Часть первая. Где рассказывается о том, с чего, бля, началась вся эта, мать ее так-разтак,  хуня или че не стоит (ударение на первый слог) делать с малолетними целками в деревне.

Вобщем, так вам скажу, мадамы и мусье, помню всю эту хуйню я, как счас, ибо в тот знаковый день,епти, я впервые наложил ф штаны ф осознанном возрасте и по осознанной неопходимости. Было мне, как прикидываю, тогда лет четырнадцать, щенок еще вонючий, несамостоятельный тупой тин, хуйнаны, мамино малолетнее убожество, которое стеснялось особей женского полу и заглядывалось на любую толстую, сочную целлюлитную жопу без разницы чью- старушечью или молодцеватую, а также на торчащие ис прозрачной кофточки красные соски, сидящие на отвисших сиськах- а ля уши спаниэля. Поехал с семьей на лето ф деревню,  название не помню, но жопа кромешная, убогая как муравьиная хуяка. И вот идем по деревне с братом, и еще двумя чушками, сомнительной наружности и сомнительно пахнущими, у одного были вечно обгаженные трусы и он не стеснялся покряхтев и смачно попукав в кустах на корточках, вытирать жопу руками. И уш темпаче не забыфал он, епт его матушку ф рот , пожимать своей говяной рукой наши холеные ручки. Ну как фсехда прикалываемся, кидаем коровам в жопы камни, ворошим, епт, палками их говно, шугаем соседских овец и кричим нечеловечьими голосами, подражая звукам дефстфенных джунглей Амазонки. Ничего, бля, более интеллектуального типа бухла, герыча, травы и пиздастых сук мы не знали, не умели и не хотели, токма ананировали фтихаря в тубзике с плакатом изображающим колхозницу во время сборки урожая. Скукота-сучья, заняться нечем, еперный театр, гоняим хуи с утра до вечера в руках, ананируем ф полях, жрем яичницу с помидорами, торчим на грядках рылами в землю, жопами к сонцу и спим, зажав между ног подушку, представляя чито это вожделенная колхозница, маза фака. А тут, нахуй, удача, на велике знакомая катит мимо, вся такая прекрасная, растуды ее туды. Пиздастенькая, сиськи нулевого размера, рожа ф прыщах, спереди нухуя (извиняюсь за двусмысленность), сзади нихуя- гладильная доска, в натуре. Одним словом малолетняя соска (не от слова сосать, а вот просто соска, тоесть тока сиську кончила сосать мамкину, а мини-юбка уже такая, чты трусы торчат наружу. И трусы такие же, бля, чтоб ток Тампекс наружу не торчал, тоесть никакие). Но на общество малолетних ананистов-супер-пуппер половых гигантов, коими мы были, она естесно производила впечатление вполне такой модельки- хуельки типа Клавы Шиффер или Оли Рубероид. И вот едет она, едет, мусолит пипиркой седло велика, а у нас хуяки уже кровью налились, глядя на столь интересное зрелище, колья, точнее карандаши из штаноф выпирают и смущают, проходящую мимо сиськасто-жопастую доярку. Ну вот, о чем это я, ах, епт, да! Сбился с темы задумафшись о сиськаи и письках, хотя я о них фсе фремя думаю. Я знаю, ты тош о сиськах-письках фсе время думаешь. А мы ш фсе девственники, не знали тогда, как к бабе подьехать, как заговорить, как чего, даж куда сувать  ей разобраться не смоглибы за пару часоф ф четвером, дырок то много, назначение двух щелей,нах, более или менее понятно, с третьей уже были непонятки. Вобщем, едрит твою ф шопу, стали искать выход сексуальной енергии, вылевшийся ф результате ф то, что мы ее завалили, стали дергать за волосы и кидать в них репейник. Она ф крик.
-Помогите люди добрые (плачет), епты (плачет)! Бля (стирает сопли)! Help, help me!
Мы ржом как епнутые, а у нее истерика.
-Не хочу, я еще молодая, извеги вонючие, охальники ебные, фритцы заблеванные, жыдяры недобитые, массоны проклятые, суки рваные, гниды навозные, импотенты старые, мудаки кострированные, чмошники ссаные, выродки бритые, говны собачие, крысы помойные, ублюдки траханые, пидоры спидоносные, ебари малолетние, говнюки кастрированные, сучатые менты, петухи парашные, свиньи жирные и так делее. (Я конечно немного утрирую, она на самом деле просто фсплакнула и побежала к папе).

