В общем, это только начало, там еще этого добра (говна, нужное подчеркнуть) страниц на сорок. Извините, что сильно до хуя, но иначе смысла нет выкладывать.

                                                          ***
Импульс. Сигнал. Щелчок. Грохот. Падение. Так и только так. Правильная последовательность событий не гарантирует удачного исхода, она просто дает уверенность. Так было, так будет, так должно быть.

Причинно-следственные связи. Судьба. Начало-конец. Жизнь-смерть. Добро-Зло. Хаос-Порядок. Бинарная логика - человеческое изобретение, человеком же оспоренное. Черно-белое вдруг раскрашивается серым, краски блекнут, теряют выразительность. То, что казалось отчетливым - тускнеет, ровные линии начинают кривить, параллельные прямые пересекаются.

Однажды запустив, этот процесс уже не остановить. Появление на свет как увертюра к исчезновению. Так было, так будет, так должно быть. Откат невозможен. Удел фантазии - строить неосуществимые планы. Удел реальности - подстраиваться под осуществленные.

Есть очень мало вещей, которые человек по-настоящему знает, но это я знаю точно. Того, что потеряно, уже не вернуть.

Никогда.

Гамлет был дураком: научившись ставить вопросы, он не научился на них отвечать. Да. Трижды да. Или нет, но - до кровавого пота, до онемения в членах - НЕТ.

Я не знаю, зачем я это пишу. Из меня неважный рассказчик, я сбиваюсь, перескакиваю, я недостаточно отстранен, чтобы по-настоящему рассказывать историю. Все, что мне остается - вновь переживать то, что уже свершилось. И, возможно, заставить пережить других. Если достанет воли.
                                                                        
                               1.
    Казалось, что дождь будет лить всегда. Крупные холодные капли безжалостно избивали грязный асфальт, пытаясь пробиться сквозь него к земле, и, будто понимая тщетность своих усилий, старались досадить всем вокруг. Немногочисленные счастливые обладатели зонтов, стыдливо глядя из-под своих импровизированных  навесов, пытаясь не встречаться взглядом с теми, кто стоял, терпеливо снося удары капель по лицу, стремились поскорее скрыться с глаз.

    Считается, что дождь смывает грязь, пыль, копоть, оставляя после себя свежесть и чистоту. Наверное, это зависит от грязи.

    Было что-то неприличное в том, как она лежала. Может быть, вульгарность позы, раскинутые ноги, как у дешевой вьетнамской проститутки в том старом фильме, запрокинутая голова.

    Но тогда меня больше всего беспокоил дождь. Казалось, что я стою под прицелом тысячи палящих ружей, оставляющих во мне дыру за дырой, вырывающих куски плоти, разбрызгивающих вокруг меня кровь, каплю за каплей, каплю за каплей, пока во мне не останется ничего, способного жить. Отчего-то я знал, что ружья будут палить даже после этого, боезапас не кончится никогда. Может быть, кто-то другой попадет под прицел, я не был уверен. Это не имело значения.

    По идее, значение имело только одно. Но у меня упорно не получалось настроить мысли на нужный лад. Сколько раз мы переживаем трагедии в уме, но, когда они случаются на самом деле, мы не знаем, как реагировать. Не раз виденные в кино и представляемые в уме схемы отказывались работать – падение на колени с криками «Нет!» казалось чем-то дешевым, наигранным, притянутым за уши. Так комик пытается в сотый раз повторить однажды удавшуюся шутку, и задушенно смеется, понимая про себя, что все уже отсмеялись, и ничего, кроме раздраженных возгласов, он не добьется. Но новых шуток нет, и он раз за разом повторяет одно и то же, потому что молчание представляется ему подобным смерти.

    Но мне было все равно – говорить или молчать. При такой альтернативе я предпочел последнее.

    Жигули шестой модели синего цвета – это все, что я видел. Разящая рука, огненный меч Архангела. Мы не стучались в ворота Рая, не пытались пересечь запретной границы. Наверное, в теперешней теологии предпосылкам случившегося больше не придается значения.

Синий цвет для «шестерки» - редкость, я таких не встречал, а если и встречал – не помню...

