорит, что  оцепление  будет усиливать.
Значит,  еще тщательнее искать будут, сказал Савельич, зачистка называется, но ничего… Он вдруг снова  ощутил себя  молодым  капитаном,  у которого боец  попал в засаду.  Значит так, сказал он, в первую очередь нужен хороший доктор, это я беру на себя, далее - Вова, твоя задача обработать Кулюкину; если придут в отдел кадров знатоки, так чтоб она Ванькину личную карточку спрятала, вдруг его в лицо запомнили. Вова энергично закивал головой. Савельич  испытующе  на  него  посмотрел  и продолжил:  Клюка  тебя  любит,  так что справишься.  Теперь  Жулик:  как  я  понимаю,  Танька,  секретарша  Барина,  твоя любовница? Да, кратко подтвердил Жулик. Значит, договоришься с нею, на случай если придет бумага с запросом кто у нас где, чтоб она составила официальный ответ: у нас, де, все в ажуре и кот на абажуре, понял? Она коньяку попросит, сказал Жулик. Ну и купишь, сказал Савельич, да не скупись, хороший купи или вон Кудрявого попроси, он разбирается в коньяках, если не врет…

Тут к совещающимся мужикам подошел здоровый детина - рабочий из депо, об этом красноречиво говорила рация, висевшая на боку, а также вагонная тормозная колодка, торчащая из его кармана. Игореха, прогудел детина, обращаясь к Фуфуньке, налей стаканчик, душа горит - мочи нет… Фуфунька сунул ему в лапу бутылку, в которой оставалось как раз на стакан и детина счастливо забулькал. Выпив он аккуратно поставил пустую бутылку за скамейку и выпрямившись сказал: Здравствуйте, ребята. Это мой сосед, сказал Фуфунька мужикам и поворотясь к детине спросил: Скажи-ка, Бобан, какие еще у вас там, на дистанции, слухи ходят? Что я баба что ли, слухи-то собирать? - оскорбился Бобан, у меня сведения самые достоверные, между прочим.  Ну и?..  хором спросили мужики. Бобан приосанился; ну, что всю Слободку оцепили, я уже тебе говорил, сказал он обращаясь исключительно к Фуфуньке, а завтра эту Слободку прочесывать будут, как полицаи Беловежскую пущу…
Вот это да, прошептал кто-то: а кого же так ищут?  Бобан огляделся по сторонам и понизив голос сообщил:  Ищут жену академика Сахарова - Елену Боннер; она сбежала из-под надзора и спряталась у нас в Слободке, чтобы встретится с Новозеландскими дипломатами… Мне это Сонька говорила… Бобан сделал ручкой и удалился в сторону депо: а «военный совет в Филях» погрузился в унынье. Если мы Ваньку сегодня оттуда не выцарапаем, завтра его точно заметут, сказал дядя Леша. Как ты его оттуда выцарапаешь? - сказал Борода. Как, как - жопой об верстак, ответил дядя Леша. Тихо, прикрикнул Савельич, планы немного меняются: нужна подробная карта района Слободки…
Где ж ее взять-то? - спросил Кудрявый. Сам знаю что негде, сказал Савельич и выругался: вот, блядь, все как в сорок первом, в первые дни войны; ни карт, ни патронов… Значит так, Кудрявый, ты у нас самый грамотный, берешь Бороду и идете в Слободку, в сам поселок не заходите, а гуляйте рядом изображая из себя праздношатайцев и составляйте на бумажке подробный план, особое внимание на Ленкин дом, пути подхода и отхода, естественные и искусственные укрытия на этих путях, то есть кусты, ямы, канавы, заборы, есть ли освещение ночью, где есть указать, так же на плане отметить схему оцепления, сколько человек и кто… Внимания к себе не привлекать, в случае обнаружения бумагу с планом сожрать. Все понятно?
