-    Неместный, - звучал откуда-то сверху женский голос.
-    Нет, - отвечал я, в то же мгновение понимая, что отвечать не обязательно, что это не вопрос, а утверждение.
Глаза открывались тяжело. На самом деле они вообще не открывались. Я силился, я отчетливо осознавал, что силился открыть их, но на расстояние больше узких щёлочек веки не раздвигались. Я даже не был уверен, приоткрылись ли они вообще, и вижу ли я этот тёмный силуэт на самом деле.
-    Давно я такого не видела, - продолжал звучать голос. - И чего только можно искать в этой дыре?
-    Я ищу человека, - складывал я губы в слова.
-    Да нет здесь твоего человека, - говорила женщина. - И не может быть. Видано ли это, чтобы у нас кого найти можно?!
-    Он здесь, у меня наводка, - бормотал я опять.
-    Да нет её здесь, - колыхался между щёлок женский силуэт и вроде бы махал рукой. - Так она и будет тебя ждать. У неё без тебя проблем куча, ещё ты.
Я успел отметить про себя, что голос знал о том, что говорю я о женщине.
-    Я не проблема, - шипел я, радуясь тому, какое классное окончание я придумал к этой фразе, радуясь, что я его сейчас произнесу. - Я её решение.
Силуэт покачивался из стороны в сторону.
-    Да уехала она. Огонь отовсюду прогонит. Огонь да злые люди.
-    Я добрый, - расплылся я в улыбке.
-    Я знаю, - ответил женский голос.

Вставать, говорил я себе, вставать.
И встал.
Тёмная бойлерка, бетонный пол. В полоске света угадывался мотоцикл. Полоска исходила от приоткрытой двери. Вместе со светом внутрь проникал холод.
Я выглянул наружу. Была ещё ночь. Одинокий фонарь, горевший на столбе напротив, отбрасывал на заметавшийся в змейки снег тревожные и нервные лучи. Люди в поле зрения не попадались. Вероятно, их вообще не было в этот час на улицах.
Посёлок словно вымер. Ни одного зажжённого окна. Я обошёл бойлерку вокруг, чтобы успеть ухватить взглядом удалявшийся женский силуэт, но ни единой живой души на километры вокруг не значилось.
Я выкатил наружу мотоцикл и повёл его по наметённым за ночь сугробам. Меня колотило от холода. Поймал эту холодную волну я как-то неожиданно и совершенно случайно. Во сне мне не было холодно, я отлично помнил это. Холод пробрался в меня неожиданно, в уже проснувшегося, удивлённого. Скорее всего, именно с удивлением он в меня и проник. Я даже не понял, чему удивлён, я уже забыл, как это делается, но холодные покалывания под кожей свидетельствовали однозначно: чему-то я удивился.
С удивлением я справился быстро. Когда впереди возник низенький тёмный домик, окружённый забором, оно почти угасало во мне. Холод отступал. Ногой я принялся буздать в ворота.
Через пару минут на другой стороне послышались шаги. Обладатель их вдавливал в землю свежий снег. Снег скрипел.
-    Чего надо?! - гаркнул сиплый мужской голос.
-    Свои, - отозвался я.
-    А, свои, - вдруг миролюбиво и смиренно произнёс мужик.
Ворота открылись. Передо мной стоял дед, с бородой, в рваном пальто и с всклокоченными на голове волосами.
-    Я мотоцикл у тебя отставлю, ясно, - сказал я тоном, не допускающим возражений. - Пусть постоит.
-    А... - хотел что-то произнести дед.
-    Скоро заберу, - перебил я его. – Есть куда поставить?
Дед открыл ворота шире.
-    Да есть, - буркнул он и повёл меня к сараю.
Я закатил в него мотоцикл, он как раз поместился между наваленными на полу поломанными черенками лопат, треснутыми банками и гнилыми мешками, неизвестно чем наполненными.
-    Новые люди в посёлке не появлялись? - спросил я деда.
Он закрывал дверь сарая.
-    Да кто ж его знает, - ответил. – Разве за всеми углядишь.
Я направился к воротам.
-    Если кто тронет мотоцикл, - повернулся, - хребет ему и тебе сломаю.

