Я лежу на старой, вытертой надгробной плите. Резь в животе и звездочки перед глазами заставляют меня завидовать тем, кто спокойно помещается сейчас на пару метров глубже. Мне уже кажется, что скоро тело не выдержит этой боли, и я присоединюсь к ним, упокоенным на этом кладбище. Впрочем, нет, говорю я себе, здесь же зарыты русские. Меня похоронят ниже, и дяде Кямилю с Рамизом будет гораздо проще копать мне могилу. Почему-то мысль, что именно мой двоюродный брат с моим же племянником будут готовить место моего вечного успокоения,смешит до чрезвычайности. От смеха боль становится еще резче, хотя, казалось бы - куда еще, и я переворачиваюсь на бок, лицом к фронту работ. Я вижу - дело идет туго, мои родственники выдохлись и впахивают из последних своих, скудных уже, сил. Они зарылись в землю всего по-плечи, значит, впереди еще минимум полметра вглубь. Оба, голые до пояса, вспотевшие настолько, что, кажется, они только вылезли из моря - продолжают делать Каждый свою работу. Кямиль наносит удар ломом, еще! еще сильнее, и снова-снова-снова-снова. А потом он тяжело втягивает в себя воздух, отдыхая, пока Рамиз выкидывает надолбленное за одно-два движения лопаты. Я вдруг понимаю, насколько их подвел, и муки совести становятся сильнее боли в желудке. Я пытаюсь распрямиться и пойти туда, вниз, к ним на помощь. Но снова - чудовищной силы спазм скручивает меня, кажется, из моего живота наружу пытаются вырваться несколько разъяренных крыс, прогрызая себе пути - и я снова в три резких, обессиливающих меня окончательно прыжка несусь в кусты, чтобы уже не орлом воссесть - нет, слегка недощипанной курицей.

Гадить мне уже нечем, боюсь, что скоро моя приямая, а за ней и прочие кишки вырвутся наружу. Впрочем, в этом есть и положительный момент - видимо, в этом случае я действительно умру и закончатся мои страдания. Вместе с осознанием собственной тупости и диким, пожирающим меня стыдом. Подтираюсь и практически на четвереньках ползу обратно. Уже одиннадцать. Остается чуть больше часа. Могила не вырыта, и закончить ее в срок нереально. Не в человеческих это силах - за такое короткое время вдвоем п р о й т и вглубь больше, чем полметра. В довершение всех бед приходит заказчик.

Ему все не нравится. Неглубокая незаконченная могила. Двое изнуренных татар в ней. Запах дерьма - заказчик нервно дергает ноздрями и разражается жалобами. Что ж, я его понимаю - действительно, не надо было ему связываться с Джепчеком, а уж тем более соглашаться, чтоб тот нашел замену. Тогда бы я не спешил сегодня на работу - а значит, не обожрался бы испорченного плова, оставленного для собак. Да, все бы могло быть так чудесно. Я начинаю буквально ненавидеть этого вислоусого русского вместе с некстате умершим покойником. Ничего, думаю я, твои похороны, усопший, будут проходить сегодня под удушающую вонь моего дерьма и рвоты. Мы поквитались с тобой. Но, настаиваю, лучше бы этого не было, лучше бы я отказался вчера наотрез, не очень-то и нужны мне те кроссовки. Ах, мечты.
А вот Кямилю - хоть бы что! Кажется, минуту назад они с сыном могли бы изобразить скульптурную группу "Изнурение". Ан нет - снова улыбка сияет, пот смахнут со лба, а в глазах появляется адский блеск.

Кямиль - мой двоюродный брат, и у нас одна кровь. Но он совершенно не похож на меня, да и на татарина вообще. Смуглый, жилистый, с чуть горбатым носом, напоминает он видом старого хозяина этой земли - азербайджанца. Еще работая на "северах", он в совершенстве научился пользоваться этим своим сходством. Ну, когда ему это выгодно, конечно - он моментально превращается в "чурку".

- Вей, дорогой-уважаемый, зачем ты так говоришь? - обращаясь к заказчику, Кямиль нарочно утрирует, позаимствовав из своей памяти азеровскую манеру разговора и выражения - совсем неправильно говоришь! Ты сам-та слышышь, что сказал, да? Очинь обижаешь хороших людей своими подозрениями, клянусь добрым именем моего отца! Как не успеем, дорогой? Мы же не работники - звери, да..Просто утомились немного, вон, смотри - тут он указывает на меня - мальчик столько работал, что совсем устал!

