Пролог.
Пассажирский поезд "…айск-…овск" мерным перестуком колёс пытался будить ночные российские  просторы. В девятом купе общего вагона молодой человек в голубой клетчатой рубашке склонился над столиком. Высунув от усердия язык и периодически слизывая им свисающие сопли, правой рукой он что-то царапал в тощей тетради в косую линейку обгоревшей спичкой, часто макая её в пакет молока с неровно обгрызенным верхом. Левая рука ритмично подергивалась под столом - то ли чесал яйца, то ли дрочил, не разобрать в экономном свете  железнодорожного плафона.
За окном поплыли редкие желтые огни станционных построек, поезд начал сбавлять ход и молодой человек, облегченно выдохнув, вытащил руку из-под столика и довольно откинулся на стенку купе. Видимо, дописал. В этот момент вагон тряхнуло на стрелке, и выплеснувшееся из пакета молоко жирным белым языком влажно лизнуло раскрытую тетрадку.
- Блять…нееет, – молодой человек судорожно схватил тетрадь и принялся её отряхивать, брызгая каплями  на просыпающихся соседей.
А из глубины вагона уже вовсю неслись хриплые спросонья голоса:
- Ясинович!... Ясинович!...  Яшка, йоптваюмать, буди народ, подъезжаем! Пять минут стоянка…
-Нисцать, тарищ литинант, успеем. Воины, блять, хватаем сумки - вокзал отходит!  В передний тамбур строицца...

Нельзя сказать, что понедельник для полковника Веселовского выдался очень уж мрачным. Обычный командирский  день. Но каждый согласится, что после отпуска выходить на службу  в понедельник – это совсем не то же самое, что в пятницу. Так что настроение полковника полностью соответствовало текущему моменту – ничего хорошего, но жить можно. Слава богу, вверенный ему танковый полк стоял на месте, никто не застрелился, полковое знамя не пропили, а накопившуюся текучку порешаем в рабочем порядке.
Неспешной  поступью Веселовский обходил владения, цепким взглядом хозяина выхватывая из обстановки мелочи, из которых складывается картина жизни части. Непроснувшийся молодняк сонно шаркал метлами, имитируя уборку территории. В сторону парка брело уже с утра чумазое стадо ремроты, понукаемое похмельным прапором. От караулки отчаливала очередная смена на посты. Завидев командира, разводящий  умудрился за секунду переоформить банду в строй, только огоньки сигарет мелькнули трассерами в утреннем синем воздухе.
-Товарищ полковник! Посыльный по штабу рядовой Сидоров. Разрешите обратиться?
Полковник грузно повернулся в сторону голоса. Боец из последних сил тянулся в строевой стойке, преданно пожирая его глазами.
-Чего тебе, сынок? – отпускные бациллы демократии не хотели сдавать завоёванные позиции.
-Лейтенант Витчук молодое пополнение привез, вас ждут. Приказал доложить.
Резко изменив траекторию обхода, полковник развернулся в сторону штаба.
Куцая шеренга молодняка в одежках сэконд-хэнд смотрелась инородным телом на фоне налаженного армейского быта. Да и смотреть там, откровенно говоря, было не на что, кроме стоящего правофланговым  бравого сержанта Ясиновича. Значки горят  на отглаженной афганке, русый чуб не по-уставному лихо вьётся из-под кепки, по морде бродит всегдашняя лукавая улыбка. Словно и не было ни четырех бессонных ночей (поезд - военкомат города ...айска - опять поезд), ни выпитой водки, ни сумбурного секса в туалетах общих вагонов с двумя студентками педвуза, которых он уболтал за десять минут обоих и за пять минут каждую в отдельности (ну ведь два раза в поезде ездили). Создавалось впечатление, что из отпуска вернулся именно он, а не полковник Веселовский.
-Равняйсь! Смирна! Тащь палковник, молодое пополнение в количестве...
-Вольно,- оборвал  всполохнувшего Витчука Веселовский и демократично пожал ему руку.