Капли били по лицу, не прекращая свою работу ни на секунду. Как совесть, безжалостно колющая хорошего человека, совершившего плохой поступок. За раскаянием приходит обреченность, потом опустошенность, затем раздражение, гнев – а уколы все не прекращаются. Все проходит, когда наступает отпущение.

Но до отпущения было далеко. Я достал сигарету, закурил – она тотчас вымокла, но дальше того, чтобы зафиксировать этот факт, не пошло, сигарета так и осталась висеть в уголке рта – и пошел домой. Впереди и сзади стеной стоял дождь. Мешая сосредоточиться, не давая освободиться. Не давая забыть. И я временно исчез из этого мира.

2.    
    Через несколько дней я снова начал мыслить связно. Дождь не прекращался все это время, немного успокаиваясь днем и вновь занимая все доступное ему пространство ночью. По ночам я выходил на улицу и шел. Просто шел по пустым улицам, словно голем, глиняный человек, шагающий  вперед, не разбирая дороги – программа его действий расписана создателем до мелочей, ему не нужно об этом задумываться, да он и не смог бы. Его задача – идти.

    Отсутствие мыслей не досаждало, не отзывалось внутри щемящей пустотой, скорее наоборот, так было спокойней. Я спрятался, потерялся в дожде, для остальных, да и для себя самого, меня не существовало. Я возвращался под утро, мокрый насквозь, снимал с себя одежду и ложился спать. Просыпаясь, включал телевизор, и смотрел, дожидаясь ночи, чтобы можно было снова спрятаться в ней. Я хорошо понимал, от кого в действительности прячусь.

Я позвонил на работу и сказал, что болен. Не знаю, поверили ли мне. Плевать.

    Не помню, чтобы я что-то ел в эти дни.

    Друзья, которых у меня не было, не досаждали, родственники были далеко, а значит, их тоже не существовало. Из ее друзей обо мне никто не знал, я был ее личной тайной, невидимкой, появляющимся по вечерам, и тихо исчезающим утром.

    Не знаю, что нас связывало. Для меня до сих пор загадка, кем я был для нее. Что там, я даже не могу ответить толком, кем была для меня она. Мне не нравится слово «всем», оно дешевое и неточное, а все неточные формулировки – ложь. Но другого слова я подобрать не мог. Наверное, это прозвучало бы глупо, но мне не было до этого дела. Я продолжал молчать. Не она была чересчур хороша для меня, а я был слишком плох для нее. Отчего-то эта мысль приносила облегчение.

    Я сам не заметил, как снова начал думать. От этого не стало ни лучше, ни хуже, я просто пришел в себя. Или вышел оттуда, где мне всегда следовало находиться: сейчас я вспоминаю те дни с какой-то одухотворенной – если это слово применимо к моему теперешнему состоянию - печалью, как будто вот тогда все было правильно. Был ли я счастлив до этого, буду ли счастлив после? Теперь уже вряд ли. Но пока будет идти дождь, я буду жить. А потом... Потом я найду, где спрятаться. Если к тому времени мне еще будет требоваться укрытие.
                    
                        3.
    Звонок в дверь был настойчивым, неотвязным. Звонящий опустил палец на кнопку звонка и не отпускал, пока я не начал открывать дверь. Я посмотрел на часы – стрелка приближалась к часу. Время еженочной прогулки.

Почему-то я уже тогда был уверен, что сегодня я на нее не выйду.

Даже захоти я проигнорировать звонок – а мне действительно очень этого хотелось – я бы не смог выносить этого бесконечного звона, скальпелем врезающегося в мозг, круша синапсы, не оставляя ничего живого.

    За дверью стояла девушка, довольно молодая, не старше двадцати пяти, высокая, с длинными темными волосами, промокшими почти насквозь от непрекращающегося дождя. Пронзительные черные глаза смотрели внутрь меня, работая ничуть не хуже звонка. Казалось, эти глаза могут раздавить, разорвать в клочья, уничтожить. Впрочем, гораздо предпочтительней – и вероятней – была перспектива утонуть.

