"Презабавнейшая штука пасьянс - скажу я вам, господа. Иной раз сядешь от нехуй делать раскладывать, и с полпинка сходиться, а порою весь вечер так и просидишь, покрывая вольтами дам, и хоть бы те хрен." - так думал молодой человек с лицом до полусмерти задроченного козла. И забавлялся он этой поебенью для релаксирующихся после продувания шняги шефа секретарш отнюдь не от избытка свободного времени - просто все ему остоебенило - и диплом, и жара, и орущие, непрерывно пиздящие друг друга под окнами коты. Даже Sven Bombwollen - этот милый сердцу барашек - и тот уже не вызывал прежнего восторга, даже когда под чутким руководством молодого человека забирался вместо овечки на пёсика.
Но все эти напрягающие факторы оказались не стоящими рваного в клочья гандона - более того, полной хуйней, перед новой охватившей город напастью - поющие "нефоры". У этих пидарасов от весеннего прилива гормонов открылись просто невъзебенные вокальные данные, и это долбоёбское отродье вместо здорового онанизма (предположение, что психически здоровая девица станет совокупляться с этим патологически припизднутым петухом, я категорически отметаю), начало со всей своею молодецкой, удалью хуярить по струнам разъебанного полена и выть, уподобляясь ослу, которого заботливый хозяин методично ебет в жопу - за сегодня уже в пятый раз - и тридцать минут не может кончить. Девственная тишина вечерних улиц была безвозвратно утеряна, голуби, прежде мирно срущие на головы усталых граждан, совершающих вечернюю прогулку, не выдержав непомерного давления на барабанные перепонки, незамедлительно уебались туда, где не поют - на Северный полюс - там и передохли все до единого. Что же касается героя нашего рассказа, то вид из его окна украшали эти акыны. Вернее украшать сей вид они начинали лишь тогда, когда молодой человек высовывался по самые яйца из окна - в этом случае, при наличии вспомогательной оптики можно было рассмотреть даже мандавошек в волосне бедолаг, перехваченной хайратником. Правда, ни бинокля, ни длиннофокусного объектива у Виктора не водилось - поэтому он ограничивался созерцанием подрастающих сисек у юных неформалок, вспоминая Набокова - он уже понял, что пока он пять лет въебывал на физико-мат'и'мат'ическом факультете, в нем бездарно умер подававший надежды педофил. Но слышно их было просто отменно.
"Этот стон у нас песней зовется" - процитировал Виктор вслух строку, которую помнил еще со школьного курса литературы, но до последнего момента не отдавал себе отчет, на кой ляд понадобилось ему засирать свободное место на биологическом винте всякой поебенью. Теперь, когда строка Некрасова пришлась весьма кстати, вопрос был снят. "Бля-я-я-ядь! Как они меня заебали!!!" - простонал он, захлопнув окно и закрыв шторы. А вот и хуюшки - рев раненого в мошонку мамонта не заглушишь такой примитивной звукоизоляцией - петушара в обосранной джинсе не унимался, переливы его голоса затрагивали самые сокровенные струнки души, вызывая стойкое бешенство даже у флегматичных сенбернаров.

Спаса со стены под РУБАХУ сня-А-А-А-АЛ
Хату пат-па-лил и а-брез дас-та-а-а-л

Наконец, нефор, видимо, усрался и захотел курить. Витя облегченно вздохнул - предстояло пять минут тишины. Вы, дорогие читатели, видимо захотите упрекнуть молодого человека в мягкотелости и нерешительности, но, уверяю вас, - совершенно напрасно, ведь Виктор был очень воспитанным и терпеливым. Кроме того, подокошечную тусовку каждый день пиздили многочисленные подрастающие гопники - ведь у гопников кулаки, как и зубы у крыс, растут непрерывно и требуют регулярного почеса - то же самое можно сказать и про лобную кость, которая у них растет вовнутрь, тесня мозг. Но все эти дружеские поглаживания (если сильно отпиздить, то завтра придеться искать другого нефора) воспринимались представителями тусового племени с готовностью пионеров. Некоторые даже, возомнив себя Иисусом Иосифовичем, подставляли другую щеку, а более продвинутые в идеологии пацифизма - стягивали штаны и нагибались. Такое положение вещей продолжалось уже неделю - нефоры вылупились с наступлением теплых весенних дней, и обратно залупаться пока не собирались.
Диссонирующий аккорд вывел Виктора из размышлений, а перекрывающий болевой порог слуха хрип довершил начатое:

Штиль - ветер затих,
Упал белой чайкой на дно…

Вместо ре-минора песня исполнялась в си-бемоль миноре с хаотическими четвертитоновыми вибрато. Гитара, естественно, была расстроена - а то хули - отсюда и получались диссонирующие аккорды.
Стоит ли говорить, что за прошедшую неделю практически все псевдомузыкальное уебище, которое называют "русский рок" начало доводить героя нашего рассказа до бешеного состояния практически с первых нот. Однако ему было уже насрать - и на зажравшегося Гробощенкова, и на педерастов в обтягивающей коже - Арию. Святая святых - Виктор Цой - тоже стал чуточку тяжелее, поскольку Виктор попрал святыню, положив хуй на своего тезку.
Мысленно сказав себе это, Витя буквально через три минуты догнал, что он сам пидар и последний отсос. О! Как он заблуждался, в какие дебри он погрузил свою совесть, какую тяжесть на свои плечи он взвалил, выпалив в горячке - пусть и без свидетелей, что русский рок ему похуй. А произошло вот что: окончив песню, голодранец затянул новую. "Лето… я изжарен как котлета" - эти слова словно серпом по яйцам полоснули его. Ему стало смертельно обидно за угрюмого алкаша Науменко, ведь тот уже и без этого уебка порядком заебался поворачиваться в тесном гробу, слушая римейки на свои песни, а тут еще всякие уличные пидарасы с гитарами…

Сидя на унитазе, старательно высирая тридцатисантиметровую говешку и ловким движением задницы стараясь уложить ее калачиком, Виктор неожиданно для себя принял решение о дальнейших действиях. Он взял три пустые соски и вышел в полуденное пекло.
Куриный навоз покажется изысканным благовонием в сравнении со смрадом областного центра в тридцатиградусную жару. Желтый карлик с воодушевлением изощренного садиста слепил глаза и припекал макушку своим мощным излучением. Но предстоящая миссия стоила этой прогулки.
У ларька, украшенного крупной надписью "Пиво в розлив", стояли с пластиковыми стаканами два потных папика с отвисшими животами, благодаря которым своим хуям они уже который год передают приветы через третьих лиц. Эти жирные пидоры торчали здесь постоянно. Хуй знает чем они вообще занимались по жизни, но каждый день их можно было встретить у этого киоска, сосущих ослиную мочу, приправленную стиральным порошком и димедролом. Тут же, за киоском, они ссали - зловонная лужа не высыхала даже в такую жару.
Витя постучался в окошечко, которое вскоре открылось, выпустив на свободу застоявшийся воздух.
- Светлого, - произнес Виктор, просунув у узкое оконце одну за другой три соски, поскольку в продаже имелось еще и "темное" - оно отличалось карамельным цветом и легким привкусом болотной воды. Продавщица, хрустя пластиковой бутылкой, сдаивала пену в стаканчик.
- Шестьдесят семь пятьдесят, - бутылки, уже наполненные, снова вернулись в руки хозяина.
Возвращаясь домой, он нарочно прошел мимо голосящих уебанцев. Один из них, проводив взглядом уплывающую в даль бутылку тривиальной "троечки" в руке прохожего, мечтательно прогнусавил: "Пивка бы сейчас…" - в ответ Витя лишь загадочно улыбнулся. Ему стало немного жаль этих засранцев - отдавая дань неким неписанным законам, многие из них были в балахонах с портретами Великого Чукчи. По их лицам катились капли пота, но расстаться с этим артефактом никто из них не решался - они стоя, словно гимн, исполняли "Звезду по имени солнце".

