В февральской слякотной серости ларьки у метро выглядят попрошайками-беспризорниками, призывающие, тем не менее, открыто стучать. В них есть что-то такое, что выдаёт в них смесь абсолютно не совместимую – сволочную глупость Коробочки и громко ухающую наглость Ноздрёва.
Я стоял у метро и докуривал сигарету. В пачке, насколько я помнил, их оставалось ещё шесть штук. Остро, просто до жалости к самому себе, хотелось денег. Не то что бы я совсем был «на нуле», но средства необходимо было придержать – перспектива устроится на работу финансисту из лопнувшей организации представлялась сомнительной. Тем более, что контора лопнула со звуком гитарной струны.

А как же всё хорошо начиналось.

Идея лежала просто на поверхности: скупить долговые обязательства по потребительским кредитам и самим прокредитоваться в США. Пифагор говорил «Числу же всё подобно». А тут арифметика была более чем доступна: кредит под 13%, сами даём под 24%. На маржу тихо сидим в офисе, сморкаясь в потолок, перманентно напиваемся на корпоративах и приглашаем на собеседования секретарш пачками. Малина сладкая, а не жизнь.

Идей плохих, на мой взгляд, вообще не бывает. Бывают внешние обстоятельства и внутренние идиотские исполнения проекта. Ну, с американцами-то понятно – наш кредит тупо влился бы в их деривативы и благополучно там забылся. Но мы-то помнили про ГКО! Почему я позволил себе быть таким идиотом? Зачем я подошёл к этому напёрсточнику – Илье Константиновичу – гению финансовой мысли? Господи, стыдно-то как!

Бутерброд с икрой на поверку оказался хуем с луком. Никто кредит отдавать не собирался. Более того, лёгкий ветерок сомнений мощным ураганом сдул деньги с расчётного счёта  в Сент-Винсент.  Словно мерзкий пудель, привязанный к велосипеду хозяина, вслед за деньгами отбыл в неизвестном направлении Илья Константинович, оставив меня, ценного сотрудника, на пиздюли и осмеяние.

А я ведь действительно хорошо поработал на этого чорта. Я был холоден, безжалостен и прагматичен. Меня не могли размягчить ни слёзы старушек, ни взывание к моей совести банковских служащих (они, впрочем, и сами о совести не имеют ни малейшего представления), ни длинные ноги проституток на зарплате, именуемых зачем-то «помощник руководителя». В покупке долговых обязательств я был Спайдермэном, Бэтмэном я был!
Если какой-нибудь Игнат Полуэктов взял в кредит, к примеру, двадцать тысяч, и растворился, то я за такую душу давал не более тысячи. Если у меня просили хотя бы пятьдесят процентов суммы, то я вежливо напоминал, что с такими предложениями нужно обращаться к бандитам, а не к серьёзным финансовым структурам. «Смотрите сами, - говорил я, - по правую руку от меня тысяча рублей, по левую – босый хуй. Выбирать Вам»

Вереницей теней прошли через меня эти мёртвые души – наркоманы, алкоголики, лудоманы, и просто обычные идиоты.


В этой стране за двести лет ничего не изменилось.

Будь жив сейчас Николай Васильевич, то его поэма начиналась бы фразой «на парковку трёхзвёздочного отеля въехала шестая «мазда», на которой ездят холостяки: отставные подполковники, майоры милиции, начальники цехов с сотней душ в подчинении, руководители отделов и направлений, вобщем все те, которых у нас называют «менеджер среднего звена»».

Докурив, выбросил окурок. «В этой стране ни чего не изменилось за двести лет. И ещё двести ничего не измениться». Я направился к ларьку.

***
«Когда у джентльмена дела плохи, он надевает самый лучший костюм» - гласит английская пословица. Нет, брусничного, с искрой, фрака у меня, конечно, не было. Да и выглядел бы я в нём откровенным фриком. Зато был коричневый френч с золотой стружкой. Такие костюмы нравятся разведённым женщинам после тридцати пяти, продавцам-кассирам и директорам небольших предприятий.

Когда я повязывал галстук перед зеркалом, жена решила, что моя депрессия переросла в шизофрению.
-На блядки собрался? – спросила она.
-На работу, - хмуро ответил я.
Покачав головой, она пошла варить лапшу.

***
- Алё? Могу я слышать Всеволода Всеволодовича?
-Кто его спрашивает?
- Владимир Владимирович….. Патрушев, - я немного изменил первоначальный план, - специальный корреспондент газеты «Аргументы и Факты»
Любой, кто читал методички по прикладной психологии и НЛП, знает, что потенциальному плательщику нужно гвоздём в бошку вбить почтение к себе, активировав один из мотивов теории SABONE.
-Всеволод Всеволодович, здравствуйте. Меня зовут Владимир Владимирович. Мне рекомендовал Ваше предприятие, как наиболее успешное в период кризиса, коллега из «Московский Комсомолец» - Дмитрий Анатольевич. Ну, Вы с ним знакомы.
На том конце провода раздалось нервное сопение:
-Чем могу?
-Я прошу у Вас один час времени для интервью. Нам просто необходим материал, в котором показаны успехи нашей экономики, не смотря ни на какие потрясения…

***
Директор был красен, как рак. Я боялся, что его хватанёт апоплексический удар, и мои старания пропадут в туне. Тем не менее, я не сбавлял обороты:
-Сколько работников Вы уволили за последние три месяца?
-М-м-м….я….Э-э-э….
-Нам очень интересно, на сколько Вы сократили заработную плату уборщицам в цехах, и на сколько – себе?
За двадцать минут он всё понял. А я час закладывал, маловер.
-Три тысячи долларов.
-Что? Да Вы что мне предлагаете? Моя журналистская этика  не позволяет подобные вещи!
На фразе журналистская этика» я чуть не заржал в голос.
-И этике – ещё тысячу, -буркнул подсудимый.
-Две. Этике – две. Она у меня – высший сорт, так что тысяча – маловато.

***
-Алё? Могу я слышать Евгения Евгеньевича?
-Кто его беспокоит?
-Ну, почему «беспокоит»? Спрашивает. Это Дмитрий Анатольевич Шойгу, журнал «Генеральный директор»
Надо сказать, что список переодики у меня скуден.
-Алё! – раздался развязанный голос, - Журналист Путин-Медведев? Иди нахуй, Медведев-Путин!

Я положил трубку. Кажется, проект себя изжил. Интересно, кто из них первый проговорился, что он лох и мудак? Я ведь рассчитывал, что они будут молчать поголовно. Ну, кто станет орать на центральной площади, что его поимели?
Кстати, ещё интересно, сколько он мне заплатит за запись разговора? Особенно, за последнюю фразу?

Tweet