начало здесь:    http://udaff.com/creo/93208.html
                          http://udaff.com/creo/92983.html
                          http://udaff.com/creo/93081.html
                          http://udaff.com/creo/93386.html

Пустота.
Внутри и снаружи. Вспоминаю, что это уже было - бесконечность, великое ничто.
Я и есть это ничто.
Нет ни секунд, ни тысячелетий.
Потому, что нет времени.
Нет тела, потому, что тело должно где-то быть.
Нет микронов, нет парсеков, нет пространства.
Вспышки.
Кадры из чужой жизни, без всякого смысла, ничего не значащие. Совсем ничего.
Присутствие. Хочу что-то спросить. Не успеваю, приходит ответ:
«Пока что - нет. Мы обязательно закончим нашу беседу. Позже».

Оглушительный удар. Страшный холод. Пытаюсь рассмотреть, где я, но не могу – вокруг падает снег. Почему-то розовый. Вкус железа во рту. Из ничего формируются мысли: «Блядь… Сука… Как это… Он говорил – лето… Родные места… Где я? Похоже – все… Я умру, или останусь здесь? Навсегда…» Красное марево рассеивается, пелена спадает. Режет глаза, что-то течет из ушей. Пот или кровь? Тело сотрясает дрожь. У меня есть руки и ноги. Наверное, все остальное тоже есть. Я стою на твердой поверхности. Волна густого и мягкого воздуха обволакивает меня. Проявляются детали окружающего мира. Тропинка. На ней старая консервная банка, чуть дальше – кусок проволоки. Огромный лист лопуха. Острый запах полыни. Невысокие заросли бурьяна колышет ветерок. Теплое вечернее небо. Где-то кричит ворон.

Получилось. С наслаждением делаю вдох полной грудью, осматриваюсь. Я цел, я жив. Пустырь, каким я его видел много лет назад. Вдалеке – шоссе, за ним моя школа. Если пройти вперед, будет узкая тропинка из бетонных плит. Я ходил по ней тысячи раз. Справа… Там дом! Мой дом. Поворачиваю голову. Двести метров до жилого массива. Кое-где уже зажглись желтые бойницы окон. Темные коробки пятиэтажек, тополя… Тополя! Резко оборачиваюсь. Сразу же вижу одиноко стоящее дерево, о котором говорили… Нет - БУДЕМ говорить когда-то… Не больше пятидесяти шагов. Собираюсь с мыслями. Пытаюсь проснуться. От домов доносятся звуки удара по мячу, вопли мальчишек. Да - там же площадка! Мы каждый вечер играли в футбол. Я все помню… Впиваюсь глазами в детские фигурки, пытаюсь разобрать… «Мазила!» - доносится крик. Мне кажется, я узнал голос. Может быть…

Я уже понимаю, что сделаю это. Я успею. Прошло секунд тридцать. Минута туда, пять там, минута обратно. До тополя рукой подать. Капсула. Зарою быстро. Семь, восемь от силы. Итого – около шестнадцати. Четыре минуты в запасе. Завершаю подсчеты уже на пути к цели. Перепрыгиваю через чахлые кустики, не разбирая дороги несусь к хрущевкам.

***

Двор. Не мой. Мой ближе к проспекту, до него далеко. Это не важно, шансы есть. Пытаюсь отдышаться. Рубаха прилипла к телу. Сердце вырывается из груди. Ищу глазами среди пацанов того, кто мне нужен. Его нет. Игра окончена, футболисты расходятся по домам. В отчаянии мечусь взглядом. Уходят. Один из мальчишек присел возле ворот – затягивает шнурки на кедах. Бросаюсь к нему. Заметил, что я приближаюсь, поднимается. Наверное, класс шестой. Короткие выгоревшие волосы, внимательные глаза, нос сгорел, на нем облазит кожа. Делает шаг назад. Я торопливо окликаю: «Постой! Ты Олега Захарова знаешь?» «Олега? – с подозрением переспрашивает мальчик. – Он сегодня рано ушел. А Вы кто?»