-С возвращением, тащ палковник. Нормально отдохнули?- послышался веселый голос с правого фланга.
-Уже думаю, что не очень, по сравнению с тобой...
-Так надо было меня в отпуск, а вам - за молодыми...
-Ясинович, ебало завали, - внушительно попросил полковник. Бациллы демократии стремительно гибли под натиском армейских будней.
Полковник неторопливо прошел вдоль шеренги. Молодежь как молодежь, в меру дебильные, в меру похмельные, в меру испуганные неизвестностью... Веселовский остановился в конце строя. Его заинтересовал левофланговый - коротко стриженый парнишка в голубой клетчатой рубахе. Не обращая внимания на происходящее, он широко открытыми глазами буквально пожирал надраенный до блеска латунный силуэт танка на двери штаба. По его губам блуждала блаженная улыбка, а левая рука что-то судорожно теребила в кармане штанов.
-Эй, сынок, тебя как звать? – вкрадчиво окликнул Веселовский.
- А? – левофланговый вздрогнул и отчетливо пукнул.
- Звать тебя как, воин? – в голосе полковника добавилось  той  доброты, от которой хорошо знавшие его люди  обычно каменели и судорожно вспоминали, в чем антиобщественном они оказались замешанными.
-Йуура... – наконец-то растормозился левофланговый.
-Хм... Юра, говоришь... – с интонацией товарища Сухова переспросил Веселовский и поморщился. Поражающая волна пука достигла его чуткого носа.
- А танки ты любишь, Юра?
-Йа?... Люблюуууу... – парнишка наконец-то отклеил взгляд от танка и перевёл его на полковника – Вот у меня раз случай был...
Внимательно взглянув ему в глаза, Веселовский озабоченно нахмурился, резко развернулся и спросил  у Витчука:
-В столовой были?
-Не маленькие, хуй пососут, – отчетливо донеслось с правого фланга, заглушая лейтенантский никакнет.
-Давай, Яшка, командуй. Веди на завтрак, лейтенанту отдыхать надо, - рассеянно пропустил дерзость мимо ушей Веселовский.
Ясинович мухой вылетел из строя, мимоходом удачно въебав локтем соседу в не по годам откормленное пузо, и через пару секунд новобранцы уже неуклюже маршировали в сторону столовой. Покачиваясь с пятки на носок, полковник Веселовский задумчиво смотрел  на удаляющуюся колонну, и перекрестье его взгляда жгло голубую клетчатую рубашку теперь уже замыкающего.
За годы службы в армии полковник хорошо успел изучить солдат с таким очарованным видом, и крепко их невзлюбил еще с далеких лейтенантских времён. Чем опасен дебил? Правильно – непредсказуемостью. Сегодня он всей душой любит танки, а завтра перемкнёт у него в башке что-нибудь, и пойдет самовольно с бомжами ветошь собирать, хорошо, если без оружия... В общем, с новым солдатом необходимо срочно что-то решать.
Полковник зашел в штаб, небрежно махнул рукой от яиц к животу, приветствуя вскочившего дежурного, и закрылся в кабинете.
Собственно, путей решения проблемы было только три, но ни один из них полковнику не нравился. Во-первых, можно было звякнуть в медсанбат, попросить организовать повторную медкомиссию, влепить бойцу "олигофрению в стадии дебильности" и быстренько комиссовать. На первый взгляд, это был самый простой выход, но будучи по натуре человеком скромным, Веселовский не любил напрягать окружающих своими проблемами. К тому же вариант грозил затяжной руганью с призвавшим бойца военкоматом. Те, конечно же, упрутся рогом и будут стоять до последнего. Школу окончил, аттестат получил, какая олигофрения, о чем вы говорите?
Во-вторых, от бойца можно было избавиться, быстренько сплавив его кому-нибудь из соседей. Сагиров вон намедни плакался, что совсем народа не хватает. Вот пусть к себе в рембат и забирает счастье такое. Но подложить свинью сослуживцу, хоть и бывшему, полковник не мог по причине всё той же порядочности.
