Грузились на ладью быстро, да и что там особо грузить? Все просто у воев – все свое ношу собой. Разве что в мешки докинули копченную вепрятину, которой у старого волхва оказалось в избытке, да старик в свой мешок сложил травы какие-то, настойки, бальзамы, примочки и мази. Мешок у волхва получился нелегким, но Мечеслав, взвалил его на плечо и даже не крякнул. Да и что там тащить шагов пятьдесят, а вес бараний. Рядом с широко шагавшим Мечеславом, смешно по-старчески семенил Волхв, придерживая старшого за рукав рубахи. Ватаги быстро покидали свои котомки на борт, лихо и, красуясь, друг перед другом в полшага заскакивали на дощатую, белесую от мытья палубу,  один волхв замешкался, не мог никак старый сил собрать. Кормчий только бровями повел, да зыркнул на смеющихся дружинников. Первым кинулся Заграй, протянул деду руки, подхватил, да как тот стоял, так и выдернул его.

Старик смущенно улыбался, а Заграй весело блестя зубами, поставил старика на пол,  и похлопав по плечу успокоил,- А не бойся дедка, не такое на ладью корячили. Вон в прошлом походе лошадь из Царьграда уперли, самого Цезаря, говорят, коняка был.
- На спор взяли, бились с воеводой царьградским о заклад, ладья против коня,- засмеялся Мечислав, - я  Заграя, против их богатыря выставил. Здоровый римлянин был, огромный, попал бы Заграй тому в  охапку – едва ли выжил. А так не подпустил к себе Заграй здоровяка. Сначала меткими и легкими ударами дыхалку ему сбил, как с котенком игрался. То в морду ему даст, то по пузу треснет. Ромей вертится, как медведь, а толку нет, Заграй вокруг него легким соколом вьется, да все бьет,  да настукивает. Здоровяк уже совсем взбесился, за лавку схватился и давай за Заграйкой носиться. А тот знай себе смеется, да от дурня уворачивается. Так умучил хороняку, что тот едва дышал, замотал его, закружил. А потом и совсем ловко уложил на лопатки, лихо нырнув под противника, ударил его в грудь так, что впечатал деревянный крест в сплетение. Проигравший потом стол проставил, да какой богатый! Чего только на стол не выложили: и мясо быков, и хлеб и овощи и конечно в изобилии фрукты. Вина выкатили бочку, да только Мечислав своим знак сделал - не пить!  И был прав, угр Ёкка, по своему обычаю, что не пил в  меха себе слил, чтоб добру не пропадать, так потом уже, на ладье попробовал. Пена изо рта пошла, а сам Екка умер в мучениях. Тело судорогой свело, а все внутренности сгорели от огня, даже кровь спеклась и стала похожа на творог. А пока шел пир, да ватага мясом объедалась, сидел ромей, да все злым глазом на Мечислава смотрел, думар дырку в нем просверлит, как буровил. А Мечислав, еще раз об заклад бился, - «вот давай мой боец коня на ладью занесет, а если твой снести обратно сможет  - верну коня. Только, чур, бойцов мы сами выбираем - я твоего, а ты моего». Снова бились, римлянин выбрал Шуйка, - вон того видишь мелкий? Мелкий, а жилистый, силы в нем, да как в Святогоре-богатыре. Он подковы руками ломает. Затащил Шуйка конягу на ладью, что там: по сходням-то качался, потом изошел, кряхтел, рычал, но упер. А вот римлянин не смог. В общем, остался воевода царьградский без коня. Два раза ему нос утерли. Мечислав замолчал и отвернулся от старика, в глазах мечтательно забилась тайная мысль,- эх, снова бы на юг сходить бы, да понаехали на берега Днепра кочевники, и ромеи стали строже стеречь свои границы, ненароком на большой отряд нарвешься – не отобьешься, не откупишься. А на севере мало еще кто их ждал, да и ватажники по домам захотели. Ну, да что об упущенном жалеть, самому себе жилы наматывать, нет так и нет. Ушли на севера, а и вовремя. Нечего промеж двух сил лезть, когда сам мал да немощен.

Десятка бойцов навалилась на судно и спихнула его с берега на мелководье. А там его подхватило течение и потащило потихоньку вниз, за собой, утаскивая корму. Кормчий навалился на руль, крикнул команду, выровнял кораблик, гребцы затабанили и когда на борт запрыгнул последний германец, отряхивая свою рыжую, всклокоченную голову от волховской воды, ладья горделиво тронулась в путь.

