О-о, этот случай я хорошо помню. Еще бы! Урок на всю жизнь. Сколько мне тогда было лет? Семь-восемь? Не больше. Гуляли мы, как водится,  у тетки Натальи.  Тетка славилась  хлебосольностью, потому всякие  защиты диссертаций,  дни  Военно-морского флота и прочие cемейные хэппененги отмечались  у нее  с  непременными  дядьями, пирожками с квашеной капустой  и  распеванием «ой, мороз-мороз».  Из той родни у меня, почитай, никого уж и не осталось-то. Одно время  писала кому-то письма, а потом заплутав в Европе, бросила…
    
Тогда,  справляли, вроде, чей-то день рождения и меня еще звали  просто Лена. Тетка жила  недалеко от нас, однако  мама  успевала поворчать по дороге, что  не хочется  ей никуда идти,  надоели одни те же разговоры, что  отец  опять напьется и снова будет кидаться шапкой в автубосе, а шапка ондатровая… и уже перед дверью  сердито отыгрывалась на звонке, грозя ему и нам, дескать, ноги ее в этом доме больше не будет.  Мы с отцом помалкивали – ничего не поделаешь, маму брала досада. Она так и говорила:
-    Мне ничего от твоих родственников  не нужно, просто досада берет.
-        
    Семья отца была не на шутку  повязана диссертациями  с сельско-хозяйственной  академией имени Тимирязева. Начало этому Далласу  положил мой дед. Родом из Рязани, он вовремя оторвался от сохи, сумел пустить в Москве крепкие корни и ввел в домашний обиход оксюморон  «рядовой профессор» (это он про себя).  Мама же никак не могла  успокоиться, что  все содержимое профессорской квартиры, включая и саму квартиру,  досталось хлебосольной тетке как самой старшей из детей: и пианино с завитушками, и  часы с неторопливым боем, и мутное зеркало, в котором можно было увидеть  себя утопившейся,  не говоря уже про трельяж… Все это добро каким-то образом уцелело  еще со времен  прабабки, про которую ходили легенды, будто она была польской княжной и так присушила одного запорожского казака, что тот недолго думая выкрал ее из  польского терема.  Еще  рассказывали про какого-то затесавшегося в наш род татарина:  то ли шляпника, то ли проходимца. Впрочем, этого сомнительного родственника вспоминали исключительно глядя на меня  (его татарские черты неожиданно проявились в третьем поколении).  При этом  начинали галдеть, что мне нужно непременно учиться дальше и прочили  будущее ветеринара, а то  и  - бери выше, девка-то смышленая! - зоотехника.
Больше всего маме не давал покоя главный  теткин трофей –  трельяж на гнутых ножках. Он стоял в спальне во всем своем купеческом великолепии, обманчиво расширяя границы  комнаты  и троекратно множа теснившиеся на подзеркальнике  баночки, пудренницы,  флакончики и статуэточки. Особенно мне нравилась  маленькая  Эйфелева башня, привезенная каким-то доброжелателем из турпоездки. 
- Ах, - вздыхала  тетка Наталья, приняв «клюковки» (благо спирт профессуре  выдавали бесплатно, а клюква  на Савеловском рынке не переводилась),  - поехать в Паррыж, халубая мечта! 

    И колечко это я и заприметила на том трельяже,  рядом с башенкой оно лежало…      Помимо обстановки тетка перехватила в приданое еще кое-чего по мелочи: увесистые  альбомы с  благостными физиономиями предков, серебряные ложки,  сумочки, обшитые бисером, какое-то тряпье… были там даже атласные панталоны – тетка называла их «невыразимые».
- Ой-ой, финтифлюшки, - кудахтала она, пока мы с двоюродной сестрой обряжались в пропахшие нафталином кафтаны и  "невыразимые", доходившие нам до щиколоток, вешали на себя коралловые бусы и бренчали на пианино. Иногда удавалось затащить в наш хоровод и  кузена  Мишеньку. Он был старше нас лет на восемь,  тогда это казалось много: у него уже были усы, подружки и контрабандные пластинки группы с загадочным названьем «Дипурпле».  Это с их подачи – Мишеньки и Дипурпле -  я стала Лалейна.
That’s your lot in life Lalena
I can’t blame you, o Lalena…
    