    В тот момент глаза смотрели спокойно, чуть насмешливо, вопросительно.

    Я молча посторонился и впустил ее внутрь.

    - Полотенце в ванной. – я рукой указал ей направление. Она пошла в ванную, а я отправился на кухню, заваривать кофе.

    К тому времени, как она вышла, кофе уже сварился, и я разлил его в чашки. Я не сомневался, что посетительница от кофе не откажется, а если и откажется – это ее проблемы. Меня это мало заботило.

    За окном сверкнула молния, необычно ярко, проникающе, словно пытаясь заглянуть в наши души. Тщетно: у меня ее больше не было, а душа моей ночной гостьи была надежно скрыта за плотными черными занавесками. Мне было интересно, сделает ли она что-нибудь, чтобы эти занавески приоткрыть.

    - Почему ты не спрашиваешь, кто я и зачем пришла? – наконец спросила она. Голос был грудной, довольно низкий и с легкой хрипотцой - красивый голос, по-настоящему женский. По-видимому, она много курила. Впрочем, не думаю, что проблемы с предстоящим деторождением ее волновали.

    - Потому что мне не надо спрашивать, я и так знаю. В этом городе немного людей знают мой адрес, и еще меньше желает по нему прийти. Поэтому человек, который бы ко мне зашел, должен был знать кого-нибудь из этих людей. Кроме того, привести сюда его могло только что-то экстраординарное. В моей жизни не так много подобных событий, последнее произошло несколько дней назад. Поэтому, очевидно, ты – знакомая или подруга Анны и пришла из-за нее. Вот только удивительно, что ты обо мне знаешь – я был уверен, что Анна не говорила обо мне никому.

    …Анна. Она требовала, чтобы ее звали только так, не переносила никаких сокращений. Она вообще много требовала, и почти всегда получала требуемое. Наверное, это такой тип женщин. Или – такая женщина.

    Гостья слушала не перебивая. Когда я закончил, она взяла со стола сигарету, прикурила, глубоко затянулась и выпустила дым в потолок.

    - Как тебя зовут? – спросила она через некоторое время. Сигарета догорела почти наполовину, и я уже не надеялся вновь услышать ее голос.

    - Это любопытно. Ты знаешь, где я живу, знаешь о моих отношениях с Анной, но не знаешь даже моего имени.

    - В общем-то, меня это не особенно интересовало. Но раз приходится с тобой говорить, нужно как-то к тебе обращаться.

    Странно, поначалу я не заметил ее неприязненного ко мне отношения. Впрочем, это не было заметно и сейчас, чувства выдавали лишь интонационные оттенки фразы. Я решил, что мне померещилось.

    Пауза затягивалась. Я не собирался говорить ничего, пока она не выскажется. Даже называть свое имя. Кому-то дешевая принципиальность, мне – хоть какая-то возможность вытянуть из нее больше пяти слов кряду.

    Она докурила сигарету, прикурила вторую, опять из моей пачки. Я сам часто так делаю, но тогда почему-то подумал, что такими темпами она выкурит весь мой запас – странная, неуместно обывательская мысль, особенно в преддверии того, что я ожидал услышать (а ожидал я многого – столь многозначительно молчащие барышни обычно выдают в конце либо полную чушь, либо нечто действительно очень серьезное; в случае моей гостьи я сомневался, что сказанное окажется чушью). Я отпил кофе и сам взял сигарету.

    Наконец она заговорила.

    - Что ж, кому-то надо прервать это молчание…

    Я молчал, не желая перебивать.

    - Да, я думаю, стоит рассказать все. Анна была моей подругой, очень близкой. Ближе нее у меня не было никого и не будет уже никогда.

    В этом мы с ней схожи. Мне тоже казалось, что так хорошо, как с Анной, мне не будет ни с кем.

    - …Но даже несмотря на всю нашу с ней близость, о тебе я узнала почти что случайно. Некоторое время назад в Анне что-то изменилось. Не то, чтобы это были разительные изменения, никто другой и не заметил бы. А я - заметила. У нас никогда не было тайн друг от друга, и вдруг – я почувствовала, что какую-то часть своей жизни она от меня скрывает. Позже выяснилось, что этой частью был ты.