Так точно, сказали Кудрявый с Бородой, разрешите выполнять? Выполняйте, сказал Савельич, сбор здесь, на этой скамейке, в двадцать ноль-ноль… Теперь Фуфунька: ты еще свои права водительские не потерял?  Фуфунька помотал головой, тогда идёте с Жуликом в гараж к Китайцу и просите у кого-нибудь на вечер машину, лучше всего какой нибудь неприметный "жопик"…  Да кто ж нам даст свою машину? - спросил Жулик. Я не знаю, отрезал суровый бригадир, но чтоб без машины не возвращаться. Время у вас больше чем достаточно…  Есть, угрюмо козырнули Жулик с Фуфунькой и отправились на задание. Вова, продолжал Савельич, ты идешь к Слободке и из укромного места ведешь непрерывное наблюдение за Ленкиным домом, по возможности постарайся передать ей, что мы сегодня придем забрать Ивана. Но зря не рискуй, на открытое место не лезь. В случае обнаружения; коси под дурака.  А ты, дядя Леша, остаешься здесь и наблюдаешь за площадью и за передвижениями милиции, а также других подозрительных лиц. Все, я пошел договариваться с врачом.

… Ровно в двадцать ноль-ноль, когда уже основательно свечерело, мужики докладывали Савельичу о выполненный заданиях. Никто не уклонился и не попался. Все были довольны, слегка навеселе от портвейна и ожидания приключений. Первое слово было дано разведчикам. В оцеплении стоят дружинники и милицейские, сказал Кудрявый, подавая бригадиру сложенный вчетверо тетрадный листок, дружинники со стороны депо, милиция с той стороны, где лес и огороды, там больше возможности пробраться незамеченными. Так, сказал довольный Савельич, разворачивая листок, это у нас что?  Это Ленкин дом, сказал Борода, заглядывая через плечо. Понял, пробормотал бригадир, понял, это рельсы, да? Это забор… это вот что? Это кусты, подсказал Кудрявый, тыкая пальцем в план, а оцепление вот, здесь, здесь и здесь, по два человека. Мы их так и обозначили: первый пост, второй и третий, второй пост перед самым Ленкиным домом. От кустов до дома сколько метров будет? - спросил Савельич. Метров сто, не больше, сказал Борода, и кстати никакого освещения там нет. Хорошо, хорошо, приговаривал Савельич, Вова, теперь ты доложи обстановку. В-все нормально. Ленку в-видел, п-предупредил, что завтра облава. Б-будет ждать нас. Др-дружинники м-местных уже з-знают, п-пропускают так, а чужих г-гоняют…
Савельич повернулся к дяде Леше: а здесь все нормально было? Тот успокоительно махнул рукой, нормально мол… Так-так, сказал Савельич, а где у нас машина. Машина вот, сказал Фуфунька и показал на горбатый жопик, стоящий у входа в сквер. Та-ак, сказал Савельич, теперь, ребята, слушайте план операции, он положил бумажку на скамейку и посветил на нее фонариком, прихваченным из дома вместе с партбилетом и свертком с бутербродами. В двадцать один ноль-ноль, когда окончательно стемнеет, Жулик с Фуфунькой оставив машину вот здесь, в том месте, где мы сегодня днем Ленку щупали, выдвигаются вот сюда, вот в эти кусты, перед вторым постом, прячутся там и ждут. Задача остальных отвлечь на себя внимание оцепления; для этого мы устроим провокацию вот здесь, в ста метрах от вашего укрытия…
Какого рода будет провокация, спросил дядя Леша. Отвечаю, сказал Савельич, мы устроим драку и по возможности постараемся втянуть в нее дружинников. А вы, как только увидите, что второй пост оцепления пуст, сразу бегите к Ленке, хватаете Ивана и торопитесь к машине. Нас никого ждать не  надо, сразу едете вот по этому адресу, Савельич вынул из кармана бумажку и сунул ее Жулику, это вторая городская больница, найдете там доктора Маркова, он сегодня дежурит. Помните; хоть доктор и в курсе, но не полностью, поэтому лишнего не болтайте. Ясно? Жулик с Фуфунькой энергично кивнули.