Как-то вдруг накатили душевные сожаления. Какое-то непонятное и противное чувство вины. Чувство, от которого я избавлялся всю жизнь. Что-то вроде раскаяния за содеянное. А скорее, острое и гнетущее чувство безвозвратности прошлого. Мне в очередной раз подумалось, с мерзкой клокочущей тоской, что всё могло быть иначе. Всё, абсолютно всё. Если бы в тот злополучный день я не поддался на провокацию сестры, не стал строить из себя крутого и не пошёл разбираться с Борькой. И сейчас, хоть прошло уже десять лет, время от времени пробуждается гнёт, паническое сожаление о том, что случилось. Ведь понял всё, осмыслил, испытал. И вроде кажется, что за все твои мысли и переживания тебя должны простить. Вернуть в прошлое, в тот самый момент, когда всё происходило, готовилось произойти. Чтобы ты мог всё исправить, изменить, повернуть в другое русло. Но хрен тебе! Ничего не исправить.
Первые года два Борис мне часто снился. Именно в тот момент, когда я был готов ударить его ножом. В тех снах я ронял нож, говорил какие-то оправдательные слова, мы даже обнимались. Но потом сны исчезли. Потому что я понял другое: я ни в чём не виноват!
Я не просил, чтобы меня рожали, мне было хорошо за пределами бытия. Меня просто не было, а потому я был чист и свят. Но потом меня для развлечения произвели на свет, и тут же на меня свалился Грех. Так вот, твари, я отказываюсь принимать на себя грех вашего общества, я отказываюсь от чувства вины, которое вы пытаетесь на меня навесить. Убил? Вы сами довели меня до этого. Я не мог не убить, потому что все вы, все до одного, всё ёбаное человечество, пуская слюни, ждало от меня этого поступка. Я убил, потому что это было заложено в моей природе. Вините не меня, вините моего создателя. Всё, что происходит в мире людей, происходит по его замыслу. Наивно, да просто глупо думать, что есть какое-то добро и какое-то зло. И якобы кто-то выбирает одно, а кто-то другое. В мире есть только зло, он сам зло, потому что сущее не может не быть злом. Добро, если оно и есть, то только там - за гранью жизни, где все равны. Добро только у мёртвых. А живые злы. Живые скрипят зубами, вгрызаются ими друг другу в глотки, и разрывают противника в клочья. Вот что такое жизнь, а не то, что вы возомнили себе в ваших умных книгах.

Отсутствие людей злило. Присутствие - несравнимо больше, но и без них делалось неуютно. Словно я какой-то лох, шестёра какая-то, с которой играют в забавную игру. Игр я не любил. По крайней мере тех, у которых не знал правил и в которых не выигрывал. Люди мне необходимы, чтобы доказать им свою правоту и их низость.
Просто ещё очень рано. Все спят. Скоро, скоро станут людишки выползать на работу. Если они здесь вообще работают.

На дороге появилась старуха. Я почти обрадовался ей. Дорожка не то, чтобы широкая, но разойтись - без проблем. Мы сближались.
Ни малейшего движения с её стороны. Прёт как танк. Причём видит меня, видит. На что ты рассчитываешь, убогая? На то, что я, как послушная собачонка, уступлю тебе дорогу? Интересно, а с какого хрена я должен тебе уступать? Ты имеешь представления о сущности человеческого общежития? Немного ты в сторону, немного я. Вот так люди и живут, вот так и на дороге расходятся. Нахера же ты движешься прямо на меня, старая курва?!
Когда она уткнулась в меня, я отшвырнул её грудью. Старуха отлетела и повалилась на обледенелую дорожку. Эмоции захлёстывали.
-    Что, падла! - нагнувшись, заорал я на неё. - Словила? Нравится?
Старуха забормотала и стала закрывать лицо ладошками в чёрных варежках.
-    Уродина, ты знаешь правила дорожного движения?! - орал я. - Ты знаешь, что в России правосторонне движение? Почему же ты идёшь по левой стороне? Сука морщинистая, мы в Японии что ли? Или в Австралии?
-    Хосподи, - слышался старушичий шёпот, - хосподи боже мой!
-    Ты вообще людей уважаешь? Ты уважаешь простого человека, у которого нет дома и гроша за душой? Которого всего лишили, чтобы тебе, курве, на пенсию наскрести. Ты знаешь, что пенсию тебе обеспечивают такие, как я?
Старуха медленно отползала на обочину. Когда тушка её освободила дорогу, я двинулся дальше.
Произошедшее заметно меня взбодрило. Прежний, прежний. Не надо размякать. Не надо поддаваться гнусным эмоциям. Дело делается, процесс идёт. Отмщение близко. Ни жалости, ни пощады. Ни к кому. Только так я их всех обыграю, только так раком поставлю. Главное - не расслабляться. Никакой слабости, иначе они меня уничтожат. Внемлите моему восхождению, уроды.