Часть фторая. Где говорится чем фсе это гафно закончилось и где станофится понятно, как недаразумение мошет стоить вам жизни.

Вобщем излив свою сексуальную энергию, наананировавшись под ближайшим кустом, епрст, спокойно продолжаем наш рейд по деревне ф поисках жирных и максимально червивых какашек коров, дабы устроить “Праздничный салют”, кинув ф их центр, койнть тяжелый камушек. И фот на фстречу выходит нам чувак, такой не хилый омбальчик, в наколочках, подбритым затылочком и хуякой как у бычка трехлетнего. Косимся мы на его закушафшую харю, на его колбаску ф штанах и понимаем, че дядя этот сурьезнее некуда и попадаться ему под руку, размером с бревно, мать его ф душу, последнее ис последних дел. И что самое, хуевое, господа и дамы, сосалки и ебальщики мои дорогие, че своими жопками маленькими чувствуем дело дрянь, к нам он идет, и так ласково в руке лопату держит, крутит ее так пальцами, будто, сука поганая, брелком играет. Золотыми зубками нам улыбается, червь этакий. Подходит и говорит, мол привет малыши-плохиши. Будем вас, мать вашу, жизни учить. А мы хоть и даунами тогда были, хоть и был у нас тогда размер мозга как у собаки Павлова, но фишку сразу просекли. Хуякнули его промеж ног, по колбаске по его капченой, по шарикам его в мешочек сваренных и деру. Кто куда, лишь бы, муха-бляха, дядя анальное зондирование не учинил нат нашими щуплыми попками. И так от получилась, чты брат мой уебывал в одну сторону с чушком, а я ф другую с чуваком, тем чты жопу любил подтирать руками. Тут наша сага,епный в ротенцию, дорогие мои читатели, разделяется на две части, че было с братаном и че было со мной. Короче рассказываю далее, если вы еще не обгадились от нетерпения. Братан повалил прятать свою нижнюю голову, порядочно перепачканную анальными выделениями из слабо переваренных креветок на огород одного мужичка- мудочка. Знаете ли блаженный такой старичек, такой полубомж, коих на Курском вокзали выше ебла Гуливера и кои воняют в метро так, что хуйнаны потом отмоешься от этого тончайшего аромата Франции. И как назло в ентот самый момент ползал наш бомжик на четвереньках на своих грядках,  зачерпывая еблищем землю, как эскаватор ковшом. И стоял посреди ентой фазенды туалет типа выгребная яма, ток что сколоченный из сосновых досок и пока особо не оскверненный человечьими выделениями. И полез братан мой, епти, в этот  трижды ебнутый мини-домик всесте с , мать его в душу к чертовой матери, чушком. Сидят они тама и сидят, и сидят, и сидят, говно короче нюхают чужое, насранное, да и свои порядком перепачканные штаны подванифают. Смотрят в щель (в двери, а не в ту, о какой вы подумали) и лицезреют нашего незабвенного омбала, подходящего к не менее незабвенному бомжику у которофо и спрашивает, не проплывали ли мимо, нах, тута два пидорка с грязными порточками и торчащими хуечками. Братан с чушком наверное загадили в ентот момент наверное всю яму до краеф, уж не знаю, я в ентом сортире не сидел, поэтому могу токма предположить, как сильно они его перепачкали. Они ж не знали, чта бомжара добрый, и не сдаст их, сука он распоследняя. Куда, блять, прятаться? Что бля делать? Жить то охота! Да, нахуй, пришло осознание того, что жизнь это рыбий пузырь, который можно проткнуть ножом и выпустить из него возодух, а назад его не заштопать и рыбе в жопу назад не засунуть, а если и засунуть, то плавать она не будет точно, сам проверял. Вобщем любой бы обсикался тут, и я, и ты, и Дядя Вася, и тетя Двойра. Короч, чушок подал идею прыгнуть в жерло кало-накопителя, напомню что тубзик был не очень заюзанный. Тоесть еще раз, для тупых пидороф, вдвоем через стульчак и парашу протисниться в дыру и встать ногами в говно, не забыф закрыть крышку поплотнее. Не судьба, бомжара, сука