По воскресеньям она бродит по ленинским улицам. «И кажется ей порой, что вот-вот из-за какого-нибудь молодого тополька выпрыгнет на асфальтовую дорожку такой же молодой Владимир Ильич. Да не просто выпрыгнет, а с букетом фиалок обязательно выпрыгнет и скажет: - «Вот тебе Наташа. Цветы», – и упадет трогательно на одно колено. А сам рукой уже будет помахивать, мол, давай быстрее, чего ждешь, у меня еще Аврора непрогретая стоит. Думала Аня об этом всегда с улыбкой на лице, так, что прохожие оглядывались, любопытно смотрели на странную девушку, а потом и сами, забывшись, весело улыбались. О тайной страсти Ани к Ленину не знал никто, даже мать. Перед сном Аня всегда клала под подушку фотографию молодого Володи, сделанную еще в Пензе, возле дома Афанасьевых. А на утро бережно её доставала и упаковывала в маленький полиэтиленовый пакет. Пакет с фотографией она тщательно упрятывала меж своих школьных тетрадей. Любила Ленина Аня страстно и как это говорится - беззаветно. На уроках истории все её доклады, так или иначе, сводились к жизни её героя. Но в тот день, с которого собственно и начинается наш рассказ, Аня никаких докладов не писала, хотя на следующее утро и должна была сдать не один, а целых два».

В комнату вошла мать. Её крупная фигура давно уже стала предметом для насмешек соседей, да и коллег по работе. Но Ане, конечно же, было все равно как выглядит её мать, но вот морщинистое лицо последнее время стало пугать её. Ей казалось, что с матерью происходит что-то не то. Раньше Ольга Николаевна выглядела очень молодо, такая знаете ли бодрая слонушка,  а за какие-то полтора – два года, сильно похудела, кожа на лице покрылась множеством морщинистых полосок, под глазами появились фиолетовые круги. Заметив, что и в этот раз дочь как-то странно на неё смотрит, Ольга Николаевна неожиданно для себя смутилась и поэтому простая фраза, готовившаяся едва ли не целый месяц, прозвучала как-то чересчур скомкано:
-  Анна, я давно хотела с тобой поговорить.
- Да, мама, - ответила Аня и глазами еще раз зачем-то прошлась  по её лицу. Ольга Николаевна тотчас же покраснела и, сев на кровать, принялась рассказывать то, что собиралась поведать дочке еще три недели назад. Привычно тикали настенные часы, а в туалете журчала вода. Эти два звука давно уже стали своеобразным символом этой квартиры. Время и вода.
- Аня, мне кажется, что в нашей жизни нужно что-то менять. Тебе так не кажется? – не дожидаясь ответа, Ольга Николаевна, мусоля подол своего сарафана, жирными от чистки селедки, пальцами, продолжила, - Я уже немолода и мне хочется, чтобы в доме, когда тебя нет был кто-нибудь еще рядом со мной. Кто-то, кто смог бы мне принести воды, если мне вдруг станет плохо, или выбросить мусор,  или гвоздь забить, например…
Аня сразу же насторожилась. Только-только пообедав, когда, казалось бы, дальнейший день должен был бы идти рутинно как ему и полагается, слова матери в недавно отремонтированной детской комнате прозвучали странно, слишком резко. Ольга Николаевна, еще более смутившись, отвела глаза в сторону.
- …я была недавно у одного моего хорошего знакомого. Он мне рассказал, что недалеко от дома бабы Маши… Ну, ты её знаешь, она нам еще санки отдала после того как её Сашка уехал с сыном а Мурманск… Так вот, недалеко от её дома живет мальчик Данила. Милый такой мальчик. И что удивительно совсем один живет. Я туда ходила, там дом совсем развалюшка, не то, что наша квартира. Турлучный, глина посыпалась, в некоторых местах вообще дыры. Нашему-то государству и до дома нет дела, а до мальчика и подавно, все это понятно. Но ты же знаешь меня, я как увидела его, то сразу же подумала какой бедненький и как ему, наверное, там плохо живется. И все ведь один делает, понимаешь, Анют? Один. И воду таскает из колодца и зарабатывает на жизнь уже сам. Я, правда, не знаю, чем он занимается, но знаю точно, что не ворует.

