После окончания провинциального пединститута меня направили на работу в деревню с забавным названием – Грязнуха.  Там я стал сельским учителем. Для тех, кто не представляет что это такое – постараюсь в двух словах рассказать…

Сельский учитель – существо, большую часть своей жизни прозябающее в большой одноэтажной  избе, называемой школой. Внутри, это странное деревянное здание, разделено на маленькие клетушки, называемые классами. В классах несколько парт, выкрашенных половой краской, за которыми обычно сидит не более 6-7 учеников.  В некоторых  же классах численность  бывает  вообще один или два человека.

Учитель в этой школе должен был быть на все руки мастер – помимо моей основной специальности на меня навесили  рисование, биологию, труды  и  физкультуру. Испугавшись поначалу, я вскоре понял, что качества знаний  здесь  не требуется. Главное,  своевременно заполнить классный журнал,  а затем валять дурака, заставляя деревенских оболтусов выполнять  самостоятельные работы по предмету.

Неожиданную прелесть для меня приобрели уроки физкультуры. Задав детям упражнения, вычитанные мною в методических пособиях, я, под видом контроля их выполнения, подходил очень близко к ученицам  и часто, под сбившимися трусиками,  мог видеть то, что недоступно было взгляду при других обстоятельствах. Это возбуждало меня чрезвычайно.  Вместо спортивного трико мне приходилось одевать на физкультуру плотные джинсы для того, чтобы хоть как-то скрыть вздыбливающуюся плоть. Частенько я вынужден был убегать с уроков в свой личный кабинет и  яростно там онанировать, воображая безумные картины секса со своими ученицами.

Поселили  меня в небольшой избушке, находящейся на территории школы. Естественно без всяких удобств. Мне приходилось самому носить дрова  и топить печь. Часто электричество отключали из соображений экономии,  и я  коротал тёмные осенние вечера при отблесках  пламени, выбивающихся  из приоткрытой печной заслонки, и свете керосиновой лампы.

Особенно убивала меня необходимость оправлять естественные потребности в общем туалете, находящемся на школьном дворе. Всякий раз я заливался краской стыда,  когда  сидел раскорячившись над смрадным очком,  а в сортир вбегали сорванцы и весело здоровались со свом учителем. Похоже моё смущение нравилось им. Я пытался с достоинством отвечать на приветствия, но  получалось плохо.  Меня, выросшего в городских условиях,  всё это чрезвычайно смущало и нервировало.

Однажды я попробовал испражняться в ведро и затем выносить его, но получилось ещё хуже. Младшие школьники бежали за мной и, хохоча, показывали пальцами. Позднее, завуч школы – плюгавый мужичонка с вечно заскорузлыми пальцами и  грязными ногтями, никогда не знавшими пилочки, объяснил мне,  что в деревне так не принято. В ведро ходят только самые дряхлые, немощные старики и старухи.  Здоровый молодой человек должен ходить только «на двор» и точка! Иначе,  я позорю высокое звание сельских интеллигентов, ведущих свои традиции от Чехова, Тургенева и Некрасова.

*  *  *

В тот день, как только я расположился в туалете, послышались чьи-то лёгкие шаги. С тоской отвернувшись, постарался продолжить потревоженный акт дефекации.  Шаги замолкли,  но вместо привычного «Здрасьте!»,  воцарила тишина.

Недоуменно я взглянул снизу вверх. Прямо передо мной стоял щуплый, вертлявый восьмиклассник Миша  Б. и, с наглой ухмылкой, открыто пялился на меня.  Мне стало не по себе от такого ни чем неприкрытого наглого поведения и я,  вместе со звуком опорожняющегося кишечника, выдавил из себя:

- Ну что тебе надо? Чего здесь встал?

От его ответа едва не упал со своего насеста:

- Слышь, учитель! Я знаю, что ты во время физры  дрочишь! Об этом все догадываются!
Не веришь? Вот фотка! – с этими словам он протянул мне скверную черно-белую фотографию, на которой был изображен я с приспущенными штанами и  обнаженным членом в руках. Краска прилила мне к  лицу. Так вот откуда появился полуоторванный клочок обоев на дощатой стене так называемого  моего «кабинета»  -  тесной клетушки, отгороженной от других помещений только тонкой дощатой перегородкой! Просверлить в нём дырочку для объектива и затем подловить меня не составляло никакого труда. Боже мой, какой же я был дурак! Как я мог  быть так неосторожен! Дурак, дурак!

Сидя перед  учеником в весьма интимной позе, я, внезапно сорвавшимся  голосом, просипел:

- Что тебе надо, сучонок?