Почему-то стало казаться, что в этой Чистой Заводи никогда не рассветёт. Я приехал сюда в темноте, провёл ночь, и снова меня окружает темнота. Вдруг здесь всегда так?
Из подворотни вышла собака. Шелудивая, ободранная дворняга. Увидев меня, остановилась и с выражением не то отчаяния, не то беспокойного внимания, уставилась на меня своими влажными глазами. Я напрягся.
С детства не люблю собак. Вонючее отродье. Сколько их меня кусало, сколько на меня кидалось. На зоне от собачьего воя и вовсе начинает выворачивать наизнанку. Грязное, трусливое животное. Ну, полай на меня! Рискни! Я сейчас сам хуже всякого пса. Разорву зубами. Голодный? Жрать хочешь? А мне какое дело! Если не можешь себя прокормить, подыхай - вот что я тебе скажу. Будет спокойнее ходить по улицам.
Пёс взирал исподлобья на приближающегося к нему человека. Я твёрдо решил, что обходить эту кучу вшей не собираюсь. Пусть уступает дорогу. Я сильнее и яростней.
-    Хоп, - дёрнулся телом, хлопнув в ладоши.
Пёс вздрогнул и сорвался с места. Я улыбнулся.
Вот так, и нечего здесь доказывать. Тот, кто сильнее, побеждает. Сильнее духом. Вот залай ты на меня, я бы не убежал, а тебе одного хлопка хватило, чтобы дать стрекача. Трусливая шавка.

Никакой возможности узнать время. Часов с собой нет, на улице тоже никак не определишь. В приличных городах электронные табло расставлены, время показывают, температуру воздуха. Но этот посёлок неприличный. Впрочем, вроде бы светает. Расслабься, Киря, расслабься, не в ад ты спустился. Пока не в ад.
Пару минут спустя я почувствовал запах. Какой-нибудь умник в своей книжонке написал бы, что «услышал запах» - я читал эти отстойные книги. Пожалуй, да, умники правы, этот запах я именно услышал. Прелестный запах провинциальной столовки с перловым супом и по десятку раз разогреваемыми котлетами. Я пошёл на него.
Вскоре, на перекрёстке дорог, на первом этаже ободранного двухэтажного строения обнаружил её - заветную, вожделенную столовую. На табличке, прикреплённой к дверям, значилось, что работает она с семи часов утра. Дверь была открыта.
Я вошёл внутрь.
-    Работаете? - гаркнул в осветленный конец помещения, где мельтешили поварихи.
-    Работаем, - отозвался грудной женский голос. - Только не готово ничего.
-    Как так? - возмутился. - Раз открылись, обязаны приготовить.
-    Вчерашнее разогреем, будете?
Ну что, выбирать не приходится.
-    Буду, - ответил.
-    Подождите пять минут.
Снял перевернутый и водруженный на стол стул и уселся. Место у стены. И в зоновской рыгаловке всегда у стены садился. Не люблю быть на виду.
-    Готово! - раздался вскоре голос одной из поварих. - Подходите.
Хрупкая тёлка с осветленными волосами налила тарелку зелёного, не в меру жирного супа. Вслед за ней передала макароны с котлетой. Макароны были толстыми, пережаренными, настоящими столовскими. Переместив тарелки с едой за стол, я вернулся за чаем и хлебом. Девка прошмыгнула мимо раздаточного стола за кассу. Та была ещё не включена.
-    Ну, живее, живее давай! - поторопил я её. - Жрать хочется.
Она насчитала мне двадцать рублей с копейками.
-    Ни хера сее! - возмутился я. - Ну и цены у тебя!
-    Не у меня, - типа огрызнулась она. - Разве это цены. Вы с луны что ли свалились, в других столовых не были? У нас самая дешёвая во всей области.
Да, с луны свалился. Мне ведь, радость моя, похеру, сколько в других местах за хавчик дерут. Двадцать - это дорого. И точка. Скажи спасибо, что я ещё деньги тебе за этот понос плачу.
-    Пиво, водку? - спросила она меня.
Я поморщился.
-    Нет.
В два присеста опрокинул всю жрачку вовнутрь. Еда заполнила желудок, тот забурлил, стало теплее. Короче, в общем и целом настроение улучшилось.
В столовку вошли посетители - три мужика, работяги. На меня даже не посмотрели. Вот и молодцы. Терпеть не могу, когда меня разглядывают.
Я откинулся на спинку стула и прикрыл глаза.