-Эй, рыжий, бороденку выжми, уже лужа натекла, - загоготал неугомонный угр Яху. Он подскочил к немного туповатому, но сильному германцу и дернул его за рукав рубахи. Из рукава тоненькой струйкой потекла вода, а сам рукав треснул на шве, и в дырке показалось мощное плечо, иссеченное шрамами. Германец на этот раз не стерпел, и толкнул зазевавшегося угра, вложив в толчок всю нокопленую злость. Яху полетел кубарем, собирая по пути все, что плохо лежало или стояло, и окончил свой путь уже под ногами кормчего. Старшой не стал особо думать и ломать голову, и встретил летящее тело не менее красивым и мощным пинком. Угр завертелся волчком, заругался придерживая ушибленное место. Мечислав, поймал его, схватил за ухо и, немного выкрутив, отвесил другой рукой подзатыльник, -  тебе сколько раз говорил уткнуться в тряпочку и молчать? Глаза у угра вылезли из орбит, а ухо стало пунцовым. Кормчий еще пару раз отвесил ему затрещин, а потом, сопроводив Яху попутным пинком, отправил в угол на носу. Угры, снова зашептались между собой, зашевелились, самые горячие уж за ножи схватились.

Но вмешался волхв, он спокойно подошел к уграм и что-то сказал, угры рассмеялись, а Яху покраснел, и сел уткнув лицо в колени. Волхв еще минут пять поговорил с уграми и те, встав на колени, поклонились ему, а потом, один из них встал и подошел к Мечиславу. Кормчий уже собирался вытащить меч, но угр поклонился ему в пояс и сказал,- Господин, наши вои велели передать тебе, вот это, - и он вытащил из-за пазухи блестящий круглый предмет, - это Северная Мать, она всегда показывает на север. Угры толпой подошли к  кормчему, и встали на колени, за ними пришел и волхв. Он строго посмотрел на угров, как на детей неразумных и сказал, - Мал забыл тебе кое-что сказать, - и он снова выразительно посмотрел на угра передавшего Северную Мать.
- Господин, угры приносят тебе клятву верности, - сказал Мал и тоже встал на колени,- клянемся матерью нашей землей,  и водой, не имеющей память, клянемся огнем очага родных домов, быть верными тебе и послушными воле твоей. Угры встали с колен еще раз поклонились в пояс и удалились с гордым видом, окинув взглядом германцев. Остался только Мал, он подошел к Мечиславу и попросил в руки Северную Мать. Он любовно погладил блестящую крышку, и несильно нажав, открыл ее. Под крышкой на тонком стержне плясала тоненькая стрелка в виде женщины с распущенными волосами и вытянутыми вверх руками. Угр аккуратно рукой повернул стрелку в сторону, через секунду стрелка вернулась на свое место и снова показывала на север. Он отвел ее в другую сторону, и все повторилось. Волхв, подошел к угру, и аккуратно, взяв из его рук прибор, стал рассматривать его, и ворочать стрелку в разные стороны. Устав бороться с упрямой железной матерью, волхв, что-то спросил у угра на его наречии. Угр утвердительно кивнул головой, и что-то затараторил на своем. Волхв снова что-то переспросил и, повернувшись к Мечеславу, сказал,- ну все, теперь можем плыть через море напрямки, и через Ладогу, и через Балтику.
- Это как еще?- удивился Мстислав, - через море? Чтоб берегов не видать? Так?
- А можно и так, чтоб не видать. У нас теперь Северная Мать есть, или как ее на Беломорье матка зовут. Я тебе покажу, как ей пользоваться.

По реке медленно и словно не торопясь, шел кораблик, вверх по течению, из Ладоги. Его надутый ветром полосатый парус едва тянул груженое судно, поэтому гребцы налегали на весла изо всех своих сил. На корме в барабаны бил огромного роста лысый и бородатый грек, а  его загорелое до черноты тело переливалось от пота на солнце. Северное солнце обманчиво, не жаркое, от любого облака становится прохладно и даже холодно. Но гребцам было не до романтических размышлений, о солнце, погоде или природе приладожья, их лица были напряжены, а движения скрупулезно просчитанные.

