Ночная тьма опустилась на водную гладь залива Ла-Плата. Ихтиандр плыл в прохладной мгле, радуясь обретенной свободе. Старый цинковый бак в тюрьме…брр…этот кошмар будет преследовать Ихтиандра до конца жизни. Да и призрак Педро Зуриты, пидораса алчного, чтоб ему утонуть спьяну, до сих пор мерещился за спиной едва ли не осязаемо. Но кошмарам еще придет время. А сейчас жабры вновь трепещут и жадно разверзают свой зев в прохладной и свежей морской водичке. Классно на воле, что и говорить, хотя и охота порой выплюнуть настоебавшие легкие.    

Свобода вредно подействовала на мозги жабродышащего, час назад слинявшего из-под стражи зэка. Не внял он мудрым наставлениям Сальватора. Кои сводились к нехитрой истине:
«Уебывай отсюда! Чем быстрее  –  тем лучше».
Захотелось ему, блядь, покуражиться. Он уже подумывал – не затопить ли к дьяволу морскому пароход, на котором уплывала Гуттиэре? А затем спасти ее, наслаждаясь криками тонущих детей стариков и женщин, отчаянных матерных воплей, дешевых молитв несуществующим богам среди живописно колышущегося на волнах всяческого хлама и красивых масляных пятен.  И, конечно, грязно воспользовавшись ее обморочным состоянием удовлетворить свои низменные животные потребности.
(Вот ублюдок! Не правда ли?)
А вы как хотели? Благородно доставить ее на берег и исчезнуть в прибое? Фигушки – мы это уже проходили, в прошлый раз из этого совсем ничего путного не вышло. В самом деле: уебали лопатой по башке, заставили день-деньской потрошить устриц-жемчужниц, мародерствовать на затонувшем «Мафальду», а потом и вовсе в тюрягу упрятали. 
Правда, вот, что делать дальше он так и не решил: то ли тривиально бросить ее на каком-нибудь острове, то ли утопить посреди океана, а может скормить знакомым акулам? «Да ну ее на хрен», – решил Ихтиандр при здравом размышлении. Плюнув  на эту затею, поплыл себе дальше, наслаждаясь ночным океаном. Пора бы уже курнуть сушеных водорослей, что заныканы у него в надежном месте. Да и жрать хочется так, что переночевать негде.
(Бедняга совсем рехнулся от пребывания в местах не столь отдаленных)

Впрочем, веселая и душевная компания этому ластоногому отморозку на сегодняшнюю ночь была обеспечена. Причиной тому послужило одно неприятное событие, – из зверинца доктора Сальватора, снедаемая жаждой мести и терзаемая отвратительным голодом убежала та самая земноводная мартышка, зверски убив сторожа-негра Джима садовой мотыгой.
(«А что этой твари не понравилось?» – спросите Вы. Тут придется сделать совсем нелирическое отступление. Как Вы уже поняли, ничто человеческое Ихтиандру было не чуждо. Юноша сей, как известно, был довольно застенчив. Лет этак до четырнадцати он перебивался случайными дельфинами. Но с возрастом стал заглядываться на более человекообразные создания, – природа брала свое. Утопленники, прости Господи, не произвели на него особого впечатления… Но обезьяна…
В ожидании ответа, в свою очередь, задумайтесь, – а вам понравилось, если бы вас ежедневно харили во все поры извращенными способами, с рыбьим жиром вместо вазелина, не спрашивая вашего согласия и не интересуясь вашим самочувствием? То-то и оно! Земноводная макака в этом плане не была исключением. Долгие годы она вынужденно терпела подобное обращение. Кстати, не только сексуальные эксперименты, но еще и абсолютно поганую кормежку. А сейчас натерпевшаяся мартышка полна была решимости взять реванш.) 

К тому времени все побережье было в курсе, что ученый-маньяк, известный как доктор Сальватор, заселял территорию своего ужасного капища (известного у индейцев под поэтическим названием «Чудесный Сад», – шуточка в его духе, между прочим) богомерзкими существами, появившимися в результате бесчеловечных, фашистских опытов.
(Где, спрашивается, были эти придурки из Гринписа?) 
Только эта самая приснопамятная обезьяна, так напугавшая пройдоху Кристо, выделялась среди всей этой кунсткамеры. Так как была она представительницей племени Морских Обезьян.
(Несмотря на все неубедительные мульки, которые залечивал душевнобольной садист благородным сеньорам, собравшимся в суде)
Странный и довольно тихий народец, совершенно не известный широкой общественности. Обезьяна эта, значит, как-то давно попала в лапы аморального ученого-психопата, и, возможно, послужила мощным стимулом для его последующих отвратительных экспериментов.
(Есть мнение, что Сальватор – идеолог и вдохновитель нацистских ученых-медиков в годы Второй Мировой войны)