Заказчик подозрительно смотрит на меня. Кажется, он не верит Кямалю. Кажется, он догадывается о причине неаппетитных запахов, витающих над кладбищем. Мне становится еще стыднее, и очень хочется немедленно оказаться на несколько метров глубже, там, среди людей, которые давно мертвы и не догадываются о моем сегодняшнем позоре, и не посмотрят на меня так. Мне уже наплевать, что они - русские.
А Кямиль все заходится шуточками. Он наконец добрался до сути и цели своей речи. Покатав во рту труднопроизносимое слово, он решительно выдыхает: "Надо бы чуть...праавынсировать, дорогой, да..."

-Куда же мне тебя, мил-человек авансировать,- горестно вздыхает русский - время-то..меньше часа осталось! Копай уж давай, ты не представляешь, какой позор будет, если покойника принесут, а могилка-то еще..того, ну, как сейчас.
-Да чтож ты такое говоришь, дорогой! Этого быть не может, как солнце не может всретиться с луной, не быть мне Кямилем! - (похоже, в эту минуту он совсем забыл о солнечных затмениях, а может, имел ввиду прямое столкновение небесных тел, я уж не знаю) - но чтоб работалось нам лучше, уважаемый, для бодрости духа и ясносты взора, так сказать.. ну, ты же сам все понимаешь, ты же мудрый!
- Водки вам поставить? - полон сомнений, качает головой русский - а вдруг вы потом, по жаре-то, совсем работать не сможете..

Камиль стоит, лукаво щурясь. Русский понимает, что а) зря он сюда пришел и оторвал землекопов от работы, и б) раз уж пришел и оторвал, придеться проставляться, ибо никакая сила не сдвинет с места сейчас этого хитрого чурку без дополнительного горючего. Впрочем, он зараннее подозревал возможность такой ситуации, потому что, тяжело вздохнув, извлекает из недр хозяйственной сумки поллитру своего национального напитка. "Русская"! Солнце зажигается в глазах Кямала. Одним прыжком он оказывается рядом с заказчиком и вот, бутыль с вожделенным напитком уже в руках страждущего. Запаздалый хрип вислоусого:"Коли так, то и я с вами..за упокой!"не производит впечатления на трудягу - русский уже не важен, раз получена "Русская"! В одно движение срывается зубами пробка-фуражка, голова запрокинута, кадык прогулялся вверх-вниз, и еще раз...Живительная влага попадает в пищевод, и Кямиль с сожалением отрывается от полегчавшей на треть бутылки.

-Вэй! - обращается ко мне брат - возьми, выпей, тебе полегчает сразу, - ишак,пей немедленно, должно помочь!
Мысль о том, чтобы сейчас, на тридцатиградусной жаре, в моем-то состоянии, залить в многострадальный желудок водку, приводит в полную панику. Только что меня полоскало так, что я был готов расстаться со своей несчастной и некчемной жизнью, лишь бы не знать продолжения. А он говорит - водки..
- Брат, - слабо выдохнул я, - не могу, не заставляй меня, умру ведь!
- Ишак и сын ишака!- (нифига он о брате своего отца!), - если ты немедленно не выпьешь,- шипит он мне, - то я, не сойти мне с этого места, уебу вот этой лопатой прямо в твое хитрую татарскую харю,- (когда он, интересно, успел ее, лопату-то, с земли подобрать? Но успел, ловкий, шайтан!),- клянусь памятью твоего покойного отца и моего дяди, имя которого ты носить недостоин!(нормальная логика, да?).

Что мне оставалось делать? С чувством, что я совершаю против себя главное преступление в жизни, а может быть, и самоубийство, я резко приложился к бутылке. Чтобы уж скорее отмучаться.
Водка обожгла гортань, потом, кажется, нырнула прямо в желудок. Я оторвался, сделал несколько судоржных вдохов, ожидая, когда же она попросится обратно, ну, или, на худой конец, взорвется у меня внутри. В первую минуту не произошло ничего. Камиль же, угостив сына буквально глотком, под присказку "мал ты еще, да и нехрен к этой заразе привыкать", опустошил бутылку. Ошарашенный русский смотрел на все это действо, не веря своим глазам. А радостный Кямиль уже покрикивал на него, тесня прочь от могилы:
-Вай, дорогой, посмотрел - ну и иди себе, не мешай работать, да? Всё тебе будет, могила будет в лучьшем виде, а сейчас иди, дорогой, тебя покойник там заждался,- и, проводив русског, обернулся ко мне, - ну, как ты?

