…А лето в тот год выдалось жарким до опизденения. Редкий житель села под скромным и неупоминаемым в справочнике райцентра названием Говноедово выходил на улицу, а если и выходил, то местная учительница, слонявшаяся в поиске приключений на свою жопу, закрывала уши, делая вид, что смущается, а небритая, только что похмелившаяся детвора, ещё до конца не понимающая что это за приключения, но сталкивающаяся с подобной хуйнёй каждый вечер, сбегалась послушать прославления Господа Бога и Его матери в исполнении этого мудака, который, в отличие от детворы, похмелиться ещё не успел – дети были прыткими, и скупали всю водку, как только она поступала в сельпо.

I

“Мы ебали всё на свете

Кроме шила и гвоздя –

Шило острое, кривое,

А гвоздя ебать нельзя.

Интересно, кто сочинил такую поебень?” – думал Иван Андреевич Крылов. - “Однако, странное дело – и шило, и даже гвоздь – из железа. Бывает же бля…”

Иван Андреевич железо любил, поскольку был кузнецом, причём первоклассным. Он мог подковать всё – от блохи до трактора (ну это, правда, только с перепоя). Ещё он любил водку. “Любите ли вы водку, как люблю её я?” – часто спрашивал он у знакомых трактористов. Он уже и не помнил, в какой газете он прочитал такой вопрос – газетами он брезговал, предпочитая солому и лопухи.

Но вот чего Иван Андреевич не любил, так это баб. То есть не то, чтобы он там гомосек был какой – это всё хуйня. Более того, он однажды собственноручно, а точнее сказать – собственноножно, отпиздил двух подозрительных цыган, прикочевавших из соседней деревни. Цыгане были подозрительны уже хотя бы потому, что носили серьги, причём в двух ушах одновременно. “Я щас не понял, вы чё, это, бля?” – вежливо поинтересовался у них Иван Андреевич. “Пошёл на хуй, Ваня!” – ответили цыгане. Знакомы с Крыловым они не были. Но то, что он – Ваня, можно было догадаться с первого же взгляда, оброненного мимоходом на его ебало.

Цыган на всякий пожарный похоронили за кладбищенской оградой – мало ли что…

Так что не был он никаким пидором, а просто не любил баб, точнее сказать – опасался. “Да ну их к ебене матери”, – часто говаривал он тем же самым знакомым трактористам, - “Им-то, бля, хули – им, блядь, надо, чтоб им палку кинули, а мне завтра на работу надо с ранья, коней ковать, ебись они в рот!” Трактористы за это его немного побаивались (мало ли ёбнутых кузнецов живёт на свете) и за глаза называли “Дрочила с Нижнего Тагила”, хотя, правда, он и не из Сибири вовсе, да и как он дрочил они ни разу не видели.

А вот местные бабы, которых он всё-таки иногда поёбывал, были об Иване Андреевиче совсем другого мнения. Ходил по селу упорный слух, что елдак у него был не меньше тридцати пяти сантиметров – такого не было даже у бывшего председателя колхоза, а ныне генерального директора АО “Говноедовская навозозаготовка” Фомы Лукича Кочубеева. Однако, странное дело – сам елдак ни одна баба так не разу и не видела – ебал Иван Андреевич только при полностью выключенном свете, тем более, что чаще всего ничего выключать и не надо было – какой, в пизду, свет на селе – так, бля, лучинка. “Ну-у-у… это самое… стесняюсь я короче” – говорил Иван Андреевич очередной доярке, когда она просила его выйти на улицу, чтобы можно было получше рассмотреть не только его проспиртованное ебало, но и всё остальное. На отсос Андреич тоже не вёлся.

II

Местная учительница была простой русской бабой по имени Бибигуль Ахмедовна. Возраст у Бибигуль Ахмедовны был около тридцати лет, за которые она успела увидеть много интересного, а именно: свой родной аул Пиндос-мартан и это самое село Говноедово. Она может и не стала бы переезжать сюда, но время брало своё, периодически напоминая о том, что для продолжения потомства нужно обязательно найти мужика, причём как можно быстрее, а найти мужика, в полном смысле этого слова, в Пиндос-мартане было делом нереальным – слишком много на близлежащих полях было расставлено растяжек, да и цепляли их местные мужики с пугающей частотой.

