Пусть это будет еще один флэш-бэк на девяностые. Или типа того. Пока флэш-бэки не заебут окончательно. Короче. Сельпо подмосковной деревни. Размякший под июльским солнцем асфальт, весь в ямах и трещинах. На железной двери сельпо криво висит старая табличка под мутным поцарапанным плексигласом. Там написано, что в сельпо сейчас, с 14.00 до 16.30 - обед. Маленький палисадник, огороженный мощным, но невысоким бетонным забором-валом. В палисаднике растут одуванчики, крапива и полусдохший бессмертник. Еще там много бычков и битых пивных бутылок-чебурашек. Еще фантики от импортных жевательных резинок-кубиков "Бомбибом", "Хубба-Бубба" и пара смятых оберток от батончиков "Сникерс". Еще валяется один использованный презерватив. В центре покатой асфальтовой площади нетвердо стоит похожая на перевернутую снеговую лопату доска объявлений. Она украшена по верху затейливой псевдославянской резьбой и восьмиконечным крестом. На приляпанном к доске листе ватмана красиво выведен тушью и плакатным пером график богослужений в Покровской церкви, подписанный отцом Владимиром. Сбоку на одной кнопке висит ксерокопированная листовка "Белое Братство Марии Дэви-Христос". В палисаднике среди крапивы роется грязная мускулистая курица, меченная по бокам зеленой масляной краской.
Из-за сельпо невнятно доносятся слова "это будет такой в натуре психодел", "надо чтоб материалу сразу на двойник, как у БГ", "да иди ты в жопу со своим Гребенщиковым", "а че, клево получится, надо туда Великого Строителя захерачить и Железного Ангела, и еще че-нибудь, покруче, и обложку сделать такую, психоделическую", "только если ты его снова до сведения в Москву утащишь, я с тобой играть больше не буду" и "тебе-то какая разница, мы уже супергруппа, не ссы".
Голоса приближаются и становятся видны их носители. Носителей двое. Оба они не из тех, кого можно встретить в подмосковной деревне в июле часа в три дня, да к тому же в девяностые. Первым из-за сельпо выходит тощий сутулый парень. Это Кирилл. Он плетется, загребая пыль китайскими кедами. На нем очень рваные застиранные джинсы, расписанные пацификами, надписями "make love not war", "hippies", "flower power" и прошитые по бокам скрученной в колбаску паклей. Рисунки выполнены шариковой ручкой. Кирилл здорово волосат, волосы перехвачены джинсовым хайратником. На спине турецкой джинсовой куртки, заделанной под "Ливайс" вышит еще один пацифик и надпись "flower revolution". Кирилл считает себя "олдовым хиппи". Ему восемнадцать лет. Следом пружинистой походкой выходит Дот. Дот большой модник. У него джинсы широкими трубами, оранжевая "кислотная" майка и черные разлапистые кроссовки. Козырек кепки-бейсболки согнут над носом трубой. На бейсболке надпись иностранными буквами: "Soyuzpushnina". Это музыканты начинающей группы "Железный Нарком". Они собираются приступить к записи своего второго альбома "Пролом". Первый альбом, "Истащенец", они записали десять дней назад. Около сельпо у них стрелка с еще одним музыкантом группы - Бекаром. Голос за кадром сообщает, что проходит пятнадцать минут.
Голос за кадром: "Прошло пятнадцать минут".
Кирилл закуривает сигарету с фильтром. "Астор". На пачке у этих импортных сигарет нарисован мужик в парике. Курить Кирилл начал недавно, поэтому сигарету держит очень, очень красиво: указательным и средним пальцем. И слегка на отлете. Он глубоко затягивается и, поперхнувшись, кашляет. Дот ухмыляется. Дот курит давно, он крутой. Дот решает, что Кирилл уже достаточно отдохнул и продолжает свой рассказ про модные западные группы. Слова "Крэнберис", "вау", "Сева Новгородцев", "гранж", "Сиэтл", "они в кофейнях сидят и носят такие клетчатые рубахи и говнодавы", "бля, да идут они все в жопу", "нет, ты врубись, че он на концертах выделывает, ваще прикол", "угу, пиздец, давай лучше пивка" и "давай, только денег нет". Кирилл лезет в широкий внутренний карман турецкой джинсовой куртки, заделанной под "Ливайс". Достает оттуда жменю голубых и розовых маленьких бумажек. Это деньги. Купюры по сто и по двести рублей. Считает. Выходит, что хватает на одну бутылку пива "Балтика №1". Доту и Кириллу становится скучно и тоскливо. До репетиции и записи альбома "Пролом" в сельском клубе имени Степана Халтурина остается еще почти три часа. Кириллу жарко, у него очень чешется лоб. Он хочет снять свой хайратник, но вспоминает, что хайратник крашен черной тушью, и, скорее всего, успел уже окрасить кожу. Голос за кадром сообщает, что проходит десять минут.
Голос за кадром: "Прошло десять минут".
Кирилл изнемогает от жары и плотного потока лишней информации о современных и устаревших западных группах. Иногда Кириллу кажется, что это послано ему в наказание - стоять вот так, опершись жопой о бетонный забор около сельпо во время обеденного перерыва. Доту весело. Он совершает танцевальные движения и имитирует игру на гитаре и на клавишных. Издает басовые и барабанные звуки губами. Слова "бля, ну где же Бекар", "а... не знаю... да хер с ним, потом придет... и вот, короче, им запретили поджигать сцену, прикинь, там у них такой закон специальный есть", "блин, нам же записываться надо, и еще пива бы, хоть по батлику, опять, блядь, Бекар с отцом в гараже или в погребе" и "нет, ты послушай".