    - Как, интересно, выяснилось?

    Девушка усмехнулась, в глазах стоял вызов вперемешку с чувством вины. Мне все стало понятно.

    - Очень просто.

    - И верно, проще некуда. Именно так и действуют настоящие подруги. Уверен, Анна тоже постоянно следила за тобой.

    - Не надо так со мной разговаривать! – Я решил, что и вправду стоит пока помолчать. В конце концов, никакого преступления она не совершила. Когда у по-настоящему близкого человека появляются от тебя секреты, ты чувствуешь себя вправе узнать, что от тебя скрывают. Наверное. Близких друзей у меня никогда не было, а об Анне я не знал гораздо больше, чем знал. Хотя с ней меня это никогда не беспокоило. Если хотите, я наслаждался тем, что имел.

    - Хорошо, это не важно. Продолжай.

    Она отхлебнула почти остывшый кофе и продолжила – иллюзия послушания. Мне стало очень интересно, чего она от меня хочет.

    - Ты видел, как она умерла?

    - Да.

    - Расскажи мне.

    - Нет.

    Все-таки мне очень нравились ее глаза. Способность выражать такую гамму чувств всего одним органом требует либо великого таланта, либо великого мастерства. Я подозревал, что и первого, и второго в данном случае имелось в избытке.

    - Нет, я не понимаю, что она в тебе находила. Смотрю на тебя – и не могу понять. Ты не красив, не особенно умен, не интересен. Черт, я даже не думаю, что твоя мужественная немногословность естественна, меня не покидает ощущение, что ты просто пытаешься произвести впечатление.

    - Ты забыла про секс. В постели я просто бог, попробуешь один раз – устоять невозможно.

    - Только не говори, что пока не попробую – не узнаю, не разбивай мою веру в людей, - неожиданно рассмеялась она. Как и следовало ожидать, смех был приятный.

    - Ладно, - она решила вернуться к серьезному тону, - как и почему она выбрала для ночных утех именно тебя – дело прошлое и несущественное... Ее убили, ты знаешь?

    - Конечно убили. Сбила машина, после чего с места происшествия скрылась, я видел репортаж. Не очень похоже на смерть от старости.

    - Я не о том, идиот! – еще пара таких фраз, и наш разговор закончится. Впрочем, с чего это я вдруг стал таким обидчивым? – Она была убита. Предумышленно. Злодейски, твою мать, убита, понимаешь ты или нет!

Ее уже несло. Я решил слегка разрядить обстановку, встал, подошел к окну, посмотрел на небо. С той стороны окна за дождем не было видно ничего. С этой стороны ситуация была не лучше.


                    4.
- И зачем ты пришла с этим ко мне?

- Тебе недостаточно того, что до нашей встречи ты этого не знал?

Мне это надоело.

- Во-первых, я не знаю этого и сейчас. Твои слова не значат ничего. Во-вторых, даже если это и так, что это меняет для меня?

- Но ведь ее убили! – сейчас она казалась совсем растерянной. Видимо, ждала другой реакции. Что ж, временами я люблю удивлять людей.

- И что? Она мертва. Финита.

- И тебе даже неинтересно, кто ее убил? – последняя попытка. Похоже, решила пустить в ход все, что знала.

- Не особенно. Ну назовешь ты мне какое-нибудь имя, которое не скажет мне ровно ни о чем. Что это изменит?

Она не понимала. Или, может быть, не понимал я? Из меня не получилось классического безутешного вдовца, может быть, получится классический мститель?

- Хорошо. Рассказывай все, что знаешь. Я подумаю, что сделать с этим знанием.

Она тут же надулась.

- Такое чувство, что я тебе чем-то обязана.

Вот теперь мне действительно это надоело.

- Ну все, хватит, поболтали. Теперь послушай меня внимательно. Анна была единственной женщиной, которую я любил. По непонятным мне самому причинам она тоже любила меня. Теперь она умерла, и вместе с ней умерло все, что имело смысл. А теперь ты приходишь ко мне и говоришь, что ее, дескать, убили, и ты знаешь убийцу. Что это для меня, как не нелепый факт из разряда «это интересно»? Даже если ее убила ты, собственноручно, меня это совершенно не трогает. То, что случилось, важнее всех деталей. А теперь сделай одолжение, уходи отсюда.

