Я предавался размышлениям о вечном, то есть просто дремал в тени, когда раскрылись куколки шелкопряда. Спасибо Ленке, которая разбудила меня, прислав образ бабочек, летящих в мою сторону. Я завороженно смотрел, как крылатая радуга медленно растворяется в небе.

Лена благосклонно приняла мою благодарность.

Нам с Ленкой нравится думать, что мы - только куколки, и когда наше ожидание закончится, из мертвых куколок вылетят бабочки, чтобы раствориться в небе, помахивая большими красивыми крыльями.

За ночь в паутину никто не попался, я подманил доверчивого кролика, послав ему образ самочки, послушал песню страха и боли, которую кролик пропел, запутываясь в нитях. Все маленькие зверьки поют одно и то же, но вскоре ужас сменяется апатией и песня стихает.

Лене недавно попались необычные крабы, поющие дивные песни. Когда панцири окончательно растаяли, ей пришлось срочно их съесть. Крабы оказались вкусными, но Лена жаловалась, что ей будет не хватать этих песен, и если мне когда-нибудь попадется падающий краб, я ее пойму.

Падающих крабов приносит огромная умирающая птица. На обычных, тех, что раньше водились в лесу, они похожи только панцирем. Хотя и панцири у них чудные. Крабы, попавшиеся Елене, пытались петь что-то своей птице. После мы попытались спеть ту же песню сами. То есть пела Лена, а я ей подпевал в силу своих заурядных способностей.

Наше жалкое творчество увенчалось неожиданным финалом: над лесом пронеслась птица, похожая и не похожая на знакомые нам. Она упала и умерла в моей части леса. Может быть, мне повезет, и я все-таки услышу пение падающего краба.

В каком-то смысле весь лес - моя паутина. Я прислушался к лесу, не видит ли кто-нибудь птицу или упавшего краба. Конечно же, смерть птицы напугала многих маленьких зверьков. И многие наблюдали осторожно, как краб ползет прямо в мою паутину. Через несколько часов доползет, если не свернет или не отвлечется на что-нибудь - в лесу много интересного.

Иногда зверьки сами попадают в паутину по неосторожности, иногда я пою им что-нибудь приятное, и они сами приходят. Чтобы краб не отвлекался на глупости, я спел тихонько ту же песню, что и для птицы. Петь во всю силу я не решался, краб мог и не выдержать.

К вечеру краб дополз. Панцирь его уже немного оплавился, но не сильно. Я обмотал пленника паутиной, хотя он так выбился из сил, что, кажется, заснул. Хладнокровное животное, я бы на его месте очень боялся. Слушать было нечего, я тоже решил отдохнуть.

Через пару часов сигнальная нить задергалась. Краб проснулся и осознал свое безнадежное положение. Я подобрался ближе, вызвав новую бурю отчаянных метаний. Так жертвы запутываются еще сильнее, впрочем, я скрутил краба очень надежно, даже дергаться толком он не мог.

Я устроился поудобнее и стал слушать. Лучше всего была слышна обычная для любых зверьков мелодия - серебристые нотки страха, грязно-бордовые - отвращение, почему-то я не нравлюсь своим жертвам, даже странно, я так красив. И серой удушливой волной жертву накрывает отчаяние.

Странно, но красных всполохов боли в песне моего краба не было. Его панцирь плавился, а ядовитые нити паутины ускоряли разрушение. Но краб чувствовал только усталость.

Вроде бы, ничего экстраординарного. Однако я доверял отзывам Елены о чудесном пении крабов и прислушался внимательнее. Старание мое оказалось с лихвой вознаграждено. Приглушив «верхние» звуки эмоций, я с восторгом услышал, как мой пленник поет одновременно несколько прекрасных мелодий, сплетавшихся в божественный хор. И все это исполняет один маленький зверек!

За грубыми нотами эмоций звучала песня с текстом, которого я пока не понимал. Я спустился глубже и передо мной закружились образы. Краб мой, как я понял, оказался самочкой. Я смотрел на мир ее глазами. Но видел не только привычный мне лес. Стоило прислушаться как следует и расслабиться, как я провалился. Ощущение падения было столь явственным и пугающим, что я перестал слушать вовсе, даже отбежал подальше.