чекистом видать был, своих не сдал, сам видать в 41-м по фашистским толчкам лазал, шпионил шельма старая, собирал анализ кала Гитлера. Отсиделся братан на параше, оттер штанцы, причесался и поебал домой, жрать пельмешки и стирать штанишки. Епный вас всех в рот, пора повествовать, как сложилась, бля, моя судьба. Ох, факин оушен, у мя усе было проще, без приколов и шуток. Поебал я по проселочной дороге, да так, что пятками себе все шары отколошматил. Долголи, коротколи, дыхалка стала сбоить и я фейсом пару метров пропохал по земле, попал мордой прямо в свежий заячий помет, да так и остался лежать пару десятков минут, пока, на, силы, на, фнофь, на, не вернулись ко мне. Значит отряхнулся я, выплюнул остатки заячьих выделений из хлебала и пополз на ближайшее болото, через которое можна фыйти к дому. Смотрю, е мое! Ебать вашу мать, стоит на проселочной дороге омбал, и что самое обидное, что зырит эта вощь заразная прям на болото, в аккурат где я собирался ползти на брюхе среди лягушек и пиявок. И ведь не зря стоит, сучек, ведь, знает червь подземный, что кроме болота у меня нет дороги. Стоит так, пидарок, ножку скромненько выставил, и вроде даже как то так ей смущенно шаркает. Но лопату держит, волчий выкидышь крепко, уверенно, видать не одну тварь ей зарубил. Знает свое дело, падаль эта, сразу видно на зоне сидел не один год, по понятиям живет. Как дочурка его выносит не понятно, да и похую она мне в этот момент была, я за свой хуй больше волновался. Тобишь за его потерю, самое дорогое, что есть в жизни у настоящего мужика. Хуяк, думаю себе, приперла меня скотина эта, сгноить на болоте хочет. Лежу мордой в трясине и думаю, что делать? А сать приперло до боли, да так, что готов мочиться в штаны. Знала эта гниль, чем меня прижать. Унизить он мя хотел, так я вам скажу, товарищи! Стоит амбал, цыгарки посасывает, да на дорогу поплевывает, емуб пора жену идти пялить, ан нет! Выжидаем меня он, всю ночь будет с поднятым ебалом стоять, как часовой, епт, на посту с винтофкой. Ну думаю, на, пиздец, на, мне, на, пришел. Достанет меня эта крыса, зубами из болота. В болоте вся моя надежда, вся моя жизнь, оно мне роднее друга стало, я на нем жить готов был, только оно меня отделяло от пидара с лапатой. Жру я грязь, блевота к горлу подкатывает, а я и радуюсь, что живой пока, что не дойдет эта сука сюда, потонет, не дойдет, вместе с хуем со своим потонет, не поможет хуй ему. И моя хуяка мне не поможет, сморщилась на холоде, да и отлежал я ее се порядком, на. А уже вечер, бляха, комары, суки равные, от жопы живого места нет. Так невмоготу стало, что пришлось ползти домой. Как в 45-под берлином ползали чуваки, в прицеле снайперов, так я на по болоту стал ползать, под прицелом хуя омбала. Ползу, ног не чувствую, будто перебило их, собираю все говно на ся, как клоп в траве ползу, нихера не видно. Выползаю к дому, за водой идет баба Катя, я выползаю из ямы, весь в говне, черный, она, бля, мя за антихриста приняла и креститься стала дура епная.
“Вот я вышел из болота, весь оброс как партизан”. Пришел домой, спать лег, в уверенности, что ежли омбал хуй мой не тронул, то батяня его утром вырежет ржавым ножем, еб, вас всех в душу. А наутро омбал пришел к нам на хату, упал мне ф ножки и говорит, прости мил человек, раскололась моя сука, опиздорила она вас зря, хорошие вы люди, целует главное ножку мне, ну пидар ф натуре, извиняется, простите мол так, простите мол сяк, в пизду меня епьи, и фсе тут, пидор я был, зря я тя по болоту дерьмо собирать брюхом заставлял. Жалко мне его стало, такую дочь-суку воспитал. ВЫВОДЫ: деревенских девочек, а темпаче целочек лучше не сталкивать с вилосипеда, а то тебе хуй отрежут и закопают там, где ты его не отроешь.

Tweet