Савельич поставил фонарик на скамейку и достал из кармана сверток с бутербродами, а теперь, ребята, сказал он, нам надо хлебнуть куражу, чтобы провокация получилась убедительной. Под куражом бригадир подразумевал обыкновенную водку, за которой тотчас и послали к таксистам Кудрявого, снабдив его необходимой суммой. Фуфуньке не наливать, сказал Савельич посвечивая в стакан, ему сейчас за руль и Вове… сколько он уже выпил? Оказалось, что за всеми этими делами никто и не считал, сколько выпил Вова, поэтому ему решили тоже не наливать. Во избежание. Ну, за Родину, за Сталина! - провозгласил Савельич и выпил. Вслед за ним, по очереди, выпили и остальные. Э-эх, сказал суровый бригадир, нюхая корочку, как сейчас помню: пьешь, это, перед боем наркомовские сто грамм и такими сладкими они кажутся, когда понимаешь, что это стопка может оказаться последней в жизни… Простодушные заводские мужики промолчали; не однажды говорил Савельич об этом, но кажется только на этот раз до них дошло, что он имеет в виду.
… Из чьего-то настежь распахнутого окна в соседнем доме донеслась музыка Свиридова «Время вперед». Все, ребята, сказал Савельич, по коням; Время «Ч» Жулик с Фуфунькой, крепко по-мужски попрощались со всеми за руку и сели в «жопик». Мужики проводили глазами машину и, когда она, обогнув привокзальную площадь, скрылась за поворотом, ведущим в Слободку, шумно вздохнули. Ну, сказал Савельич, идем?..
… Провокация удалась на славу. Правда, Жулик с Фуфунькой ничего не видели, они только услышали, как с той стороны донеслись громкие и возбужденные выкрики, мгновенно достигшие высшей степени интенсивности, затем все это покрыл негодующий рев Бороды: ах ты, сука, так?!. и несколько дружинников завопили в один голос: Помогитё! На помощь! Смутно маячившие в темноте часовые второго поста резко сорвались с места и, шумно топая, побежали на разборку. Жулик и Фуфунька, выждав для верности несколько секунд, бросились из своего укрытия к Ленкиному дому. На крыльце их встретила сама Ленка, зябко кутавшаяся в серый старушечий платок, что там происходит? испуганно спросила она. Некогда, сестричка! крикнул Фуфунька, врываясь в дом, где Иван? Иван: уже одетый в чистое, бледный от кровопотери, полулежал на кресле накрытый солдатским одеялом. Увидев своих друзей, он улыбнулся и спросил: Ребята, вы за мной?.. Сам идти сможешь? деловито спросил Жулик. Смогу, только небыстро, ответил Иван. Тогда не надо, сказал Фуфунька. Он с Жуликом быстро, как учили на занятиях по гражданской обороне, сложили руки и, посадив туда Ивана, кинулись вон, не успев даже сказать Ленке на прощание чего-нибудь хорошее.

Когда «жопик» выкатился на площадь, то друзья увидели, как из ярко освещенного вокзального входа вывели «провокаторов». Они шли заложив руки за голову и, один за другим скрывались в недрах «лунохода». Савельич шел последним и, встав на ступеньку машины обернулся и что-то крикнул сопровождавшей их толпе, кажется свое любимое: Народ, который пьет летом теплую водку, а зимой ест холодное мороженое - непобедим!
На заднем сиденье вдруг забился в истерике Иван: Это все из-за меня! Они же не виноваты!.. Он схватил Жулика за плечо и стал трясти: Выпусти меня, я пойду, сдамся… пусть их отпустят!.. Это я виноват, это я!…
Я, я - головка от буя, добродушно сказал Жулик и пояснил: так было задумано, а тебя мы сейчас к доктору отвезем. Ты, Ванька, герой, завистливо сказал Фуфунька, выруливая на улицу Свободы, я это сразу заметил, помнишь, Жулик, я говорил про Ваньку: видно птицу по полету… Помню, помню, сказал Жулик, сказать по правде он этого не помнил, но спорить тут не приходилось; действительно, такую птицу как Иван видно по полету, и хотя на языке вертелось продолжение в рифму: а слона по помету, Жулик этого не сказал, а просто засмеялся.  Ему вдруг сделалось весело, и он крикнул: мы сделали это! Затем высунул руку в окно и помахал кукишем в сторону опорного пункта милиции. Стоявшие у дверей дружинники, не заметив кукиша, решили, что он их просто приветствует, и помахали руками в ответ.
В приемном покое второй городской больницы их встретил доктор Марков. Друзья положили Ивана на каталку и доктор, с дородной санитаркой Галкой, которую звал почему-то Брунгильдой, укатили Ивана в операционную. Жулик с Фуфунькой сели на скамейку у окна, и стали ждать.