-    Мужчина! - трясли меня за плечо. - Мужчина! Да блин, умер что ли?!
Глаза почему-то оказались закрытыми. От нахлынувшего непонятно откуда страха тело передёрнулось. Я разомкнул очи.
-    Мужчина, - смотрела на меня кривоватая деваха в поварском халате, - вы уже полдня здесь спите. Что за дела, в конце концов! Совесть иметь надо! Давайте-ка домой ступайте.
За окнами значился день. Тусклый, затянутый тучами. В помещении столовой за столами сидели люди. Кое-кто на меня косился. Покошусь я вам сейчас! Что, задремать нельзя?
Состояние тупое и безразличное. Ну правильно, на привокзальных креслах да бетонных полах ночую. Безразличие страшит. Мне нельзя быть безразличным, я должен гореть, пылать должен. Много дел несделанных.
Снаружи день показался неплохим. Морозец, но лёгкий, потому приятный. Правда, снова пасмурно. Дышится легко, думается вот не очень. Ну а чего думать? Просто захотеть надо и всё прояснится, раскроется всё. Разве я не хочу?
Повернув за угол, я увидел перед собой четырехэтажное панельное здание, на втором этаже которого на меня смотрел покрытый копотью балкон. Пожар выжег квартиру дотла - в оконном проёме не осталось ни окон, ни даже рам. Чернота уходила в глубь квартиры.
Почему-то вид этой сгоревшей квартиры напряг меня. Словно он имел какое-то отношение ко мне лично. Словно моя хата пылала.
Тут же одна мысль посетила. Не то чтобы мысль, так, мимолётная идейка. Наверняка мимо, думаю, но проверить стоило бы. Всякое бывает. Тем более, зная проблемную натуру сеструхи...
Я обошёл дом с другой стороны и прикинул, что сгоревшая квартира должна располагаться во втором подъезде. Первый этаж, второй. Оба, даже двери нет!
Дверь в сгоревшей хате, как и окна, отсутствовала. Покрытый копотью прямоугольный проём - заходи, пожалуйста.
Зашёл.
Внутри всё покрыто чернотой. Пол, стены, потолок - всё. Одна сплошная копоть. Чёрная-пречёрная. По ходу неслабо здесь полыхало. И вроде бы недавно.
Когда выходил наружу, из соседней квартиры на лестничную клетку выбралась девка. Не то чтобы девка, тётка уж пожалуй, но молодящаяся типа.
-    Давно пожар был? - я ей.
-    Нет, - кинула на меня взгляд. - Три дня назад.
-    А кто здесь жил?
-    Кто жил? - она окинула меня более внимательно. - Вы откуда?
Ну вот, ещё я тебе, овце, не объяснял кто я такой.
-    Вопросы я задаю. Понятно, сучка?
Испуг, недоумение - всё как обычно.
-    Ещё раз спрашиваю: кто здесь жил. Считаю до трёх...
-    Женщина жила. Квартиру снимала.
Вот, молодчина, так и надо.
-    С ребёнком?
-    С ребёнком.
-    Девочка?
-    Девочка.
Вот оно, вот! Бля буду - она!
-    Фамилия какая?
-    Фамилия... - замялась.
Я взял её за локоток.
-    Прямо здесь, прямо сейчас напополам тебя сломаю, если не скажешь.
В глазах испуг. О, этот сладостный испуг в глазах людей!
-    Кобякина. Вроде бы.
-    А не Кобякова?
-    Да, Кобякова. Точно.
-    Галя?
-    Галя.
Ага! Я же знал, что найду её! Я же чувствовал! Меня звёзды ведут.
-    Что с ней? - задышал я бабе в лицо.
-    Не знаю, честно не знаю, - отвечала она скороговоркой. – Она исчезла несколько дней назад и сразу же квартира загорелась.
Без неё горела. Ну правильно, что этой проститутке будет. Она заговорённая.
-    Почему загорелась?
-    Сжёг кто-то.
-    Кто?
-    Ой, да не знаю я. Отпустите меня, пожалуйста! Я с ней не общалась совсем.
-    Кто сжёг?!
-    Люди какие-то. Искали её, расспрашивали. Они не с вами разве?
В шаге, буквально в шаге от неё. Где теперь искать?
Схватил бабу за загривок.
-    Куда уехали, говори живо!
-    Ой, да не знаю я! - завизжала та. Заплакала.
Так ничего и не сказала. Видимо, действительно не знала. Пришлось её оставить.