Что-то в ней изменилось. Как будто у механической куклы кончился завод. Весь боевой настрой пропал, глаза потухли. Казалось, она была готова заплакать.

- Я не знаю... – сказала она совсем тихо, почти шепотом.

- Чего ты не знаешь?

- Я не знаю, кто ее убил, - кажется к ней возвращались силы. Голос, во всяком случае, выровнялся.

- Я не знаю, кто ее убил, - повторила она. – Но очень хочу это узнать. И еще я очень хочу, чтобы человек, убивший Анну, умер сам. И как можно скорее. Я была уверена, что и тебе небезразлична судьба ее убийцы. Я хотела, чтобы ты помог мне найти его. И я хотела, чтобы ты его убил.

Я засмеялся уже открыто.

- Девочка, давай сделаем вид, что ты сейчас ничего не говорила, иначе эта фраза станет концом твоей репутации в моих глазах. Ты читала слишком много романов. Я не мститель, не убитый горем возлюбленный, готовый пролить реки крови в жажде отмщения. Наверное, ты ошиблась адресом.

- Меня зовут Жанна, - невпопад сказала она.

- Очень приятно, поверь, - ответил я. – А теперь уходи.

- Неужели ты не понимаешь?! – снова повысила голос гостья (Жанна, Жанна, надо запомнить; моя плохая память на имена работала даже в ситуациях, близких к критическим). – Неужели не поймешь?! Не только ты лишился всего, у меня тоже больше нету никого. Все остальные – шваль, людишки, а она была Человеком! Женщиной! И она была моей подругой, и я не могу жить с мыслью, что по земле ходит человек, отнявший ее у меня!

Она полезла в сумочку, порылась там и достала что-то, подозрительно напоминающее пистолет.

- Это пистолет. – Бинго. – Я хочу, чтобы человек, убивший Анну, умер.

Я хотел снова рассмеяться, но не смог. При всей очевидной наивности ее намерений и слов, я начинал чувствовать что-то похожее. Все-таки я очень внушаемый.

    - Возьми пистолет, - уже спокойнее сказала Жанна. - Я верю, что ты действительно любил ее. Отомсти за ее смерть.

    Я не знал, что делать. Я знал, как следовало поступить, это было очевидно, - вручить этот нелепый пистолет ей назад и выпроводить из квартиры. Что-то останавливало. Все-таки мы, каждый по-своему, любили одного человека. Я не мог просто так выгнать ее.

    Я взял со стола пистолет, повертел его в руках. Черный, небольшого размера, совершенно неугрожающий. Я понятия не имел, какая это модель. Кажется, я первый раз в жизни держал в руках настоящее боевое оружие. Он был тяжелее, чем казался на вид.

    Я положил его в первое попавшееся на глаза место – в посудный шкаф.

    - Так вот где Человек Без Имени хранит свой арсенал! – первая несмелая шутка после выплеска эмоций. Хороший знак, значит, она приходит в себя. За все время разговора она так и не заплакала. Молодец.

    - Меня зовут Дмитрий. И тебе действительно пора идти. Ты на машине?

    - Конечно, нет. Думаешь, где бы я успела так вымокнуть?

    Ай, ладно, черт с ней.

    - Оставайся у меня, если хочешь. Я лягу в зале...

    В эту ночь мы спали отдельно. Я лежал на диване, пытаясь заснуть, слушая шум дождя за окном, обдумывая наш разговор. Роль локального Зорро все еще казалась мне нелепой, но игнорировать слова Жанны я уже не мог.

    Я подумал о ней. Красива, умна, довольно уравновешенна. Плохое сочетание. Она чем-то напоминала мне Анну – неудивительно, учитывая их близость. Я размышлял о том, к лучшему или к худшему для меня это сходство.                     
    
                    ***


Пока все, если понравица – выложу еще. Почему так называется – пока нихуя не понятно (даже мне).

Tweet