Через час вернулся довольный доктор и, встав в дверях, стал с интересом разглядывать наших друзей. Ну, как? спросили друзья. Да все нормально, ответил им доктор, первая помощь оказана очень квалифицированно. Неизбежного при таких ранах сепсиса нет, правда, зашиты раны почему-то болгарским крестиком, но это ничего, ничего… Доктор помолчал и спросил: где ж его, голубчика, так угораздило? Жулик с Фуфунькой замялись и доктор, видя их замешательство, махнул рукой: не хотите говорить, не надо, я ж понимаю - нельзя. Фуфунька замялся еще больше и вытащил из кармана бумажку в пятьдесят экю (ту самую с Лениным, полновесную и обеспеченную, которую не всякий мог пропить в один вечер) и, смущаясь, протянул доктору. А вот это, батенька, оставьте, сказал доктор, я за свою работу получаю в кассе… Не обиделись?  Нет, сказали друзья. Тогда слушайте внимательно, продолжил доктор, вашего друга мы сегодня - завтра полечим; сделаем гемотрансфузию, перевязочку, антибиотики поколем, но в понедельник вам его надо будет забрать, до обхода. Главврач у нас строгий. И стучит… Понятно, сказал Жулик, мы его, доктор, заберем, не беспокойтесь. Ну, тогда что, до понедельника? сказал доктор Марков и протянул на прощание руку…

… В понедельник, когда Горлорвач увидел, что на рабочем месте из бригады токарей присутствуют всего лишь трое, у него выпучились глаза, и куда-то девался дар речи. А когда он узнал от Фуфуньки, что остальные за учиненный пьяный дебош в общественном месте, в соответствии с уголовным законодательством получили по пятнадцать суток общественных работ, то схватился за голову и запричитал: Мама родная, кто ж работать то будет?  Мы, твердо сказал Иван, и Горлорвач замолчал. Кто мы? хотел было рявкнуть он, но не рявкнул, потому что увидел в глазах Ивана и двух его товарищей нечеловеческое упорство и решимость, каковых Горлорвач не видел с времен окончания войны, когда он в составе комсомольской бригады восстанавливал на юге разрушенное хозяйство.
… Далее были напряженные дни и бессонные ночи; жалкие остатки боевой бригады работали в три смены, за себя и за тех парней, отдавших свою свободу за свободу друга, и Иван, чувствуя на себе громадную ответственность, работал, не покладая рук, хотя и страдал от незаживших ран. Домой он забежал всего лишь разок на пять минут, чтобы сказать, матери, что все хорошо и спеть: раньше думай о Родине, а потом о себе. Глядя на него, Жулик с Фуфунькой не могли себе позволить даже чуть-чуть расслабиться, когда они, измученные, подходили к станку Ивана, чтобы попросить сделать небольшую передышку, то тот, не отрываясь от работы, бледный, шатающийся от усталости и ран, говорил хриплым голосом: Если не мы, то кто?.. и Жулик с Фуфунькой пристыженные уходили обратно. В конце концов, жаркая погоня за выполнением плана захватила и их. Горлорвач приходя утром на работу, изумлялся, глядя на горы готовых деталей; такие люди, восхищенно говорил он в кругу семьи, цены им нет, таким людям…
Бригада вернулась раньше данного им срока; за какую-то аккордно выполненную работу их отпустили через неделю, но суровый бригадир, сияющий фингалами полученными в ходе провокации, не дал людям расслабиться. По местам, говорил он радостно обнимающимся мужикам, будет еще у нас праздник. Ну, как ты? спросил он у Ивана и тот, слабо улыбнувшись, ответил: нормально, командир…
… И настал день получки. К этому времени план был выполнен и даже перевыполнен. Сам Барин сошел в цех и лично поздравил мужиков, сперва правда по-отечески их пожурив за залет на «сутки».  Премиальных за это дело тоже не полагалось, но Горлорвач выписал на Савельича какой-то хитрый наряд, который следовало разделить на всех, что бы компенсировать потерянную премию. В конце смены смущенный Савельич подошел к Ивану и сказал, А что, Иван, мы ведь так и не выпили за знакомство. Иван улыбнулся и сказал, что сегодня он хотел сходить в Слободку к Ленке; поблагодарить ее за чудесное спасение. Точна-а! вскричал суровый бригадир, а я все думаю, чего мы забыли! Эй, бригада, слушай мою команду, идем сейчас к Ленке, к нашей сестричке, что бы мы без нее делали, а? Простодушные заводские мужики шумным образом высказали свое одобрение.

