В этой комнате не бывает солнца
В этой комнате одна только тень…

В окно скребется зверь. Открывать ему нельзя. По трубам городского отопления стучат здоровыми болтами. Кто-то хочет обратить на себя внимание. Ты понимаешь это. Ты знаешь кто это. За дверью кричит переломленный пополам ребенок. Хлюпает ручками в луже талой весенней воды. Которая течет по облеванным стенам на бетон, на заплесневший от чьих-то слез бетон. Ты вернулся домой с работы. Ты устал, ты хочешь спать. Но вся эта круговерть человеческих образов, собственных кошмарных снов и воспоминаний каждодневного онанизма не дает тебе уснуть. Не дает тебе должным образом успокоиться. Сколько на твоем счету жертв? Пять, восемь, десять… Романтический герой двадцать первого века. Жертва холодного бетона и кристально чистых слез. Я спрашиваю тебя сколько? Скольких ты уже прирезал?

За твоей правой стенкой обитают какие-то азиаты. Однажды их не было дома, ты просверлил в стене дырку и вставил туда глазок. Теперь чуть ли не каждый день ты видишь, как они насилуют молоденьких гейш, как они бьют их, как соскребывают с их окровавленных влагалищ остатки порванных девственных плев. И тебе нравится это зрелище. Ты дрочишь на это зрелище. Ты обкончал всю стену. Она превратилась в сплошной засушенный белок. Ты ждешь, когда немцы в очередной раз блокируют твой город, и тогда ты разбогатеешь, будешь продавать все соскрябанное за бешеные деньги, будешь менять его на желания возбужденных влажных влагалищ на время приютить твой член.

Каждый день около этой стены ты кидаешь тряпку, поскольку сквозь полы или же еще каким-то не постижимым для тебя образом оттуда сочится кровь. Целые ручьи, целые озера. Однажды ты подошел и зачерпнул ее кружкой, попробовал на вкус, и тебе она не понравилась. У нее был мерзкий привкус злых духов, тех самых которых боялись индейцы, безжалостно запирающих своих менструирующих жен в железные клетки.

К крови ты пристрастился еще в раннем детстве. Ты видел, как отец по праздникам шел во двор, ловил там курицу, отрубал ей голову и засовывал отрубленный конец шеи себе в рот, после чего высасывал её из остывающего тела при этом жадно, звучно глотая и озираясь по сторонам. Твоей первой жертвой был цыпленок. Ты отрезал ему голову маникюрными ножницами, сквозь бешеные стуки своего сердца ты услышал, как он кричит. Ты почувствовал вкус его свежей птичьей крови и ни с чем не сравнимый вкус пришедшей к нему смерти. Ты пристрастился к этому вкусу. Чуть позже ты стал гурманом, чуть позже ты начал потрошить людей.

За твоей левой стенкой обитает одинокая беременная женщина, каждодневно мастурбирующая в целях облегчения будущих родов трехлитровой банкой. Ты слышишь, как она кричит, как она вздыхает и тебе порой, кажется, что ей плохо, что ее сейчас вырвет. Ржаными лепешками и водопроводной водой. Гороховым супом и воняющими вареным луком котлетами. Ты прислушиваешься, специально для этого прикладываешь к стенке жестяную миску. Ты ждешь, когда же её желудочный сок обмоет скрытую от чьих либо глаз сторону её желтых зубов. Ты в предвкушении. Ну же сучка, ну же оплодотворенная чей-то спермой тварь. Ну же. Но в ответ лишь крики оргазма, крики радости и наслаждения. Крики моментного счастья.

Как-то тебе приснился ее парень, хотя ты его никогда до этого не видел. Он сидел нагишом на детских качелях и болтал своими отрубленными поездом еще в детстве ногами. На лице его проскальзывала улыбка, и яркое весеннее солнышко пускало в его широко раскрытые ноздри свои лазерные монохроматические лучи.

Все устроила его мать. Именно она работает с твоей соседкой в одной столовой. Именно она уговорила её с ним переспать, надавив, конечно же, на простую человеческую жалость. Когда безногий залазил на неё, когда он дрыгал, словно выброшенная на берег рыба, своими ягодицами, она все это время плакала от удовольствия, от того самого удовольствия ничтожных людей, которое они получают, когда помогают другому другу, когда, не заботясь о своих потребностях, удовлетворяют потребности ближнего своего. О, ничтожные, глупые люди! Оба они были в тот момент безгранично счастливы и молчаливы. Как только он в неё кончил, его дух потерял свое тело. С калекой случился инфаркт. Бедная, убитая горем мать наклеила вырезанную из фотографии голову своего сына на фотографию героев панфиловцев. "Страна должна запомнить моего сына, он был лучшим ее гражданином" - решила она в тот момент помутнения своего рассудка.

Напротив окно, обшарпанное пропитое салом окно. За ним весна, нудная и долгая. Грязь, слякоть и оттаявшие, словно спящие мухи, возбужденные подростки. Если бы еще в далеком детстве тебе дали автомат, и сказали бы - иди, убивай, тебе за это ничто не будет. Ты бы расстрелял весь свой класс. Всех своих родных. Ты бы не остановился, пока не уничтожил бы весь город, всю страну, весь мир. И не пожалел бы об этом, ни разу бы и не вспомнил, что когда-то на этой планете жили люди. Но ты вырос, автомат тебе не дали, и ты решил забиться от всех за этим запотевшем окном, за этим холодным стеклом. Ты понял всю прелесть одиночества, всю прелесть душевного онанизма. И тогда тебе не нужен, стал автомат. Тебе хватило одного выстрела твоего заячьего разума. И ты выбыл из круговерти случайных связей и доброжелательных улыбок. Ты один за этим окном и ты доволен, абсолютно всем доволен, лишь бы тебя никто не беспокоил, лишь бы ты остался одним до конца своих дней, в полнейшим бескровном одиночестве, каждодневно мастурбируя и по понедельникам убивая людей. Когда они особенно тебе ненавистны, спешащие на работу после спокойных жирных выходных.

2004г. Сергей Трехглазый & творческое объединение "В поисках весны"