Анюта смотрела на мать спокойно, без лишних эмоций. В такие моменты в маленькой девочке просыпалась рассудительная натура, готовая воспринимать все услышанное крайне внимательно, умудряясь при этом сумасшедшими темпами анализировать происходящее. Мысль о каком-то мальчике, которого мать хотела переселить к ним домой, постепенно ушла на второй план, уступив место ярким картинам ужаса нового быта. Ане представлялись скандалы, разъяренная мать, пытающаяся защитить наглого рыжеволосого юнца (почему-то именно рыжеволосым девочка представляла его себе), себя, несправедливо обвиненную в чем-то отвратительном, издевательские смешки, колкие фразы, брошенные ей в спину, в общем, все то, что так часто бывает в, похожих на такую ситуацию, фильмах. Но, вопреки Анютиной фантазии, все прошло довольно ровно. Мальчик вошел в дом с низко опущенной головой (причем действительно рыжеволосой), стесняясь абсолютно всего, и Аня, сама того не заметив, стала очень весело его расспрашивать о жизни, интересоваться что ему интересно, что он любит. А когда мальчик невольно обмолвился, что любит варенье, то Аня тотчас же полезла в кладовку чтобы угостить его баночкой клубничного джема, случайно не съеденного во время долгой зимы (прям как удав со своими альманахами «прим.автора»).

Жизнь потекла в совершенно новом русле. Ольга Николаевна, связавшись со своими хорошими и влиятельными знакомыми из Краснодара, быстро оформила Данилу как приемного сына. Затем мальчика, конечно же, отправили в школу, причем сразу же в пятый класс, хотя, он раньше нигде и не учился. Но вопреки этому, Данила стал приносить домой пятерки. Учителя хвалили его, говорили, что у него прекрасное будущее. Ольга Николаевна не могла не нарадоваться такому ценному приобретению. В доме Данила был просто незаменим. Каждый день в сарае он выпиливал кусочки ДСП, что-то строгал, и уже через месяц своих работ, в доме появилась новая стенка, со специальной тумбой для телевизора. Все шло ровно и гладко, и дочь, на удивление матери, перенесла неожиданное заселение крайне спокойно. Но где-то через месяц, после этого события, Анюта стала стремительно набирать в весе. Толстела она буквально по дням, и никто не мог объяснить, в чем же причина этого. Не будем многословны. Анюта умерла. Каждый из вас наверняка догадался или хотя бы предположил, что к этой смерти наверняка причастен новоявленный сын. Ну что же. Может быть так оно и есть.
Целую неделю Ольга Николаевна безустанно рыдала. Ночью ей снились кошмары. Мертвая дочь, покойно лежащая в гробу, не выходила из головы. Каждая вещь в доме, как тому и положено быть после смерти близкого человека, отзывалась эхом воспоминаний. Но как-то раз, (заходит их главный и еще один пидорас. (шутка) «прим. автора») перерывая вещи дочери, Ольга Николаевна нашла зеленую тетрадь с надписью «тебе Мама». Она быстро пролистнула все страницы, затем, утерев слезы, в очередной раз хлынувшие из её глаз, принялась с самого начала усердно читать, перечитывая каждую строчку по несколько раз, дабы не упустить чего-то важного, чего-то, что могло открыться только ей и никому больше.

«В нашу семью он попал случайно. По крайней мере, мне всегда хотелось так думать. Что-то бесконечно доброе крылось в нем, словно какая-то мистическая сила оставила на нем свой отпечаток. И взгляд, его взгляд постоянно, словно кого-то оттискивал, даже если кроме нас с ним вокруг никого не было. Трудно было представить себе человека с большей харизмой, чем у него. А ведь ему было всего двенадцать. Все шло достаточно хорошо. А потом, в какой-то момент, я даже не помню точно когда это было, Данила увидел моего героя, в тот самый неподходящий момент, когда я отчаянно мастурбировала. Помню я смутилась тогда очень сильно, но Данила повел себя очень мудро и рассказал мне, что в том, что я делаю, ничего постыдного нет. Он попросил меня дать ему посмотреть фотографию и я ему её отдала. Он повертел её в руках и что-то странно пробормотал про себя, то ли что-то вспоминая, то ли наоборот, пытаясь забыть. Но первые дни, встречаясь с ним, я все равно краснела, особенно когда смотрела в его глаза, даже в школе задерживалась специально подольше. А потом привыкла и уже даже чуть ли не со смехом вспоминала тот случай.