-    Забираю мотоцикл, - говорил я деду. - Открывай сарай.
Тот пропустил меня во двор. Стал открывать замок.
-    Забираешь? - бормотал. - Вот и слава богу. И мне, и тебе спокойнее.
Где искать её теперь, где? Куда могла поехать? Назад? Нет, там жить негде. Куда ещё, куда?
Ни память, ни воображение ответов не давали.
Дед выкатил из сарая мотоцикл.
А нужен ли мне он? Что с ним делать?
-    Слушай-ка! - говорю. - Может, купишь его. Я же вижу: тебе позарез мотоцикл нужен.
-    Нет, - выпучив глаза, бормотнул он. - Не нужен.
-    Да ладно, брось! Детям подаришь, внукам. Всего за пять тысяч отдам.
Дед закрывал сарай.
-    Нет у меня пяти тысяч. А если хочешь продать - тут недалеко барахолка есть автомобильная. Там его у тебя с руками оторвут.
-    Это где, в посёлке?
-    Нет, за посёлком. Километра три по трассе. Полянка там, вот и стоят. Кто с машиной, кто с мотоциклом, кто с велосипедом.
Злишь ты чё-то меня, дед. До глубины души злишь. А не побить ли тебя?
-    На меня не злись, - словно читая мои мысли, ответил он. - Я тебе зла не желаю.
Ладно, решил я, он мне помог, надо его отблагодарить.
-    Держи дивидишник, - протянул старику пакет с плеером.
Нахер я его вообще брал?
-    Что это? – удивился он.
-    Плеер. Фильмы будешь смотреть на дисках.
Типа ни хрена не понимающий, но всё же довольный, старик принял пакет.
Я выкатил мотоцикл за ворота. У последнего дома на самом краю посёлка стояла тётка в длинном чёрном плаще. Смотрела на меня и щурилась, не то улыбаясь, не то морщась.
-    Уезжаешь? - спросила, когда поравнялся с ней.
-    Уезжаю, пугало, уезжаю.
Странная, я напрягся слегка. Типа знает обо мне что-то.
-    Скатертью дорожка! Хорошо, что быстро обернулся.
-    И тебе не морщиться, тварь божья.
-    Я же знала, что ничего у нас не найти, - молвила она и тронулась вдоль дороги в посёлок.
Стоял, вглядывался. Мысли какие-то, эмоции. Не стал в них разбираться. Иди вы на три больших хуя, совпадения и знамения! И носители их туда же!