Ленка оказалась дома, тихая и трезвая она сидела в кресле и что-то вышивала. Болгарским крестиком. Пришедшим мужикам она обрадовалась и сказала, что давно их ждет. Все дела, все работа, сказал Савельич, а это тебе от нас, добавил он и вручил ей огромный букет роз. А это от меня, сказал Иван и поставил на стол огромную расписную вазу. Ленка тут же спрятала лицо в цветы, что бы никто ни увидел слез показавшихся вдруг на ее глазах. Смущенные заводские мужики сделали вид, что ничего не заметили. Накрывай на стол, весело сказал Савельич, выставляя бутылки с дорогим вином. Отпразднуем. Ленка тут же бросилась на кухоньку, принесла тарелки, стаканы и прочие принадлежности доброго застолья. В центре она пристроила вазу с цветами. Савельич разлил вино по стаканам и провозгласил: ну, что, Иван, за знакомство? и все радостно засмеялись. Ленка, чуть пригубив, отставила стакан и снова принялась за свою вышивку. Ты что не пьешь, спросил ее Савельич. Не хочу больше, тихо сказала Ленка, и все удивленно замолчали.
Эх дочка, сказал бригадир, замуж бы тебе… Не надо, также тихо сказала Ленка, я в монастырь уйду женский: меня возьмут, я уже узнавала… Только сейчас разглядели простодушные заводские мужики, что за вышивка у нее в руках; это было изображение храма Иоанна Богослова. Ну что ж, серьезно сказал Савельич, это тоже неплохо, не забудь нас в своих молитвах. Не забуду, сказала Ленка и улыбнулась, а вы пейте, сказала она, я очень рада что у вас все хорошо закончилось. Благодаря тебе, дочка, благодаря тебе, вскричал Савельич…
Скоро стало шумно и весело. Стали припоминать подробности проведенной с блеском операции: как Борода сцепился с дружинником и сорвав с того парик перепугался решив, что это скальп, как Савельич запнулся о рельсину и упав своротил носом километровый столб. Как дядя Леша, привязанный к койке в вытрезвителе, кричал: Фашисты! Всех не перевешаете! Заставили Ивана рассказать, как он, притворившись убитым, угнал вертолет…
Савельич обнял Ивана за плечи и предложил, а давай, сынок, споем… И оба, не сговариваясь что петь, запели:
        С чего начинается Родина?
         С картинки в твоем букваре,
        С хороших и верных товарищей
        Живущих в соседнем дворе,
        А может она начинается
        С той песни, что пела нам мать,
        С того, что в любых испытаниях
        У нас никому не отнять…
Стало совсем - совсем тихо, и только звучали два голоса немножко не в лад, немножко не в такт, но совершенно не фальшивя…  Слушала Ленка и улыбалась ей из Красного угла Мать - Заступница. Слушали простодушные заводские мужики с потаенной радостью ощущая в себе, что жива еще в их душах высшая правда о которой нельзя сказать словами и которую можно только увидеть в благих делах рук человеческих… Слушали за окнами случайные прохожие, недоумевая отчего вдруг так заболело сердце и почему от этого так хорошо…
Вот так вот, сынок, говорил в наступившей тишине захмелевший Савельич и слова его тяжко падали на душу, правильный ты человек, добрый… Нас так учили, отвечал Иван, сам погибай, а товарища выручай… Правильно, вас учили, говорил Савельич, тяжело тебе придется, но ты держись; не давай себя сломать. Как жалко, что такие люди как ты не нужны сейчас, но они еще понадобятся… они еще понадобятся, когда придут наши… А до этого надо держаться… Все вокруг замерло и, непонятная, неизбывная тоска разлилась вдруг по сиротской Ленкиной комнате; Когда придут наши… Э-эх когда же придут наши?..

Tweet