      В ту пору Мишенька остервенело учил иностранные языки. Странная фантазия для будущего специалиста по молочному делу.  Помню, как он заваливался  в разгар застолья и  бубнил  сомнительные  хайку на чисто-японском, а дядья согласно кивали,  томясь желанием поскорее уже выпить и затянуть «ой, мороз-мороз». Остановить мишенькины камлания мог только дед. На 15-минуте он  шумно отодвигал стул со словами:
- Ну, дети мои, пейте чай сами...
Ха, еще помню, как переполошилась тетка, заслышав  впервые апофеозный вопль  из зеппелиновской «Since I’ve been loving you».
- Ктой-то так кричит? - забеспокоилась она, испуганно прильнув к закрытой на щеколду двери.
- Да это, теть Наташ,  Пол Макаки, - успокоила я ее,  нахватавшись сквозь замочную скважину всякой полезной информации о  кумирах  советских тяжелушников.
- Не-е, - тут же встряла сестра с двумя классами районной музыкальной школы, - Это Прокофьев, «Петя и Волк»,  или что-то такое…

А кстати, чье это было кольцо? Точно, не теткино. Кажется, очередной мишенькиной подружки, заночевавшей у них по случаю дня рождения. Наверняка, бросовая была вещица – поди,  мельхиор с булыжником, но «халубую мечту» ведь не выбирают, уж какая есть. Опять же валялось себе ни у дел на видном месте…  Вообще, как я погляжу, больше половины краж,  оттого и происходит, что люди беспечны.  Особенно женщины. Просто поражаюсь: иной раз какая-нибудь фифа в ресторане кинет свою сумочку на пол, глазки закатит и тарахтит,  глядит  куда угодно, только не на сумку – так чего потом верещать? Или вот еще легкая добыча: а-ля деловой боров с колодой карточек. Сядет,  развалится точно переваренный горох, после третьей рюмки пиджак ему тесен становится, на спинку стула его вывесит: ни один уважающий себя жулик мимо  не пройдет.  Так и  кольцо это -  лежало… искушало…   

А ведь говорила мне мама:  «Главное - не создавать опасных ситуаций», - и уходя на работу,  непременно подкручивала  радиоточку  на полную громкость. Предполагалось, что  вор не дурак, сразу сообразит, что здесь живет  Магомаев и в настоящий момент он дома, репетирует. Я всегда усматривала некое противоречие между этими предосторожностями и разговорами о том, что у нас и нет-то ничего (понимай, все осело у бельсёрши). Но та ситуация с колечком была ведь не опасной. Не-ет.  Она тянула на  криминал: мало того, что я взяла чужую вещь,  а еще  битый час искала ее вместе со всеми по всей квартире, нахалка этакая!  А что мне было делать? Стоять столбом  и орать «горячо-холодно», нащупывая в кармане потными пальцами круглый камешек? Подозрения ведь нужно было отвести - я ж девка-то смышленая,  сами говорили!

Ох и здорово мне  влетело, когда мама углядела это злополучное кольцо  среди моих игрушек. Спрятать-то я  спрятала (очень удачно, кстати, в уборной под линолеумом), но через недельку, наигравшись, беспечно забросила добычу.  Что было!! Порку ремешком от фотоаппарата я перенесла более-менее легко -  спасло толстое шерстяное платье, а вот другое наказание до сих пор без слез не вспомню. Несмотря на мои мольбы о пощаде, мама заставила меня позвонить тетке, которая во мне души не чаяла,  и  прорыдать в трубку: «это я украла ваше кольцо».  Даже не знаю, что было ужаснее: стыд разоблачения или страх  утраты теткиной любви и пирожков с капустой.
Да, это был хороший урок. На всю жизнь. С тех пор я точно знаю: мало иметь ловкость рук, нужно еще  не попасться. 
И не попадаюсь.

(с) скотство.ком

Tweet