До барахолки я добрался часа через два. Дорогу дед верно указал, а вот с расстоянием ошибся. Хотя не ошибся, а специально соврал. Чтобы мне насолить. Полянка с торгующими на ней людьми располагалась километрах в пяти, а то и в шести от посёлка. Я топал живенько, но с мотоциклом под уздой спринтерской скорости не разовьёшь. Пытался завести его - может, думаю, бензина хоть чуток на донышке осталось. Хер там! Ни грамма. Так и вёл его за рога.
По дороге нарисовалась автозаправка, но туда не стал заруливать. Во-первых, нахера я буду бак заливать, если сейчас же толкну мотик. А во-вторых там какое-то крутое мужичьё тусовалось. В количестве пяти штук. Ну, крутое - это так, для поселковых шмар. Молодые, тупые. Одни дешёвые выебоны за ними, и ничего больше. Но эти лохи без понятий ещё опаснее, чем зоновская братва. С теми-то я всегда перетру, а эти в другой реальности обитают.
Смотрели на меня, любовались, даже поржали вроде. Типа, вон лох, мотик пёхом ведёт. Хотя, может, и не на меня ржали. Так, типа про себя что. Но всё равно горько как-то стало, надо бы поприветствовать их самым радушным образом, но с пикой против пятерых кабанов без крайней надобности буравить не рекомендуется.
Барахолка, к моему удивлению, оказалась довольно многолюдной. Большей частью по запчастям народ тусуется, но и тачки стоят. Сразу видно - левые какие-то. С вмятинами, поцарапанные. Мужичьё бродит - набыченное, напряжённое, готовое в любое мгновение сорваться врассыпную. Шашлыки, пиво. Кое-кто по водочке прикалывается.
С мотиками вроде никого. Куда пристроиться, где примоститься? Вот, вроде ничё местечко. На виду, и в сторонке.
Встал, мотоцикл рядом поставил. Людишки прохаживаются, косятся.
Ссукабля, таким лохом себя чувствую! Никогда бы продавцом работать не смог. Всегда в магазины заходил и поражался, как там люди работают. Весь день на ногах, каждого урода выслушать надо, перед каждым прогнуться. Брр... Сеструха работала как-то.
-    Почём сдаёшь? - подвалил чувак. С виду серьёзный.
Сколько за мотоцикл попросить можно?
-    Десять штук, - говорю.
-    Что так дёшево?
Эге, десять - это дёшево! Бля, лоханулся.
-    Да так. Сдать надо быстро.
-    А-а...
Постоял, позырил. Ну, бери резче, дёшево раз.
-    Ладно, подумаю, - и отвалил.
Ебать мой хуй! Не взял! Это что за издевательство такое? Что за унижение? Ну ты чмо, мужик. Ты не просто чмо, ты петух конченный. Не будет тебе в жизни счастья, помяни моё слово.
-    Скока?
Ещё один урод нарисовался. Пиздюк, лыбится. Сразу морду разбить ему захотелось. Если так дело пойдёт, брошу нахуй этот мотоцикл. Одни проблемы с ним. Уроню лучше какого-нибудь лоха - больше денег возьму.
-    Десять.
Стоять на своём буду. Хоть десять и дёшево, но мотик левый. Его и за десять по ходу дела не сдашь.
-    Десять, говоришь... - вроде как думает. - Ладно, щас пацанов приведу.
Ох ты, блин, ещё и пацанов он приведёт! Нихуя себе струя! Вы смотрите у меня, молодёжь, я стою, смотрю, слушаю, а потом нервничать начинаю. Хотите, чтобы я нервничать начал?
Парень ещё двоих привёл. Таких же недорослей. Те опять спросили цену, опять многозначительно стоять начали, смотреть.
-    На ходу хоть? - спросил один.
-    На ходу. Только бензина нет.
-    Ну, - руками разводят, - раз бензина нет, скидывать надо. Давай за семь.
Типа я вообще тупой. Бак заправить - стольник, а я на три штуки скидывать должен. А, хер с вами!
-    Бери за семь!
Опять думают. Да что за дела, ёпэрэсэтэ?!
И за семь не взяли. Отошли, поблуждали, потом вернулись минут через пять.
-    Слушай, мужик! - мнутся, топчутся. - Семи нет у нас, только пять набрали. Отдавай за пять.
Теперь моя очередь подумать. Или хотя бы сделать глубокомысленный вид. Я вообще-то проклял уже всю эту барахолку, и задаром отдал бы этот мотоцикл, но надо же показать, что мне тяжело с ним расставаться.
-    Да хороший же мотоцикл, пацаны! - восклицаю. - Совершенно нулячий. Муха не срала. Просто деньги позарез нужны, в семье трагедия, продавать приходится.
-    Да понимаем, - кивают они. - Но ты нас тоже пойми. Когда есть бабло - оно есть, а когда нет - его нет.
-    А, ладно, - типа, решился от сердца оторвать. - Забирайте!
Молодняк обрадовался, в карманы полез. Торжественно отсчитали мне пять штукарей. Я не менее торжественно передал им мотоцикл.
-    Пользуйтесь! - и ручкой широкий жест сделал.