Наглые мальчишеские глаза в упор смотрели на меня. Тонкие бескровные губёшки  кривились в ядовитой ухмылке:

- Ты поможешь мне трахнуть Светку П… (он назвал фамилию самой симпатичной девчушки в школе, на которую заглядывался я сам).  Ещё ты купишь негативы своих фоток. О цене потом договоримся. За «сучонка»  будет отдельная плата. А это возьми себе, если надо то ещё напечатаю,  –  с этими словами он бросил на загаженый пол фотографию и картинно развернувшись, не оглядываюсь, вышел прочь. Ошарашенный я так и остался сидеть со спущенными штанами…

Неожиданно в туалет ворвалась стайка первоклашек:

- Здрасьте, здрасьте!

Неловко подхватившись,  я торопливо соскочил с приступка, схватил и спрятал фотографию…

*  *  *
Вместе с невольным сообщником мы разработали план «операции». Впрочем, особенно разрабатывать и  нечего было.

Я отставляю  Свету после уроков, якобы для дополнительных занятий и под благовидным предлогом выхожу из классной комнаты. Миша заходит туда и  делает своё дело. Основная моя задача будет заключаться в том, чтобы после всего этого убедить Светку ни кому не говорить о случившемся.

Всё прошло как нельзя лучше. Когда я вошёл в класс, несчастная Света горько рыдала, размазывая слёзы по пунцово-красным щекам. Скомканные коричневые хлопчатобумажные колготки, которыми насильник связывал её,  валялись рядом.

Я положил руку на вздрагивающее, худенькое плечо:

- Мы отомстим ему! Давай побьём его палкой в туалете!

Захлёбываясь от рыданий, она согласно закивала головой.

- Тогда сходи в спортивный зал и принеси оттуда гимнастическую палку и скакалку!

Когда она удалилась, я выскочил на крыльцо.  Мишка, нервно затягиваясь сигаретой, спросил:

- Ну как, всё нормально?

- Нормально, нормально… Давай быстрее негативы тащи! Встретимся в сортире. Сколько ты за них хочешь?

Когда он назвал сумму я, не раздумывая,  согласился. Он удивлённо присвистнул:

А у тебя деньжищи-то есть такие?

- Есть, есть! Покончим с этим делом и разойдёмся быстрее…

*  *  *
  Смеркалось.  Хлопьями начал падать первый осенний снег. Затаив дыхание,  вместе со Светой мы стояли в вонючем туалете. Она, дрожа от холода, взяла меня за ладонь и доверчиво прижалась к руке. Я почувствовал  тепло её тела и то, как под крошечной грудью частыми ударами бьется сердце.  От неё исходил резкий неприятный запах чужой спермы и, что-то вроде ревности, кольнуло моё сердце …

Когда Мишка вбежал в туалет, прочная дубовая палка с размаху опустилась на его  голову. Он начал медленно оседать.  Подхватив тело, обшарил карманы  и с ужасом не обнаружил там негативов. Раздумывать было некогда…  Схватив за щиколотки тонкие мальчишеские ноги, со спущенными носками и задравшимися школьными брюками, с усилием пропихнул его головой вниз через очко,  в зловонную жижу.  Там что-то булькало и шлёпало. Вонь усилилась и  меня чуть не стошнило.  Когда ноги перестали подёргиваться,  я отпустил их и  повернулся к безмолвно стоящей рядом, оторопевшей Свете:

- Пойдём, пойдём, девочка отсюда...

Когда она машинально повернулась к выходу,  я набросил на тонкую шейку петлю из верёвочной скакалки и с силой потянул на себя. Заплаканные  глазки почти сразу  стали выпучиваться и наливаться кровью. Язык некрасиво вывалился изо рта и начал синеть.  Торопливо приподняв обмякшее  тельце,  закрепил концы скакалки за брус на стене и аккуратно подвесил обмякшее тело рядом с приступком.

Дело было сделано. Я не спеша выкурил две сигареты, бездумно смотря на ботинки, торчащие из очка,  и вытянувшееся тельце девочки.  По тыльной стороне голых синюшных ножек текла кровь вперемешку  со спермой. На всякий случай я осторожно поднял палку и  оставил на ней отпечатки узких  девчоночьих ладошек.

Ну, вот и  всё. Вроде бы ошибок не никаких не сделал. Оставалось только найти негативы.
Выйдя из туалета,  я увидел на свежем снегу цепочку следов,  ведущих к школе. Эх, Мишка,  Мишка… Хотел деньги побыстрее получить. Шантажист из тебя никакой! А мог бы славный подонок вырасти… Неожиданно, я почувствовал к нему что-то вроде симпатии…
Негативы, тщательно завёрнутые в газету, лежали под школьным крыльцом, куда меня привели полузанесённые снегом следы подростковых ботинок.

Tweet