Но любопытство и жажда прекрасного, а песни самочки-краба были прекрасны, взяли свое. Я прислушался вновь, готовясь к падению…

Паук, огромный паук нависает… Чего он ждет?..
Веранда освещена солнцем, в углах сидят крестоносцы, у каждого в сети несколько мух и по бабочке - крапивница и красивая, пестрая, может быть адмирал?..
Саша, Сашенька, где ты…
Я стою в кают-компании, ты протягиваешь чашку кофе, я обжигаю пальцы…
Почему не работает электроника?!!

Образы, мысли, слова, которые я понимаю, когда слушаю ее, и тут же забываю их смысл. Она смотрит на меня ужасаясь, одновременно она думает о прошлом, о будущем, которого не будет. Панцирь тает с каждой минутой.

Мне захотелось внести толику порядка в хаос ее песни, прекрасной, но сводящей меня с ума. В буквальном смысле. Не в моих привычках общаться с едой, но я решил привлечь еще больше ее внимания и послал образ падающей куда-то за лес птицы. Её птицы. Одновременно я нырнул обратно в ее сознание, чтобы услышать новую мелодию.

Странное, будоражащее ощущение…

Корабль чертит огненный росчерк на небе…
«Ласточка» лежит оплавленная на дне пропасти…
Я ищу, ищу, ищу глазами хвост дыма, белый след на синем небе…
Я же видела, как только что пролетела моя «Ласточка»…
Пустое синее небо... Если не замечать нависшее чудовище, если не замечать нитей, разъедающих скафандр, если не замечать причудливых чужих деревьев… Если про все забыть, можно на секунду поверить, что это небо родное. И в нем только что пролетела моя ласточка…Наша разбитая «Ласточка»…
Саша, где ты, я схожу с ума…

Я знаю овраг, где лежит мертвая птица. Нет, там я не был, я никогда не покидал своей паутины, но разве это причина, чтобы не смотреть на лес глазами маленьких зверьков. Я попробовал хитрую комбинацию: отловил легковесное сознание какого-то суслика, пробегавшего мимо оврага. По воле моей суслик засмотрелся на труп птицы. Он думал, бедненький, что ему самому интересно это зрелище. 

Девочка любит сменять образы лихорадочной чередой. Я начал показывать ей попеременно то птицу падающую, то мертвую на дне обрыва. Получилась вполне живая картинка - птица падает и лежит, разбившаяся. Певунья моя поддержала эту игру, добавив картинку только что упавшей птицы, почти живой. Мы-то с сусликом видим ее изрядно разложившейся - с рваной, потекшей кожей и блестящими костями, торчащими наружу. Меня это зрелище не пугает - все, попавшие в паутину, скоро становятся такими.

И самочка краба скоро станет такой. Как только скончается ее панцирь. По моим прикидкам ему осталась пара дней. Хотя, если бы не едкие нити паутины, он продержался бы с недельку. Но все равно бы растаял. Девочка обречена с того момента, как умерла ее птица. И что-то мне подсказывает, умерла она еще в небе.

Слушать песню моей девочки «изнутри» становилось все легче. Будто я свил паутину в ее сознании. И мог легко сидеть в самом центре и любоваться открывшимся видом. При этом мы с девочкой составляли одно целое. Интересно, Лена чувствовала то же самое со своими крабами?

Вспомнив об Елене, я тут же поскребся в ее сознание, вызывая на разговор. Она сразу откликнулась. Лена никогда не бывает занята для меня. Да и какие дела могут быть у Ожидающей, сидящей в своей паутине?

Я попробовал описать ей свое общение с самкой краба, но Лена сказала, что ее крабы пели совсем по-другому. А идея свить паутину в их головах показалась моей подруге чересчур эксцентричной. Впрочем, Ленка дала совет, как еще расшевелить пленницу. Она подкинула мне по памяти образ только что запутавшихся крабов и образ крабов мертвых, с обметками панциря, высосанными ею до состояния сухого сучка.

К этой галерее я прибавил песню, с помощью которой мы приманили птицу моей девочки. Получилась великолепная песня. Такую мне не доводилось ни слышать ранее, ни тем более петь.