Ну что, Киря, идут дела потихоньку. Кто ты был неделю назад? Зэк вонючий. А теперь свободный человек, и лавэ на кармане имеется. Нет, дела делать можно! И жить можно! Всё возможно в этом мире, всё. Главное найти точку равновесия. Главное, выработать правильное отношение к жизни.
После столь удачной сделки в душе моей алым пламенем запылало умиротворение. Как-то всё не так уж надрывно показалось, проще. Захотелось выпить. Причём не пойла, а чего-нибудь хорошего. Коньячка захотелось.
В палатке, где готовили шашлык, отыскался и коньяк. В малюсенькой бутылочке, сто пятьдесят грамм всего. Я когда садился, таких ещё не продавали. Ну что, не просто же так коньяк лакать. Взял шашлык.
Только отошёл к столику, только первый кусок мяса на клык закинул, как меня вдруг кто-то по плечу хлопает. Я оборачиваюсь - мужик. Улыбается, за столик встаёт, глазами искрит радушно. Я к пике потянулся.
-    Ну что, коммерсант, - говорит, - с удачной сделкой тебя.
Всё ясно. Щемануть хотят. Не, ребзя, не на того напали.
-    Что, Киря, - недоумевает тот. - Не узнаёшь что ли?
Я опешил немного. Кто тут меня знать может? Смотрю в глаза этому ухарю, долго смотрю, пристально, и вижу - что-то знакомое в них, но узнать нет сил. Хотя понял, что как-то эта морда с зоной связана.
-    Да Славка я! - воскликнул недоумевающий мужик. - Славка Топорев. Топор.
Потихоньку светлый образ этого Славки стал ко мне возвращаться. Был такой в колонии, был. Года на два раньше меня освободился. Сидел, насколько помню, за разбойное нападение. В больших авторитетах не ходил, но где-то там в свите вертелся. Так, обыкновенная зоновская мразь. Я за всё время на зоне и парой слов с ним не перекинулся, а тут вдруг такая тёплая встреча. Я не люблю, когда меня прошлое настигает. Да ещё таким неожиданным образом. И с чего это он подвалил ко мне?
Сходив к палатке, Топор вернулся с порцией шашлыка и бутылкой водки. Я от водки отказывался, но за встречу пятьдесят грамм всё же пришлось выпить. На меня опустилось напряжение - подозрительно всё это. Мы хоть и вместе сроки топтали, но у этой публики друзей не бывает. Ради денег любого на перо посадят. Я осторожно оглядывался по сторонам - нет ли с ним кого.
-    Просто удача, что ты мне попался, - говорил улыбающийся раскрасневшийся Топор, когда его бутылка наполовину опустела. - Ты не поверишь, какая удача! Я тут дельце одно проворачиваю, и человека не хватает. Надёжный нужен, проверенный. А тут ты! Идеальная кандидатура.
Я по граммам тянул свой коньяк. Почему-то прислушивался к болтовне Топора.
-    Что за дело? - спрашивал.
-    Да-а, ерунда. Попросить человека, чтобы баблом поделился.
Я поморщился.
-    Да знаешь ли... - говорю. - Я после зоны правильным стал. К тому же в деньгах особо не нуждаюсь.
Топор на мои слова минут пять ржал.
-    Правильным? - сотрясал он плечами. - Хочешь сказать, ты этот мотоцикл честным трудом заработал? Ой, Кирюха, юморист ты!
Я молчал.
-    Ты на эти пять штук всю жизнь прожить собрался? – продолжал он. - Не смеши. У тебя же кроме них нет ничего. Правильно?
Ну, кое-что есть. Хотя, конечно, немного.
-    А здесь реальные деньги поднимешь. Ну, как реальные. Не миллионы конечно, но на первое время хватит.
-    Сколько мне отойдёт?
-    Сто. Не меньше.
-    Лёгкое дело, говоришь?
-    Да вообще плёвое. Я тут с одним корешем скоординировался. Третий нам нужен. Ты в самый раз годишься.
И я задумался.
Думал, думал, а потом взял и согласился.

Ближе к вечеру на грязнющей, разбитой «копейке», которую Топор купил здесь же, на барахолке, за какие-то гроши, мы причалили к некой лыжной базе под поэтическим названием «Дубки». Там Топор снял один из домиков, и мы завалились в этом холодном и крохотном срубе спать.
Дело намечалось на следующий день.


Продолжение следует.

Tweet