Ихтиандр наслаждался чувством всеобъемлющей эйфории, пришедшей после воскуривания чудных водорослей. Даже боль в легких сделалась не такой острой. Ихтиандр поймал крупного атлантического окуня, а потом с жадностью, утробно ворча и разбрызгивая вокруг слизь, сожрал его живьем. Юноша лежал на прибрежных камнях и редкие волны приятно освежали утомленные жабры и кожу. Ум его был занят мыслями о добром и прекрасном. Например, о том, как ловчее отпиздить Зуриту, да так чтоб самого не поймали. Да еще не мешало бы дядюшку Кристо, гниду ссученную, мордой по булыжникам повозить, как и подобает любящему племяннику. С радостью он предавался подобным размышлениям, ничего не замечая вокруг. (Зря, ой зря…)
Тем временем банда Морских Обезьян, озверевших от рассказов вернувшейся соплеменницы, тихо окружала беспечного земноводного юношу. Исполненные кровожадного безумия твари были решительно настроены отплатить сполна той же монетой человекообразному недоноску. Но не просто отплатить, а вместе с причитающимися солидными процентами. 
Холодные перепончатые лапы схватили Ихтиандра за руки и за ноги. Он завопил дурным голосом, охренев от неожиданности совершенно. Изрыгая грязные ругательства (подслушанные, очевидно, у портовых рабочих), бешено извиваясь, Ихтиандр пытался сбросить с себя влажные мохнатые тела.
– Отъебитесь от меня, макаки пиздопротивные, ебать ваши жабры! – верещал человек-амфибия, судорожно пытаясь освободиться.
(Несколько забегая вперед, отмечу, что подобная процедура ждала его самого в ближайшем будущем)
Однако совладать с ловкими морскими убийцами оказалось не так-то просто. Нож и очки были сорваны и отброшены. Шершавый камень-ракушечник в лапе обезьяны описав крутую дугу превратил рот Ихтиандра в кроваво-зубное месиво и прервал поток нецензурной брани.
Надежно связанный, издававший нечленораздельное мычание, побитый и жалкий, Ихтиандр дрожа от ужаса взирал на агрессоров. Торжествующие приматы возбужденно переговаривались между собой, уточняя детали предстоящего веселья. Но вот совет закончен.
(Гостеприимные хозяева намерены сделать все, что в их силах, чтобы дорогому гостю не было скучно)
Ихтиандр едва не лишился чувств, увидев обезьяньи морды, перекошенные в гримасах дьявольской похоти и чудовищной жестокости.
Дико завывая и пытаясь разорвать путы, несчастный пленник катался по камням. Эта жалкая эскапада совершенно не тронула его палачей. И, пританцовывая от возбуждения, гнусные волосато-чешуйчатые создания приступили к первому акту (половому) кровавой оперы «Отмщение». Долго метались нечеловеческие вопли над ночным океаном вместе с потревоженными чайками.
(Немногочисленные слышавшие их рыбаки, замирали от страха и спешили подальше от проклятых мест. Суеверно шептали друг другу: «Это Он! Морской дьявол!»)
В ход пошло все, что подсказала обезьянам их убогая фантазия (и что нашлось на берегу): ракушки, песок, камни, жгучие водоросли, ржавый якорь…
    И уже к рассвету, вдоволь насытившись местью, удовлетворенные обезьяны решили кончать подонка. Просто и без выкрутасов – утопить!
(«Идиоты!!!» – завоете Вы, но будете не справедливы, – утопить-то они его собрались не в благодатном океане, а в смрадном мазутном озере, обнаруженном  неподалеку)
Хрипящее тело, поддергивающееся в конвульсиях, покрытое коркой запекшейся крови и других биологических жидкостей, отволокли к зловонному черному омуту. Привязав отслуживший свое ржавый якорь к ногам Ихтиандра, бесчеловечные макаки швырнули несчастного навстречу ужасной смерти. Утробно булькнула трясина, равнодушно принимая жертву.
А Морские Обезьяны (бывшие до этих печальных событий довольно уравновешенным и спокойным народом), словили не слабый кайф и почуяли настоящий, дурманящий Вкус Крови. И старейшина племени – особенно мерзкий на вид павиан – высочайше благословил продолжение буйной вакханалии.
(Другими словами, обитателей побережья залива Ла-Плата ждала нескучная житуха)

Каждый житель городка знает старого, полупомешанного индейца Бальтазара. Но он никому не причиняет вреда.
(Такова, по крайней мере, официальная версия) 
«Как бы ни хуй!» – ухмыляется про себя Бальтазар, затачивая до бритвенной остроты огромный рыбацкий нож. Сегодня ночью море опять неспокойно, и он опять пойдет на берег, обезглавив по пути замешкавшегося испанца и расчленив еще теплое тело. И снова он будет взывать к  ночному морю и индейским богам, умоляя вернуть сына.
Впрочем, старику недолго оставалось убиваться, – милая компания очень дружелюбных и отзывчивых Морских Обезьян навестила городок этой ночью. Они, в своеобразной конечно форме, выразили соболезнования старику, и избавили его навсегда от любых страданий души и плоти.
(На самом деле, им, конечно, насрать на человеческие страдания. Обезьяны – что с них возьмешь?)
Фазенда доктора Сальватора сгорела после визита странных ночных посетителей. Собаки и слуги не успевшие унести оттуда ноги, дорого поплатились за свою нерасторопность.
Рыбаки, вытащившие свои сети как-то утром, обнаружили запутавшийся там изувеченный труп прокурора. Епископ Хуан де Гарсилассо был найден утонувшим. В бочке с пульке.
А изо рта у него торчал огромный рыбий х… хвост.
«Вот тебе, блядь, и аппендицит!» – шептались потрясенные горожане. И шустро собирая скарб и домашних, сваливали из проклятого города куда подальше.
В заливе Ла-Плата перестали появляться дельфины и исчезла рыба. Да и рыбаки вместе с нею. Ни один безумец больше не отваживался выходить в море. И появляться ближе двадцати километров к берегу – тоже. Редкие корабли и путники забредали в проклятые места, а, совершив такую невероятную глупость, оставались там навсегда.
(Что тут скажешь? Обезьяны вошли во вкус! Макаки ебаные…)

А Педро Зурита по-прежнему ловит жемчуг в Калифорнийском заливе. И концы его усов подобно стрелке барометра всегда показывают высокое давление.

Tweet