Я забрался в центр «внутренней» паутины и запел новый шедевр. Эффект превзошел все мои ожидания. Сперва нас захлестнул серебристый поток страха, такой мощный, что смыл все прочие мелодии. Мы дергались, заставляя нити еще сильнее впиваться в панцирь. Я не переставал напевать песенку снова и снова. Вскоре сквозь оглушающую панику начали пробиваться нотки осознания. Мы-внутри начали смотреть на меня-внешнего по другому.

Разбитый корабль, на поплывшем, тающем боку виднеется «Ласточка пере...»
Мы сидим, пьем кофе, я дую на пальцы, схватилась за горячее… Слышу, нет, судя по лицу Саши мы слышим… СОС, на чужом языке, но в институте нас учили этому сигналу на всех языках вселенной. Сейчас вспомню, чей же этот… Саша, умница, вспоминает первым: «Андромеда»…

Девочка смотрит на меня, с ужасом, с изумлением, с гневом. Роскошная, выразительная мелодия. И сквозь фон, из какого-то очень глубокого тайника ее сознания, в который моя паутина проникнуть не в состоянии, вырастает основная тема:

ЭТО ТЫ? ЭТО БЫЛ ТЫ, ЧЕРТОВ ПАУК?!!

«Я начинаю понимать некоторые образы и слова, - похвастался я Елене. - Например, твои крабы - Андромеда!»
«Ночью прилетела еще одна птица, из нее выпали сразу три андромеды. Я им показываю остатки моих крабов и кратчайшую дорогу к моей паутине. Здорово будет заставить наших крабов петь хором, как ты думаешь? Кстати, как поживает твоя крабиха?»
«Плохо, панцирь с левого боку совсем потек. Еще часов пять-семь и она замолчит».
«Тогда моим андромедам стоит поторопиться».

Самочка краба совсем плоха. Панцирь на ее левой конечности - руке - оплыл и скукожился. Рука болит, жжется. На меня девочка внимания почти не обращает, все зовет другого краба - Сашеньку. Я не хочу, чтобы ее песня замолкала, но поделать ничего не могу - все идет своим чередом.

Меня позвала Лена, она пребывала в слегка возбужденном состоянии. Пригласила меня наблюдать встречу с андромедами ее глазами, дескать такого я никогда не видел. Я охотно согласился.

Андромеды гораздо более похожи на крабов из нашего леса, чем моя девочка. Панцири сильно мешали им двигаться, но настроены андромеды были воинственно. Их песня в этот момент напоминала творчество кроликов, когда те дерутся на поляне весной. В конечностях крабы держали блестящие палки, чем-то напоминающие ребра оплавленной «Ласточки». Я решил передавать картинку девочке, чтобы ее отвлечь. Девочка оживилась.

Боевые жезлы Андромедян - никакой дурацкой электроники, никакого проклятого пластика - только закаленная сталь. Не думала, что такие еще существуют. Капец пришел твоей паучихе.

Сначала крабы сильно запутались в паутине, Лена оплела их, почти превратив в коконы. Но андромеды сумели-таки своими «жезлами» разорвать нити, вырвались на свободу, почти как бабочка из кокона. Это вызвало у меня уважение, хотя они и близко не были так же красивы. Ленка принялась заново их оплетать, но они все прорывались и прорывались, хотя панцири вскипали в тех местах, где их касались нити. Крабы подобрались ближе и умудрились перерубить одну из тонких ног Лены. После этого судьба схватки была решена.

«Посмотри, не вылетит ли из меня бабочка», - серьезно попросила Елена, и ее куколка раскрылась.

Я показывал андромедам дорогу к своей поляне, а девочке показывал, как они пробираются к нам в своих изувеченных панцирях. Приятно было видеть, как сквозь красные волны боли пробивались лазоревые всполохи надежды.

Ее ожидания не оправдались. Андромеды не одолели и половины пути, Лена слишком повредила их панцири. Один из них все полз и полз, никак не решаясь поверить, что по сути уже мертв. Когда же последний краб замер, девочку захлестнула серая апатия. Казалось, даже боль ее больше не волновала.

А ведь я - последний из Ожидающих в нашем лесу. Мне не давала покоя мысль о хоровом пении крабов, которую Лена высказала незадолго до смерти. Я решил отыскать ее бесценного Сашу. Наверное, их совместная песня будет восхитительна. К моему легкому изумлению этот краб был еще жив. Я нашел отголосок его песни, благо я уже хорошо изучил язык и основные интонации.