Только сейчас я увидел, как же он устал! При чужом человеке он не мог этого показать, вынужден был "держать лицо", а тут-то перед кем понтоваться? Я видел, как заострились его скулы, как он стоит, пошатываясь от усталости. Может, выпитое и сыграло свою роль, но я так не думаю. Вы долбили глину-белоглазку четыре часа подряд, под палящим бакинским солнцем? Нет? Ну, тогда и не говорите, тут триста грамм водки не сильно усугубят состояние, уверяю вас! А когда я перевел свой взгляд на Рамиза, то увидел еще более плачевную картину - дальше работать он не сможет, это ясно. Хватит его еще на несколько минут - и он просто свалится.

И вот тут мне полегчало. Внезапно и сразу. Не знаю, водка тут причиной, или мой стыд перед этими людьми, которые вынуждены были сегодня взять на себя мою часть нашей общей работы? Я ощутил всем телом стремительно возвращающиеся ко мне силы, и буквально рванулся к могиле, схватив по пути лом.
Спрыгнул вниз. Земля отпружинила. И вправду, как резина. Примерившись, нанес первый удар. Отколол маленький кусочек. Удар. Кусочек. Удар-кусочек, удар-кусочек.
Вначале Кямиль, спрыгнув следом, пытался мне помогать. Лопатой выгребая наколотые мной ошметки глины. Но скоро мы поняли, что так дело не пойдет, он только мешался мне, не давая пространства для размаха. "Уйди!", рявкнул я, и, странное дело, он меня послушался и безропотно полез из могилы.

Как я работал этот час! Куда там дятлам! Я долбил быстрее любого из них (мне так казалось), лом был моим железным клювом, и я наносил все более и более могучие удары в неподдатливую глину, щедро расходуя вернувшиеся силы. А потом я бросал лом и хватался за лопату, выбрасывая за край комья ненавистной уже мне земли. Как я работал в тот день! Жалко, я почти не помню процесса, все в памяти слилось в сплошное "бум-бум-бум", а за ним "шворк-шворк-шворк". И - ощущение стемительно уходящего, улетающего, растворяющегося времени..

Вобщем, когда процессия с покойным показалась на дорожке, ведущей к кладбищу от подножия холма, могила была в основном закончена. Да, мы практически успели! Наверное, водка оказалась хорошей. В эти минуты я штыком лопаты обрубал боковые неровности с земляных стен. Конечно, точно два с половиной метра мы не вырыли, но я был в тот момент гораздо ниже поверхности земли, а Рамиз с отцом лежали на животах у края могилы, и завороженно наблюдали за моим трудом. Камаль, наверное, до сих пор не веря, что мы сделали э т о, подсчитывал в уме, сколько бутылок водки можно приобрести на 35 рублей. Он знал, что почти семь, но на всякий случай делил снова, и удивлялся - гляди-ка ты, сходится! Ну, это я так думаю, потому что именно семь бутылок он и приобрел чуть опосля, стрельнув у сына дополнительно два рубля. А тот, похоже, от усталости ни о чем сейчас не думал, может быть даже, спал наяву. Мои же силы неумолимо заканчивались, каждый удар в каучуковую землю болью отдавался в измученных, выложившихся по-полной, мышцах. И мне казалось, что на следующий удар я не способен. Но - чудо! Я находил остатки сил, и, снова и снова, резал выступы. Но вот, сланец-предатель заелозил на скользкой глине, я упал, ушибившись о лопату, и понял, что подняться не смогу ни за какие блага мира. Все. "Бэнзин кончился". И - именно в эту секунду над могилой показалась голова вислоусого.