Скоро мы сблизились с ним. Не телесно, конечно, а духовно. Хотя, может быть, мне это всего лишь показалось. Как-то он повел меня на кукурузное поле, которое находилось далеко за городом, возле старого железнодорожного моста. Мы шли несколько часов. Данила рассказывал мне смешные истории, о своей жизни, о глупости людей, позволяющих себе испытывать жалость к кому бы то ни было. Его мысли были интересны, он не похож был на наших учителей, но все-таки он учил. Слушать его речь было очень приятно. У него был приятный голос. Я раньше себе и представить не могла, что в таком возрасте человек может быть настолько умен. Конечно, я им восхищалась, но на все мои комплименты Данила всего лишь стеснительно улыбался. Хотя, может, это было и не стеснение, а что-то другое. Да. Скорее всего это было что-то другое. Впрочем ладно. Когда мы пришли, Данила попросил меня зачем-то снять майку. Я послушалась, ни о чем его не спросив. Мы прошли немного вперед, через кукурузу, и мне открылась потрясающая картина. Впрочем, потрясающей она мне показалась именно в тот момент. После, когда мы совершали прогулки туда уже как говорится не в первый раз, ничего потрясающего уже не было. Мы накатали тогда  пластилина (это теперь я знаю, что такое пластилин). Ну, поперло меня немного, конечно. Куда без этого. Философствовать начали. Потом домой пошли.
Потом когда план мне наскучил (а об этом я узнала не сама, мне Данила об этом сказал), я попросила своего верного друга помочь мне. Он даже не стал спрашивать мня «как?». Просто полез под свою кровать, достал небольшую баночку (как мне показалось ту баночку из-под джема), и дал мне две таблетки, только сначала предупредил, что глотать их следует тогда, когда он скажет.
Потом мы пошли на наше поле. Мы долго разговаривали о чем-то, но я в тот день претворялась, я все ждала, когда, когда же он скажет, что уже можно. И он сказал.
И я увидела своего героя, молодого, точь-в-точь как на той фотографии. Он стоял возле одинокого деревянного столба, не весть зачем и не весть кем вкопанного здесь. Стоял он неровно, словно раненный в ногу, покачиваясь под несильными порывами ветра. Я не раздумывая, побежала к нему, но внезапно остановилась. Слишком уж странным мне показалось появление своего возлюбленного здесь, посреди конопляного поля».
- Лично я считаю, что убитых в войне должно быть ровно столько, сколько должно быть. Не меньше и не больше, - сказал Владимир Ильич куда-то в воздух. Было понятно, что вождь, такими пространными рассуждениями, пытается привлечь к себе внимание. Но бедная девочка, откуда она могла это знать. Конечно же, услышав голос своего героя, она позабыла обо всем и бросилась ему на шею. Повалила его, стала целовать, ну а дальше…
«С Володей мы стали встречаться каждый день. Мы узнавали друг друга все глубже и глубже. Но с недавнего времени я начала толстеть. Я знаю, что это все из-за того препарата, который дает мне Данила и он сам мне об этом сказал. Но я выбрала свой путь и хочу пройти его до конца. Ах, мама. Как же далека ты стала мне за эти полгода. Я чувствую в себе такие силы, о которых раньше и не подозревала.  Очень печально уходить так рано».
Ольга Николаевна отложила тетрадь и побежала в комнату Данилы. Но мальчика уже давно не было. Вместо него на кровати лежала маленькая фотография Надежды Константиновны Крупской.
Короткое послесловие.
На шортах широкая надпись «ласкаво просимо», причем надпись сзади, а не спереди. Именно это в первую очередь его и насторожило. Но когда он внимательно присмотрелся в его лицо, то понял, что никакого его  - нет – это «она». Страшная до ужаса. Но! Всяк ходок знай погребок по своему торсу, но никак не по голове.

Tweet