Выйдя из дома, Бибигуль Ахмедовна решила как можно быстрее добраться до сельпо – необходимо было купить бананы и “тампаксы”. С “тампаксами” проблем не предвиделось – селянки, как и двадцать лет назад, больше доверяли марле и вате, а вот с бананами могло не получиться – местные тинэйджерки не хотели выглядеть целками перед своими пацанами и активно скупали бананы для того, чтобы научиться правильно сосать. Бананы приходили в негодность с первого раза – сказывалось незнание того, куда деть зубы. Собственно, Бибигуль Ахмедовне бананы требовались для того же самого.

В жару Бибигуль Ахмедовна передвигалась исключительно перебежками из-под одного дерева под другое. Неизвестно, что здесь играло большую роль – прежнее место жительства или жара, но селяне об этой привычке учительницы знали, а поскольку учительница – человек на селе уважаемый, - разбегались с трепетом насмерть перепуганных куриц.

Но на этот раз владение навыками безопасного передвижения через населённые пункты не помогло – на обосранном голубями здании сельпо висел амбарный замок, а на крылечке, покуривая нечто, по запаху напоминающее сушёный кизяк, сидел мужик, как-то странно сжимая ноги, будто что-то пряча. “МУЖИК!!!” – воскликнула про себя Бибигуль Ахмедовна, а вслух спросила – “А вы не знаете, когда откроется?” “А тебе чё, “тампаксы” купить что-ли надо?” – cпросил мужик. “А откуда вы знаете?” – покраснела учительница. “Так это сразу понятно – раз учительница, значит “тампаксы” – равнодушно ответил мужик. Вдруг у Бибигуль в голове созрел охуенный, как ей показалось, план: “Ой, а я смотрю, вы такой сильный, и замок, наверное, одним пальцем открыть сможете?” “Ну, пальцем не пальцем, а смогу”, – ответил мужик, - “Только мент здесь недалеко живёт – неохота мне как-то за такую хуету на зону-то, там, говорят, и в жопу выебать могут, а я знаешь как передастов этих всяких, бля, не люблю!” – мужик многозначительно сжал бычок в трёхпудовом кулаке и поднёс его к носу учительницы. “Так мы тихо откроем, тихо войдём, возьмём “тампаксы” и обратно”, – явно подначивающим тоном продолжала Бибигуль Ахмедовна. “А деньги?” – недоумённо спросил мужик. “А деньги мы в кассу положим, а я ещё чек выбью – я сама много раз видела, как это делается”.

III

Иван Андреевич не помнил, как здесь оказался. Голова сильно болела. В прошлый раз она так болела, когда его пизданул копытом, или как оно у него там называется, бык местного фермера Григория Залупеннера по кличке Годзилла, после того, как Иван Андреевич в пятый раз перепутал его с конём и попытался подковать.

Судя по всему, дом принадлежал какому-то академику, поскольку над диваном, стоявшем прямо перед глазами, была прибита полка, на которой виднелось восемь книг и даже один журнал. Иван Андреевич начал оглядываться по сторонам и вдруг понял, что связан по рукам и ногам толстой бечёвкой. Более того – Иван Андреевич не сидел, как это обычно бывает в подобных случаях, а стоял во весь свой неебический рост. “Гестапо” – подумал Крылов и попытался закричать, тут же осознав тщетность этой попытки – в рот была засунута какая-то тряпка, причём так, что выплюнуть её не представлялось никакой возможности. “Пиздец” – звякнуло в голове.