Саша банально тонул в болоте. За это время он почти добрался до паутины Лены и теперь находился в двух шагах от мертвых крабов. Быстрая смерть ему не угрожала, наоборот, болотная грязь защищала его панцирь. Обычные крабы тоже так спасались: измазывались в жижи с головы до ножек, и их панцири почти не плавились. Но Саша сам из трясины не выберется, так и будет очень медленно погружаться.

Мне очень хотелось услышать хоровое пение крабов. Так хотелось, что я совершил невероятное - вылез из уютной паутины и стал пробираться к болоту. Конечно, я не ломал ноги по бурелому, а строил мост из нитей от дерева к дереву.

Мне пришлось сильно оплести краба Сашу, чтобы выдернуть из трясины и дотащить до берега. Паутина ему почти не повредила, спасибо жиже. Он без особого труда содрал нити с себя на берегу и, глупый, смыл спасительную грязь в роднике неподалеку.

Я тем временем вернулся к себе, проведал девочку, показал ей образ Саши, бредущего к нам вдоль моего паутинного моста. Я время от времени слал ему картинку с запутанной в нитях девочкой, чтобы подбодрить. Девочка же заметно оживилась, снова озарив свою песню надеждой сквозь давящую пелену боли.

По дороге Саша подобрал жезл мертвой андромеды, но, увидев девочку в паутине, выронил его, бросился в гущу нитей и безнадежно запутался. К моему разочарованию хора не получилось, из их песен я понял, что они не способны услышать друга из-за поврежденных панцирей. Чтобы помочь горю, я решил передавать их песни друг другу. Сплести между ними маленький паутинный мост. Воображаемый, конечно.

Получилось.

- Зачем ты пришел?
- Ты мне не рада?
- Ты умрешь в этой проклятой сети!
- Мы уже мертвы. «Ласточка» разбита… Нам некуда возвращаться, наши скафандры чуть ли не кипят от местного воздуха… Обшивка поплыла, электроника…Говорят, старинные корабли делали из металла, самых крепких сплавов…
- Что ты милый, таких не делают нигде во вселенной. Давно не делают…

Я слышал, но не понимал ни слова, однако послушно передавал их речи, стоило им пошевелить губами. Саша что-то рассказывал про «погибшую электронику», «экспериментальный пластик скафандров, устойчивый к агрессивным средам», «систему жизнеобеспечения на клапанах». Не переставая говорить, Саша тайком достал из складки на панцире маленькую блестящую полоску и незаметно, как ему казалось, резал паутину. Я ему не мешал. Меня больше волновала девочка, она слушала Сашу с трудом, небольшой прилив энергии, полученный от его появления, сошел на нет, песня ее слышалась все тише.

Саша освободился от пут, резко подобрал жезл. В этот момент девочка дернулась, что-то прокричала, и ее песня стихла. Саша, склонился над девочкой. Ее панцирь расплавился до дыр. Саша закричал и бросился на меня.

Жезлом Саша пользовался гораздо хуже андромед, к тому же ему не хватало сил и скорости. Мне приходилось сдерживать себя, чтобы не перекусить его напополам жвалами. Я почему-то не хотел его убивать. Как не мог и подумать о том, чтобы выпить соки из умершей девочки. В Сашиной памяти горел образ девочки, стоящей возле птицы. Панциря на ней не было. В руках она держала цветы, красивые, здесь такие не растут. Девочка излучала радость. Немудрено, что Саша запомнил этот образ.

Пока Саша рубил мое тело, я вяло отмахивался, а сам думал, что песня девочки и была ее бабочкой, и вряд ли я мог испортить эту красоту. Только панцирь. Если мое ожидание продлится, мне придется снова спеть что-то, приманивающее птиц. Но хотел ли я услышать песни других крабов? Не уверен.

Саша умудрился перерубить что-то важное в моей голове, и мои ноги подкосились. Краб еще несколько раз воткнул в меня жезл и побрел неизвестно куда, а панцирь на нем дымился.

Я смотрел на образ девочки с цветами и ждал, пока моя куколка раскроется.

Tweet