Да, прцессию мы проворонили. Вислоусый издалека увидел распростертые тела Кямиля и Рамиза возле могилы, решил, что все - жизнь кончена, позор неминуем, работники спят пьяные, а могилы нет. Не называть же могилой ту ямку, что он видел полтора, примерно, часа назад! Это была полумагила какая-то, издевательство над покойным, честное слово. Тем больше он обалдел сейчас, увидев вполне досойной глубины место захоронения своего родственника( или кто он там ему), а на дне - меня, мужественно прикрывающего своим телом лопату. Всё, на что его хватило, это спросить:

- А что он там делает?
- Вэй, дорогой, ты разве не видишь? Мальчик дно ровняет, чтоб твоему уважаемому родственнику удобней лежать было, - в секунду нашелся Кямиль, оторвавшись от греющих его душу подсчетов,- ты посмотри, я тебя умоляю, дорогой, что за могила! Это же сказка, да,а не могила, сам бы в такой лежал и радовался, мамой поклянусь, - Кямиль с каждым словом больше и больше превращался в азербайджанца.
- Так давайте его оттуда доставать, я ж как вас увидел, процессию бегом обогнал, думал, все, пиздец, не готово ничего!
-Дорогой, ну зачем ты так опять говоришь? Сказали - будет могила - и вот она - могила! Вэй, да это - дворец, а не могила, каждому такую пожелать можно!
- Только, бога ради, достаньте своего оттуда, а то ж вы понимаете, там скорбящие, женщины, а здесь вы втроем - голые! Ну, полу..
- Сейчас, да..Брат, хватит глину полировать, уважаемый заказчик говорит, что ему и так нравится! Вылезай, пожалуйста, дорогой, нам домой пора!

...Я лежал на холодной глине, черенок лопаты вдавился в бок. И понимал, что у меня совершенно, абсолютно, категорически нет сил подняться туда, навстречу протянутым мне рукам. Это было невозможно. И неинтересно. Хотелось навсегда остаться здесь, и лежать, лежать, лежать. И чтоб никто никогда меня не трогал и не понукал.
Кямиль и вислоусый спрыгнули вниз, рывком приподняли меня, заставили куда-то карабкаться по осклизкой глине. Помню, я даже сопротивлялся. Уж больно замнанчиво было остаться в покое и прохладе. Но они вдвоем подсаживали меня, а сверху тянул Рамиз... Я понял, что у меня нет шансов, и придется жить дальше.

Людям из подтянувшейся процессии открылось странное зрелище. Я стоял и шатался, полуголый, в измазанных глиной трениках и одном сланце. И Ремиз с отцом,уже выбравшимся, вытягивающие из глубины отрытой ямы вислоусого. В испорченном глиной костюме. И - витающий над всем этим легкий запах дерьма, пропекшегося под жарким азербайджанским солнцем.
Вислоусый, делая вид перед своими, что все в порядке, отошел с Кямалем в сторону. Зашуршали деньги. Потом русский подошел ко мне и застенчиво сунул мне что-то в руку, со словами: "За полировку". У меня не хватило сил благодарить, я просто посмотрел в свою ладонь - синенькая, пятерка. А Кямаль, хитро подмигнув, вручил мне спасенный сланец. Потом, когда мы, еле волоча ноги и орудия своего труда, тащились по дороге, Кямаль спросил меня:

- А что, брат, не зайти ли тебе сейчас к нам? Помоемся, мы пловом тебя угостим.., - уж таков он есть, мой двоюродный брат.
Странно, мне при слове "плов" не стало плохо! Ничего не екнуло у меня, ни в сердце, ни в желудке. Просто и спокойно, я осознал, что плов не буду есть больше никогда в жизни! И конечно, ошибался! Голод - не тетка, не прошло и недели, как я снова за обе щеки уписывал вкуснейший плов, приготовленный заботливыми материнскими руками. Разве что - у меня начисто пропала привычка жрать что-либо наскоряк. Теперь я жую всегда тщательно, стараясь сразу распробовать все оттенки вкуса.
Удивительно - Кямиль поделился со мной, как договаривались. Я пытался возражать, но он, не слушая меня, отрезал:"Заслужил". Странный он... И даже отказался взять свою и сына долю с той пятерки, что русский сунул мне "на чай". Наверное, ничего я не понимаю. Ведь думал же , что обосрался перед ними в прямом и переносном смысле...

А кроссовки я купил. Вскоре. Рамиз приобрел себе вожделенные "Монтаны". И вообще, денег стало много, ведь все русские теперь приглашали копать могилы. Наверное, вислоусый, восхищенный нашим трудовым подвигом, много кому и часто рассказывал об этом. И Джипсик проклинает тот день, когда он отдал заказ Кямалю, хоть тот и расчитался с ним честно - поставил бутылку, да и потом заходил, проставлялся не раз, видимо, чувствуя смутно какую-то вину.
А за русскими к нам подтянулись татары. Да, на татарском кладбище могилы копать - одно удовольствие. Песни выходят, а не могилы!

Tweet