В конце концов, может, это и впрямь был легкий приступ безумия. От него
не осталось  и следа. Сегодня  странные ощущения  прошлой недели кажутся мне
просто  смешными, я не  в  состоянии их понять.  Нынче  вечером  я прекрасно
вписываюсь в окружающий мир, не хуже любого добропорядочного обывателя. Вот мой
флет  в панельном доме,  с окнами на северо-запад. Внизу  -- улица Разбитных Падонков и стройплощадка  нового универмага.

Из окна  мне видны красные, синие и  белые рекламные огни кафе "Приют Удава" на углу бульвара Димы Соколовского. Только что прибыл автобус из Урюпинска. Из него выходят и разбредаются  по улицам пассажиры.  Я  слышу шаги и голоса.  Многие ждут последнего  трамвая. Должно
быть,  они  сбились унылой кучкой у одинокого тополя под  самым  моим окном.
Придется им постоять еще  несколько  минут -- трамвай придет не раньше чем в
девять сорок семь.

Лишь бы  только  этой ночью не приехали мои двоюродные братья, Вася и Петя: мне
так  хочется  спать, я уже  так  давно  недосыпаю.  Одну бы  спокойную ночь,
одну-единственную, и все снимет как рукой.

    Чего  бояться  в мире, где все идет заведенным порядком? По-моему, я выздоровел. Слава, Господу нашему!

    А вот и трамвай, семерка. Маршрут: Кролик – В Пасть Удава.  Он возвещает
о  своем прибытии громким  лязгом железа.  Потом  отходит. До отказа набитый
чемоданами  и кричащими детьми, он удаляется в  сторону доков,  к заводам,  во
мрак  северной части города – к заливам холодного моря. Это предпоследний трамвай,  последний  пройдет через час, или два.
    Сейчас я лягу. Я выздоровел, не стану, как маленькая девочка, изо дня в
день записывать свои впечатления в красивую новенькую зеленую тетрадь. Вести дневник
стоит только в одном случае – если это кому нибудь нужно…


Дневник.


29 января 2008 года.
    Со мной что-то случилось,  сомнений больше нет. Эта штука выявилась как
болезнь, а не так,  как выявляется нечто бесспорное, очевидное. Она проникла
в  меня исподтишка,  капля по  капле: мне  было  как-то не  по  себе, как-то
неуютно -- вот  и все. А  угнездившись  во мне, она затаилась, присмирела, и
мне удалось убедить себя, что ничего у  меня нет, что тревога  ложная. И вот
теперь это расцвело пышным цветом.

    Не  думаю, что ремесло сетевого редактора располагает к полноценному психологическому анализу.
В нашей  сфере  мы имеем дело только с  нерасчлененными чувствами, им даются
родовые наименования -- например, Садизм или Корысть. Между тем, если бы
я хоть  немного знал самого себя, воспользоваться этим знанием мне следовало
бы именно теперь.

    Например, что-то новое появилось в моих руках -- в том, как  я, скажем,
беру член для дрочки или  держу груди любимой. А  может, кто  его знает,  сам хуй  теперь как-то иначе дается в руки.  Вот  недавно я собирался  войти в  свой флет и
вдруг  замер  -- я почувствовал  в руке  холодный  предмет,  он приковал мое
внимание какой-то своей необычностью, что ли. Я разжал  руку, посмотрел -- я
держал всего-навсего дверную ручку. Или  утром  в библиотеке, ко мне подошел
поздороваться Профессор, а  я  не  сразу  его  узнал.  Передо мной  было
незнакомое  лицо  и даже  не в полном смысле слова  лицо. Лишь знакомое пенсне. И потом, кисть его руки, словно  белый червяк в моей ладони. Я тотчас разжал пальцы, и его рука вяло повисла вдоль худого тела.

    То же самое на  улицах --  там  множество  непрестанных  подозрительных
звуков.
    Стало быть, за последние недели произошла перемена. Но в чем? Это некая
абстрактная перемена, ни с чем конкретным не связанная. Может, это изменился
я?  А если  не я, то, стало  быть,  эта квартира,  этот город, природа;  надо
выбирать. Или, выберут нас.


    Думаю,  что  изменился  я,  --  это  самое  простое  решение.  И  самое
неприятное.  Но  все же я должен признать,  что  мне свойственны такого рода
внезапные  превращения.  Дело  в  том,  что  размышляю  я  редко  и  во  мне
накапливается  множество мелких изменений, которых я  не замечаю, а  потом в
один  прекрасный  день  совершается  настоящая  революция. Вот почему  людям
представляется, что я веду себя в жизни непоследовательно и противоречиво. К
примеру, когда я уехал  из Питера, многие  считали  мой поступок блажью.  С
таким же успехом  они  могли бы толковать  о блажи, когда после  шестилетних
скитаний я  внезапно вернулся в Санкт-Петербург.

    Но одинокого человека редко тянет засмеяться  --  группа приобрела  для
меня на миг острый, даже свирепый, хотя и чистый смысл. Потом она распалась,
остался только  фонарь,  забор и  серое небо  -- это  тоже было  все  еще довольно
красиво.  Час спустя зажгли  фонари, поднялся ветер, небо почернело -- и все
исчезло. Вокруг пустота.

    Неужели мне уготована такая  участь?  В первый  раз в  жизни мне тяжело
быть одному.  Пока  еще  не поздно, пока  я еще не навожу страх  на детей, я
хотел бы с кем-нибудь поговорить о том, что со мной происходит. Ау, люди!!!

Пишите черти чаще и больше, гребанные суки!

Tweet