«Я?» - замираю, и думаю, что сказать. Что передать через этого сопляка в двух словах, чтобы я сам себе поверил? Чтобы понял и запомнил? Как помочь избежать ошибки?  Как сделать жизнь легкой? Открыть то, чего еще никто не знает. Стать богатым и свободным…» «Дефолт… - произношу я, и запинаюсь. – Когда он был? В пятницу. Месяц, год?!»
- Что Вы сказали?
- Ты постарайся запомнить, это очень-очень важно… Передай Захарову, в августе девяносто восьмого инфляция достигнет… Рубль превратится в пыль, скажи так! Рубль…
Мальчик делает шаг назад, он напуган. «У меня нет рубля. Вообще нет денег…» - он готовится убежать.  «Постой. Не бойся! – прошу я его. – Ты не так понял… Деньги? Черт с ними, с деньгами…» Мысли лихорадочно путаются: «Чернобыль! Скажи всем… Через… Четыре… Да, через четыре года, Чернобыль! Первокурсников из «меда» пошлют. Из мединститута. Все погибнут. Все! Там вообще… Страшное будет… Понимаешь?!» Он с опаской косится на меня. Напряженно смотрит по сторонам, ждет прохожих. 
- Повтори, что я сказал!
«Тернополь?» - рассеяно переспрашивает шкет. У меня дергается лицо. Стучит в ушах, становится душно. В глазах ребенка мелькает что-то, похожее на догадку.
- Ну?!
- Дядя, Вы пьяны?
Он с облегчением вздыхает, даже улыбается.
«Что-то знакомое в его чертах. Как его зовут? К черту имя… Сколько осталось? Еще несколько секунд! Чтоб не зря!» – я пытаюсь успокоиться. Хоть что-то… - Может быть - Беслан? Рассказать ему про Беслан? Первого сентября погибнут дети… Такие же как он. Неужели не запомнит? И про небоскребы… Нахуй небоскребы, пусть американцы сами за себя!.. Про Басаева, про «Норд-Ост»… Про то, что утопят «Московский Комсомолец»…  Про…» В горле першит. Я открываю рот, слова не лезут, застревают в глотке. Понимаю, что поздно. Все зря… Бежать!

Кажется, я задержался дольше, чем рассчитывал. Я успею. Ноги едва касаются земли. Перепрыгиваю через старые покрышки, хрустит стекло… По лицу бьет ветка некстати подвернувшегося дерева… Еще немного! Вот и тополь. Пот стекает ручьями, виски пульсируют. Капсула? Хлопаю рукой по нагрудному карману. На месте. Где бутылка? Где?! Ищу глазами… Кто сказал, что их много? Что они вообще есть?! Да! Вот! Не то… Разбита… У тропинки тускло отсвечивает еще одна. Бросаюсь к ней, поднимаю. Краем глаза замечаю, что в сорняках кто-то копошится.
- Эй, ты откуда?
Ничего, все нормально. К тополю! На дороге вырастает второй персонаж. Пытаюсь обогнуть, он специально делает шаг навстречу. Сталкиваемся. Меня обдает запахом перегара и лука. Ухожу в сторону. Крепко хватает заскорузлыми пальцами мой локоть. На автомате освобождаюсь, отталкиваю. Теряет равновесие, но остается на ногах. Оборачиваюсь. Пьянь. Неопределенного возраста, коренастый. Отекшее тупое лицо, глаза-щелочки, многодневная щетина.
- Положь бутылку, она моя.
Выдыхаю: «Пусти…»
- Этта мой с Кастяном раён. Мы здесь тару собираем. Слышь, козел?
Тают последние секунды.. Просто так не уйти, ясно. Это помеха. Ныряю под руку, бью локтем в печень. Мужик хрюкает и удивленно смотрит на меня. В голове включается таймер. Понимаю, что не хватило совсем чуть-чуть. Вкладываю во второй удар весь вес. Высаживаю снизу, слегка проворачиваю кулак. Хрустят ребра. Удар. Еще удар. Злоба. Отчаяние. Напрасно… Все напрасно… Бутылка уже не нужна. Я опускаю его на голову врага. В стороны летят осколки и красные брызги. «За то, с государством сделали… Суки…» Удар! Еще! «За станцию «Автозаводская»! За Трансвааль!» Туша обмякла. Я не даю упасть. Удар! «За заседание в Беловежской Пуще! За голодных стариков и старух!» Он начинает хрипеть, я уже не могу остановиться. Душат слезы. «За то, что «Нахимов» в восемьдесят шестом… За то, что Куроедов про лодку «Курск» врал!» Тело действует, как машина. Механизм простаивал, но работает без осечек. Кулаки раз за разом врезаются в плоть. Без жалости и пощады. Я бью за Севастополь. За родной дом «по ту сторону границы». За то, что в девяностых кинул тот, кому верил.  «Да! Еще за цены на бензин и «доступное жилье»! За Черкизовский рынок и шаурму! За «поддержку автоваза»!» Что-то сипит и булькает. Противник валится. Я успеваю прихватить голову руками и встречаю его лицо коленом. Разжимаю ладони.