В комнату вошла черноволосая женщина лет тридцати. Внимательно оглядев Ивана, она подошла к нему вплотную и выдернула тряпку у него изо рта. “Ты кто?” – спросил, сглатывая вызванную неловким выдёргиванием тряпки изо рта кровь, Иван Андреевич. “Я? Бибигуль”, – улыбнулась женщина. “Не-е, я гуль не ебу, только баб иногда”,– потупившись ответил Иван. “Ну тогда чего же мы ждём?” – улыбнулась, на этот раз немного загадочно, женщина и, опустившись на корточки, начала потихоньку расстёгивать старый солдатский ремень на брюках Крылова. “Не-е, я при свете не хочу, давай свет погасим”, - запротестовал Иван. Женщина встала и быстро вышла из комнаты. Через минуту она вернулась, держа в руке банан. “Можно и без света”, - сказала она, - “Но тогда я тебе в жопу банан вставлю”. Перспектива стать пидором напугала Крылова больше, чем всё остальное, увиденное им за последние минуты – ещё в детстве он слышал от старших пацанов, что даже если ебать бабу в жопу, то она всё равно в итоге родит. “А вдруг и я рожу?” – окончательно испугался Иван Андреевич. – “И чего рожу-то, банан что-ли? Нет уж, хер с ней - при свете, так при свете”. Бибигуль, словно прочитав его мысли, снова опустилась на корточки и наконец-то сняла ремень, а потом и спустила брюки до уровня бечёвки, опоясывавшей, точно тросс, ноги Ивана.

Бибигуль Ахмедовна прикидывала, сколько приблизительно сантиметров тут может получиться. Она представляла себе школьную линейку-треугольник и мысленно прикладывала её к члену Ивана Андреевича. Стандартный двадцатисантиметровый треугольник укладывался в нём почти два раза. Бибигуль медленно открыла рот и потихоньку начала втягивать член в себя. Член не влез в рот даже на треть. Тогда Бибигуль начала пытаться сосать то, что с таким трудом поместилось в неё, и только ей это начало удаваться, как вдруг она поняла, что прикусила его, прикусила со всей дури. Ей стало страшно – что если бечёвка оказалось недостаточно прочной, и мужик сможет освободиться? “Убьёт”, - промелькнуло у неё в голове. Она не знала точно, есть ли в члене кость, однако зубы её упёрлись именно во что-то твёрдое. Она с ужасом вытащила изо рта часть того, что какую-то минуту назад она безрезультатно пыталась проглотить полностью. “Зачем я не потренировалась на бананах?” – с непрекращающимся ужасом корила она себя. Подняв голову, она посмотрела на лицо Ивана. Иван спал стоя. Тогда Бибигуль снова опустила голову вниз, чтобы повнимательнее рассмотреть следы нанесённого ею ущерба. Чуть пониже головки были заметны серьёзные дырки от зубов, однако крови почему-то не было, а вместо неё из дырок доносилось какое-то странное поблескивание.

IV

“…Ну нет у меня настоящего, бля!” – истошно орал Иван Андреевич, - “Меня за него ещё десять лет назад конь укусил, когда я его хуй с копытом перепутал! Кузнец я, понимаешь, ёб твою мать? Ну я и выковал себе этот. А мой сосед-ветеринар и его брат-слесарь так его пришпандорили, что теперь хуй его вынешь – они мне одних винтиков и гаечек штук сто вкрутили по всему животу. А чего, подыхать что ли надо было с горя? А железный он и побольше моего прежнего-то будет…”

V

Бетон почти высох. В комнату вошла черноволосая женщина и, посмотрев на своё отражение в запылённом зеркале, аккуратно сняла с себя платье и трусики. Подойдя к бетонному коробу с закруглёнными краями, сиротливо стоящему почти у самой стены, она долго рассматривала понятный теперь только ей одной длинный железный стержень с набалдашником на конце, торчащий из середины бетонной глыбы. Ловко задрав ногу, она залезла на короб и, раскрывшись, медленно впустила в себя сперва набалдашник, а потом и весь стержень. Она надеялась, что два рулона полиэтилена и бетон, с таким трудом раздобытый у знакомых строителей, сделали своё дело, потому что лето в тот год выдалось жарким до опизденения…