Из-за сельпо, но с другой стороны внезапно показывается невысокий, похожий на паука парень. Именно такого парня и можно встретить в подмосковной деревне в июле часа в три дня и к тому же в девяностые. На нем ярко-сиреневые, но очень пыльные, с желтыми лампасами, необъятные спортивные шаровары, зеленые войлочные тапки и голубая советская майка-непотейка с обвисшими лямками. Парень коренастый, кривоногий и какой-то пегий. К тому же, похоже, датый. Оглянувшись, он засовывает руки в карманы и вразвалочку направляется к музыкантам. Кирилл быстро приспускает засученные рукава джинсовой турецкой куртки, заделанной под "Ливайс", чтобы обильные бисерные фенечки были не так заметны. Слова вполголоса "бля, гопота", "че делать-то будем" и "не ссы".
Парень подходит вплотную к Кириллу и виртуозно сплевывает метра на два в сторону. Кирилл напрягается и мысленно прощается с передними зубами. Слова "ну че, пацаны, стоим", "а что", "не, я смотрю, ты кто по жизни", "так тебе чего", "та мне ваще насрать кто ты по жизни, веришь-нет, мне пофиг, понял", "ну и нам вообще-то тоже" и "короче, помогите мне пару свиней дотащить до тачилы, я их одному пацану продал, а он на тачиле, а мне надо, короче, ему свинюшек, а то я смотрю вы по жизни типа правильные пацаны, помогите, а я, короче, вам полташ накину, короче, вы по человечески и я по человечески".
Кирилл с Дотом просекают, что прямо сейчас мордобоя не будет и немного расслабляются. В предвкушении пятидесяти тысяч рублей и пива стреляют у парня сигареты "элэм". Тот ведет музыкантов за собой, по направлению к местному "шанхаю", где деревенские жители самовольно захватили у сельсовета под сараи солидный кусок земли. Подходят к высокому но косому дощатому забору. Парень останавливается и мнется. Слова "бля, братаны, веришь-нет, ключи у бабы забыл", "ну что теперь делать" и "не бздимо, пацанва, перезимуем, ща я короче доску типа того, ну, типа, на хуй, а потом свинюшек вам передам". Голос за кадром сообщает, что проходит десять минут.
Голос за кадром: "Прошло десять минут".
Доту достается спокойная и сонная, но зато довольно грязная свинья. Скорее, даже, подсвинок. Дот стоит у разломанного забора, стараясь держать подсвинка на вытянутых руках, чтобы не запачкать модную оранжевую кислотную майку. Парень, матерясь и поминая недобрым словом свою бабу, что забыла не только ключи от калитки, но и ключи от сарая, так что пришлось ломать еще и дверь, передает Кириллу второго подсвинка. Второй подсвинок почище, но жилистый и вертлявый. К тому же он очень громко визжит. Кирилл берет его по всем правилам - одной рукой за задние, другой - за передние ноги и плотно прижимает к себе. Кириллу еще жарче, чем было у сельпо. Хайратник сполз почти на брови и стало понятно, что - да, зря он его покрасил черной тушью: потно-черная размазня на лбу чешется еще сильнее. Парень, протискиваясь через дыру в заборе, цепляется своими спортивными шароварами за гвоздь и обещает свою бабу убить до смерти. Протиснувшись через дыру в заборе, парень внезапно нагибается, шныряет в сторону и исчезает в кустах. Кирилл в недоумении оборачивается. На него несется здоровенный, кажется, метров в пять высотою мужик с огромной, плохо ошкуренной оглоблей. Кирилл успевает заметить, что на мужике кирзовые прохоря-говнодавы с кусочками налипшего на голенища навоза и пропотевшая клетчатая рубаха. Еще Кирилл успевает коротко подумать о странной схожести, почти идентичности одежды в Сиэтле и подмосковной деревне. Потом поворачивается и бежит на плохо гнущихся ногах. Впереди бежит Дот, который первым просек в чем здесь дело, оставил свинью в покое и сваливает теперь налегке. Крики "Кирюха, бросай свинью", "блядь, ворье, пидарасы", "Кирю-ю-юха, брось свинью на хуй" и "щас я тебе въебу поперек горба". Кирилл, задыхаясь, оборачивается лицом к мужику, ждет пару секунд, и когда мужик почти уже заводит свою плохо ошкуренную оглоблю назад для удара, бросает свинью ему в ноги. Свинье достается тяжелый пинок примерно в окорок. Раздается дикий, почти ультразвуковой визг. Мужик вместе с оглоблей валится через свинью на землю. Кирилл рвет когти по направлению к Доту и они вместе скатываются по крутому берегу живописной подмосковной реки в направлении пахнущих человеческим говном очистных сооружений.
Голос за кадром сообщает, что Кирилл и Дот, посчитав очистные сооружения ненадежным убежищем, покидают подмосковную деревню и бегут в лес. Что, пробежав еще километра три, падают от изнеможения и истерического хохота в траву и лежат там, пока не перестают всхлипывать от смеха. Что к сельпо они возвращались долго и окольными тропами. Что Бекар, опоздав на стрелку всего-ничего, прождал там Кирилла и Дота до позднего вечера, очень обиделся и подумывал покинуть группу. Что, когда на следующий день все прояснилось, группа "Железный Нарком" записала, пожалуй, свой самый удачный и оптимистичный альбом. И что ни Дот, ни Кирилл, ни Бекар больше никогда не видели того парня в сиреневых шароварах и советской майке-непотейке. К большому своему сожалению.
Голос за кадром: "Так рождалась новая волна русского панк-рока".

Tweet