Тело лежит на спине. На месте носа медленно опадают кровавые пузыри. Липкий сладкий запах. Меня качает, как пьяного. Слышу топот и крики. Недалеко. Тот, второй ушел… Шатаясь, поворачиваюсь. Портал… Где-то здесь, рядом. Бегу, уже не надеясь. Бегу, потому, что должен. «Не успе…» Вспышка.

***

Я открываю глаза. В комнате тихо, свет приглушен. Кто-то сидит у кровати. Навожу резкость, долго пытаюсь сфокусироваться. Витька. Он как никогда серьезен. «Ну, слава Богу! В общем, мне сразу сказали, что выкарабкаешься, но я волновался» - в его голосе слышится вина. Облизываю пересохшие губы. Ужасно болит голова. «Все зря…» - громко шепчу я. Говорить мешает капельница. «Ну, не скажи!» - оживает Витька. «Мы с тобою такое дело сделали! То, что ты в восемьдесят втором реально окажешься, хотелось верить, но шансов… В общем, это просто этап. Главное – ты действительно побывал в гиперпространстве. Есть результат! Камеры зафиксировали, кресло три четверти секунды было пустым! Представляешь? Ошибка исключена! Сам ты, конечно, ничего не заметил. Оно и понятно. Чудовищная перегрузка, любой бы «вырубился». Но ты, брат, первый, кто переступил барьер! Так что, премиальные будут! А контейнер из прошлого мы еще отправим». Я лежу, и смотрю в потолок. Говорить нет сил. Да и что мне рассказывать?

***

Мы сидим на открытой веранде и слушаем море. После того, как меня вытащили из кресла и без сознания перенесли в изолятор, прошло три дня. Доктор сказал, что послезавтра я могу лететь. Силы не полностью восстановлены, поэтому я пью коньяк  мелкими глотками. Цежу сто граммов полчаса. На Демидовского ограничение не распространяется, он уже достаточно нагрузился. В этот раз на удивление быстро.

«Олега… -  по-пьяному трогательно изливает он мне свою душу. – Ты зла не держи, хорошо?  Я ведь не знал, что так будет. Я б себе не простил! Я как услышал, что пульс нитевидный, сразу в Москву позвонил. Лучших врачей, моментом…» Он наливает себе очередную порцию, движения неуверенные. «Эх, Захар, мы ж с тобою… По соседству росли, вместе из рогаток стреляли… У меня-то и друзей не было. Только ты нос не задирал, не чурался. Мать сама тянула, в обносках ходил. Батя, когда мне двенадцать было, погиб. С завода погнали, пить стал. Бутылки собирал. Все надеялись, одумается. Сволочи какие-то прям возле дома однажды вечером забили… Тут и детство мое кончилось… Убийца? Да не нашли, конечно». Я смотрю в посудину. В янтарной жидкости играют искорки. Думаю о том, что в среду возьму билет на самолет. И что неплохо бы приехать сюда снова летом. «За детство!» - говорю я и протягиваю руку. Звенят бокалы. На небе загорается бледная звездочка.

Потом еще одна. Вскоре вся бесконечность над головами мальчиков оказывается усеяна маленькими алмазами. Зажигаются фонари. «Тебя тут какой-то дядька спрашивал», - нарушает молчание один из сидящих на лавочке. «Что за дядька?» переспрашивает его товарищ. Из-за облака показывается ярко-желтый диск луны.
- Не знаю. Чушь нес. Пьяный. Или дурачок..
- Вить, ты гонишь?
- Да ну тебя… Ладно, мне пора. Отец опять нажрется. Долго нет. Он как выпьет, злой становится, на мать кидается. А при мне не так буянит…
- Иди.
- Пока.

Звезды продолжают загораться. По иссиня-черной глади разливается серебристой полосой Млечный Путь. Медленно взбирается на небо Большая Медведица. Сверкает Полярная Звезда. Звезда путешественников и романтиков. Загадочная и недосягаемая. Вечная.

Tweet