Здраствуй, редакцыя !
Принимай креатифф. Называеццо Crack Propagation. Мой ник-Viroos.


Мы проснулись от того, что луч солнца проник в зарешёченное окно и, пружинисто отразившись от ослепительно-белых стен, ласково коснулся нашего лица. Мы открыли глаза, и увидели привычную галактику искрящихся пылинок, танцующих в солнечном свете и бескрайнее горное плато неровностей стены, где крошечные, но головокружительной высоты вершины отбрасывали длинные тени в косых лучах света.
Мы не помним, как это началось. Кажется, просто в один прекрасный день я заметил в своём "я" трещину. Даже не то что бы трещину-звонкую такую, тревожно-напряжённую, как в недобитой тарелке, только и ждущую, чтобы рассечь её на острые осколки, а некую щель, которую чувствуешь ногтем, когда в задумчивости проводишь им по ней и каждый раз получаешь крошечное удовольствиечко, когда ноготь проваливается в эту щёлочку и издаёт негромкий щелчёк. Эдакий крошечный марсианский каналец. Точно так же, как и таинственные каналы на далёкой красной планете, эта злополучная канавка на поверхности моего "я" была такая же длинная и извилистая. Я даже немного удивился этому странному факту-надо же, теперь на моём гладком холёном "я" появилась эта непонятная штуковина.
В силу своего природного любопытства я попытался было изучить это новообразование, но оказалось, что местами оно было совсем мелко, местами - как-то непонятно-расплывчато, с пологими краями и неглубоким дном, местами-слишком извилисто, чтобы уследить за его направлением. Лишь одно было ясно-оно проходит по всей поверхности моего "я" и делит его на две части.
Хотя, когда мы говорим "делит" относительно того времени, когда всё это началось, мы очень и очень преувеличиваем, но, чтобы в полной мере осознать истинный смысл этой, незначительной для обычного человека разницы, нам потребовалось стать теми, кто мы сейчас.
Поначалу эта канавка поперёк моего "я" нисколько мне не мешала, и я даже находил забавным воображаемо проводить по ней ногтем, ощущая её глубину и водить вдоль неё пальцем, ласкать её извилины, следить за её петлянием, будто слепой, пытающийся прочитать какой-то текст, написанный азбукой Брайля.
Чаще всего я даже не обращал на неё никакого внимания, занятый повседневными заботами, случайными разговорами, работой и прочей рутиной, коей полна жизнь ординарного человека. Но, оставаясь наедине с самим собой, я каждый раз вновь и вновь возвращался к этой досадной ссадине на своём "я", как подросток, незаметно от других ощупывающий прыщ на своём лице.
Со временем я стал замечать, что канавка становится глубже, а её берега - всё круче и обрывистее, и теперь уже вместо прежних забав с ногтем в неё можно было просунуть палец на целую фалангу, а в некоторых местах - аж на две, чем я и стал заниматься в минуты уединения, осязая влажную теплоту её стенок.
Вместе с тем у некоторых моих мыслей и желаний появилась некая самостоятельность и, я бы даже сказал, они зажили своей собственной, неподвластной мне жизнью. Иногда они даже проявляли бунтарский характер, без стука врываясь в размеренный поток моих размышлений, полностью сметая его и всецело овладевая мной, и тогда, к примеру, вместо решения инженерной задачи я начинал неистово раздумывать об оргазменных судорогах женских тел или пылал ненавистью к обманувшему меня чиновнику.
Я пытался водворить их на место, вернуть их туда, откуда они на меня набросились, но яростный хоровод мыслей сносил меня с места, как бумажную куклу, и закручивал в своём безумном танце, не оставляя мне никакой иной возможности, кроме как до полного изнеможения плясать вместе с ними, под их безраздельной властью. Я отчётливо понимал, что весь этот воцарившийся в моей голове хаос напрямую связан с глубокой траншеей, зловеще чернеющей поперёк моего "я", но было уже поздно предпринимать какие-то нелепые попытки сомкнуть берега этой канавы-слишком широкой и глубокой она стала, и мне оставалось лишь стоять иногда на её краю и наблюдать за тем, как всё глубже и чернее становистся её дно с каждым днём. Я остался на одном её берегу, а я-на другом. Иногда нам даже удавалось перекинутся парой слов, но потом я в недоумении обнаруживал, что разговариваю сам с собой. Монолог стал диалогом, а комедия превратилась в фарс.
Так прошло несколько месяцев. Пропасть становилась всё глубже, меня стали сторониться коллеги, а сам я всё больше времени проводил в осмысливании бездонности.
А затем произошла катастрофа. Моё "я" со звуком лопнувшего сочного титанического арбуза треснуло напополам по линии разлома, и мысли побежали прочь от разверзшейся перед ними бездны.
Мы смеялись и плакали, визжали и читали стихи, бегали до абсолютного изнурения и мечтали, глядя на ватные облака. А потом нас забрали какие-то люди, заломав нам руки и поместив в белоснежную комнату, где всё, что можно было видеть-это сверкающие галактики пылинок и крошечные, но такие захватывающе-высокие горы с белыми склонами.

Tweet