Закрыв дверь квартиры, наш герой приготовился к исполнению священного долга. Ослабив ремень, он наполнил первый стакан и залпом осушил его - эту процедуру ему предстояло повторить еще семнадцать раз…

Виктор заебенил за полчаса четыре с лихуем литра вроде-бы-пива и не почувствовал нормального алкогольного прихода - пивцо-то, блядь, разбавленное ебать как: что пива попил, что радио послушал. Но я бля буду, если Витя хотел нажраться - ему нахуй для этого не надо покупать эту ебаную жижу - у него в шкапчике спирт-ректификат стоит - самый заебательский, какой только есть на свете, а в аптеке напротив - милая сердцу настойка боярышника, а в магазине - бальзамчики всякие, водка наконец… И тут он почувствовал эффект. Следующие сорок минут были для него пиздец какими долгими - казалось, испытание на прочность мочевого пузыря продолжалось целую вечность. Какой там нахуй Бюхендвальд, Освенцим, бля, когда так ссать хочется?
Но бля через сорок минут он догнал, что бурундучка просто разрывает на части и что теперь его выход. Хуйлыги за окном пели "Жара, жареное солнце". Витя счел нужным процитировать неизвестного поэта Константина Уварова:

А теперь вы, щенки, будто сосками
Молоко распиздяйства будете лакать.

Встал на подоконник, распахнул форточку, достал из широких штанин инструмент обоссания прохожих и начал опорожняться на ебанутую тусовку. Это мудачье даже не врубилось нихуя: "О! Слышьте, это самое, типа дождик что ли?". "Конечно, бляль, это наиохуительнейший майский дождь, как же ты сразу, говнюк, не догадался" - комментировал в полголоса Витя и поливал, поливал, поливал… Внизу уже затянули "Дождь, звонкой пеленой наполнил небо майский дождь" - это ж надо быть таким еблобаном, чтобы не заметить, что на тебя ссут! Ебическое отродье, дрючил я вас всех в рот, уроды!
Тут его запас начал иссякать он увидел, что к тусовке подходит новая девица с возгласом: "А что, у вас дождь?", он хотел было из последних сил достать ее струей, как вдруг она подняла глаза к его окну… и переобулась в отношении вопроса: "В смысле "Дождь" поете?". Ну и похуй - одна необоссаная девушка из толпы блядских нефоров - это, бля, хуйня - инструментальная погрешность.

Начинался вечер. Снова все заебло - может, книжечку почитать? А хуль там читать: Берроуз-пидар, да еще торчок в придачу, Лавкрафт тоже заебал со страшилками, которых только он и боится, Ирвина Уэлша дочитал вчерась, да и ваще читать не охота. Бля, какая скука, ну хули делать? Что за гандон в дверь позвонил? Нахуй гостей - опять телевизор уронят или стул сломают…
Виктор открыл дверь, а там стояла необоссаная девушка:
- Проходи. - девушка зашла.
- А за что вы их обоссали?
- За Науменко обидно стало, да и вообще заебали уже.

Лицо девушки озарила веселая беззаботная улыбка. Виктор тоже улыбнулся…

Вам, конечно же, ужасно интересно, занимались ли в этот вечер сексом Витя и необоссаная девушка. А вот нихуйя они сексом не занимались, потому что секс - слишком скучное слово, чтобы обозначить эту сцену и вообще слово это - хуйня, звучит коряво, как будто призвано проиллюстрировать гомосексуальный половой акт двух недоструганных буратин. Лихая разъвеселая ебля - вот то, что лишь намеком указывает на то, что творилось дома у Вити. Не буду касаться подробностей этой ночи - ведь любое, выраженное в численном отношении, количество оргазмов и минетов, описание позиций конкретизирует и лишает всякой поэтичности любую, даже самую романтическую поебку - там при свечах, хуё-моё, поэтому, дорогие читатели, дайте волю собственной фантазии, возьмите в правую руку елду и дергайте на здоровьице.

Tweet