На корме в шелковом шатре сидел стареющий купец. На нем был халат из тонкого шелка, темно-синего цвета с вышитыми звездами. Его восточное лицо с тонкими чертами и небрежно выбритым, и покрашенным хной в  почти оранжевый цвет, одним усом было обезображено рваным шрамом. Он развалился на толстой пачке шкур, и, почесывая себя по волосатому большому животу кривым кинжалом, зевал во весь рот. Легкий ветерок играл тонкой занавеской, за ней в углу, в клетке из железа стояла девушка, держась за решетку. На ней почти не было одежды, вернее те обрывки ткани, которыми девушка пыталась прикрыться,  едва ли можно было назвать одеждой. Купец ел, лениво отрывая, куски свежего прожаренного мяса, всем своим видом показывая, как он наслаждается едой и вином, терпким и соленным, с берегов далекого Рейна. Причмокивая и облизывая пальцы, купец поглядывал на клетку. В глазах девушки горел огонь ненависти, но слюни, которые она сглатывала, выдавали ее с головой. Она не ела уже четвертый день. Но запах еды привлек ее, и даже заставил встать, не смотря на гордость и ненависть. Купец поднялся и подошел к клетке, помахивая костью с ошметком мяса, перед носом девушки с тайным удовольствием следил за ее глазами.
-Я сказал: «Ты будешь просить, умолять меня, и  валятся в ногах, гордячка». Прошло всего лишь три дня, и ты уже, как собака, готова вылизать мою руку, потому что на ней остался запах мяса. Он ткнул куском мяса  девушке под нос, и, громко засмеявшись,  отдернул руку, когда она попыталась схватить его, - самое ценное в тебе твое тело, а дух? Дух я сломаю! Он гордо задрал голову и, отвернувшись от девушки, снова завалился на шкуры. Купец потянулся, и из небольшого шкафчика он достал причудливо вытянутую длинную трубку, и, отломив кусок черной смолы, засунул ее в трубку. Ткнув, острой, как игла лучиной в горящий фитилек лампадки он пожег трубку и, сделав затяжку, затаил дыхание. Выпустив дым из носа, снова поджог смолу, и снова задержал дыхание. Его глаза помутнели, прищурились. Он снова повернулся к пленнице и, хохотнув, бросил в нее кость. Девушка сначала отшатнулась в испуге, но потом метнулась к кости. И протянув руку через решетку, попыталась схватить кость, отскочившую от клетки. Но расстояние было больше, и она тщетно пыталась дотянуться до еды. Купец откинулся на шкуры и зазвенел колокольчиком. В шатер вошел темнокожий воин, вооруженный изогнутым коротким мечом.
- Принеси мне воды, много воды.
-Да, мой господин, - воин поклонился, прижав руку к груди, и вышел, через несколько мгновений,  в шатер вместе с воином вошел юноша, несший кувшин с высоким горлышком и тонким рисунком на боках.
- Нет много воды, бочку! – закричал в гневе купец. Слуга выскочил из шатра, и прикатил пустую бочку, и побежали слуги, наполняя ее водой из реки. Купец тем временем, снова достал смолу, отломил кусочек и прикурил трубку. Девушка, все еще не оставляла попытки дотянуться до кости с маленьким кусочком мяса, и купец затягивался легким дымом из трубки и, рассматривая эту картину, смеялся. Он снова оторвал несколько кусков мяса и подошел к клетке. Девушка поднялась и попыталась скрыть обрывками одежды свою шикарную высокую грудь. Купец помахал у нее перед носом едой, и демонстративно опустил кусок мяса в рот. Девушка зарычала и бросилась на решетку. Купец снова засмеялся, обнажив острые, крупные зубы и, хлопнув в ладоши, отослал слуг.
- Ну, что кошка? Не нравиться сидеть в клетке? – он подошел и стал с силой водить ножом по прутьям. Прутья зазвенели, девушка отшатнулась, забилась от него в дальний угол и сжавшись схватилась за голову. Купец рассмеялся и, схватив бадью, наполнил ее водой и плеснул в пленницу, та завыла в голос, запричитала. Но ее мучитель только разошелся. Он схватил палку и с ожесточением стал бить по клетке. Девушка от ужаса визжала и кричала, но ни один человек на судне даже не подумал спасать ее. Только гребцы ухмылялись каждому новому визгу. Он поливал девушку холодной речной водой, до полного бесчувствия, и колотил по клетке, и хохотал над ее мучениями и ужимками. В конце концов, она не выдержала и лишилась чувств.

Купец, отошел от клетки и смачно плюнул на тело девушки, снова прикурил трубку и вышел из шатра на воздух. Гребцы сильнее заработали веслами, а кат продолжал все так же мерно стучать в барабан. Купец окинул взглядом свое судно и снова вернулся в шатер. Девушка уже пришла в себя, ее колотила крупная дрожь, она тряслась, и что-то тихо бормотала себе под нос. Купец снова подошел к клетке и стал методично плевать в нее, стараясь попасть в лицо. Его лицо исказилось, и он заорал,- ну, что сучка, нравиться? Он снова схватил палку и размахнулся, девушка вся сжалась и закрылась руками.
-Господин, господин, - зашептала она, - прости меня господин. Она встала на колени и стала бить перед ним поклоны. Купец улыбнулся, и снова лег на шкуры.

Внезапно корабль рвануло, и он остановился, как будто сел на мель. Раздались крики и в этот момент засвистели стрелы, и раздался рык десяток глоток. Купец схватил меч и выскочил из шатра, к его кораблику стремительно летели несколько лодок. Купец спрятался за складками шатра и стал наблюдать. Команда уже схватилась за оружие, и даже пыталась огрызаться стрелами. Но враги были хитрее: с берега нависшего над корабликом летели и летели стрелы, и каждая из них находила цель. Первыми погибли лучники, пытавшиеся остановить нападение лодок. Еще несколько мгновений  и ватажники заскочили на корабль. Ловко, как птицы они взлетали на борт, и вот уже команда стоит, как стадо баранов, сбитая в одну кучу на носу. Купец, выкинул подальше меч, пробормотал про себя проклятие и вышел из шатра.

Tweet