Наконец, последний вариант был самым неприятным и сложным: оставить всё как есть, и перевоспитывать солдата самому. Такое решение Веселовскому категорически не нравилось ввиду несоответствия трудозатрат конечному результату, но устраивало тем, что не нужно было никому кланяться, и совесть оставалась кристально незапятнанной.
Размышления полковника прервал стук в дверь.
- Да!
- Разрешите, Дмитрий Иваныч? – в дверь вплыла сержант Алла Хлемова, секретарь несекретного делопроизводства – Почта, товарищ полковник.
- Давай, - подобревшим голосом произнёс Веселовский, наблюдая, как Аллочка походкой спившейся манекенщицы дефилирует к столу. Почту он любил.
Аллочка плюхнула на стол пухлую папку из потрепанного дерьмантина, и бесстыже глядя прямо в глаза полковнику, пропела:
- Разрешите идти, или какие еще пожелания будут?
- Пока свободна,- недовольно буркнул Веселовский; он не любил тонких намёков.
"Ебать! Ебать, как худую свинью" -  окончательно определился полковник, провожая взглядом аллину задницу, туго обтянутую форменной юбкой, и потянулся к телефону.
- Коммутатор, карантин давай.
-Дежурный по карантину сержант...
- Веселовский. Командира роты к телефону. Блять, начальника карантина! Железняка, короче... – Веселовский ежегодно категорически не хотел привыкать к переименованию первой роты в карантин.
- Командир... Начальник карантина капитан Железняк, – похоже, Железняк был того же мнения.
- Железняк, там щас твой распездал из столовой молодых приведёт...
- А Витчук где?- чутко среагировал на "распездала" опытный Железняк.
- Отпустил я Витчука, у него выхлоп – мухи падают, того и гляди, опять голоса мерещиться начнут. Не перебивай, блять. Так вот, там молодой один есть, в голубой рубашке, Юрой звать – присмотрись. Ты ему теперь за маму лично будешь.
- Родственник ваш?
-Да нахуй таких родственников! Далбайоб он редкостный. Перевоспитывай. И это...Письма писать посадишь, стоишь у него за плечом, и чтоб кроме "Здравствуй, мама, доехал нормально, начинаю служить" – ни слова. Адрес лично с личным делом сверяешь. Понял? Выполняй... Нахуй, потом объясню
Полковник брякнул трубку на телефон, потянулся и придвинул к себе папку с почтой. Открыл, достал верхний лист, проглядел по диагонали, хмыкнул, выудил из кармана даренный "Паркер" (не взятка), открутил колпачок и красными чернилами широко написал поверх текста: " Не понравилось".
Эпилог.
Немолодая женщина с уставшим лицом сидела на кухне. На обеденном столе лежал простой конверт без рисунка с лиловым треугольником полевой почты. В руке у женщины подрагивал тетрадный листок в косую линейку. Женщина в который раз перечитывала несколько слов, написанных неровным детским почерком: "Здраствуй, мама. Доехал нармально, начинаю служить. Твой сын Юра.  П.С. мама, низабудь, што я просил". (Заинструктированный Железняк не усмотрел в этих словах крамолы, а зря. К советам старших нужно прислушиваться. Особенно, в армии)
- Конечно, сынок...
Женщина смахнула слезу и включила утюг. Бережно положила листок на стол чистой стороной кверху и начала его аккуратно  проглаживать. На бумаге стали проступать блеклые коричневые буквы...
Через несколько минут женщина закончила свой труд, посмотрела на листок и разрыдалась.
Сверху листка можно было разобрать:
crea  iff@    aff.com
Юр                                      аю  под        ем)- "Как меня              али в арми
Внизу виднелось:
Вечно с                          аны.
Ваш Ю
А практически всю поверхность листка занимала большая коричневая клякса.

Tweet