Он всегда подозрительно относился к чужим и новым ему людям. Бывает, заметит такового – сразу начинает важничать и кривляться. Ну а когда сопьется с ним – друзья навеки. Мигом пропадает чувство, что он гуру вселенной. Да и какая там вселенная! Всего лишь деревушка на самой окраине области, граничащей с Казахстаном, где он и доживал свою глупейшую жизнь. Звали его дед Пантелей.

Жил он в одном из домиков-близнецов, которые были разбросаны, или, я бы сказал, выброшены, за три километра от города. Семь-восемь домишек, обособленные названием Облянищего. Так как дед Пантелей был коллекционером раритета, все дорожные трофеи нес к себе в хату. Вот как-то был он на большой дороге, междугородней трассе, оттуда и свинтил синенькую табличку «Облянищего 3 км». На ней он рубил скотину, а осенью сушил воблу. В его доме было много раритета. Например, когда приходили к нему гости, что бывало крайне редко, он рассказывал им, как ему в телевизор насрали крысы, поэтому с тех пор на экране рябь. Пантелей давно уже забыл, что антенна на крыше дома была погнута и ее назначением уже год было клубом любителей теплых встреч ворон и голубей.
    - Ну как твой телевизор то? Шипит еще? – спросил Вовка-сосед.
    - А я нынче не наши фильмы смотрю. Американские. Все одно русскую речь не слышу. Все у меня в голове смешивается. А картинка красивая. Вот и смотрю. Приходи – посмотрим. Сегодня какой-то фильм по второму каналу. Вон Валя говорит, смотреть буду. Да и я решил. Она ж в городе работает. Врач. Знает, что сейчас люди то смотрят, - Пантелей говорил, сидя на завалинке и смоля Беломор.
    - Не. Вечером дел полно. Картошку перебирать надо, завтра на базар везти. Сегодня вот все утро копали с внуком.
    - Внучек не иначе к тебе погостить приехал? – заулыбался Пантелей.
    - Да. В пятый класс вот перешел. Скоро в школу.
    - Пусть ко мне придет, я его на машине своей покатаю! – Пантелей встал и указал папиросой в сторону огорода.
    Вовка посмотрел секунду на деда, потом в поле, потом опять на него. Усмехнулся в сторону, пнул грязь и пошел дальше, в сельпо. 

У деда Пантелея был настоящий «Запорожец», который достался ему от друга Мишки из поселка. Правда, без дна. Ну, как следствие, без ходовой части вообще. На дно, простите, автомобиля дед Пантелей повалил толстенный матрац с парой пружинок наружу и отдыхал, лежа на нем, знойными летними днями. Возможно, в те минуты он мечтал о реве мотора и ветре, бьющем ему в лицо. Это было почти возможно, потому что в этом «летнем бунгало» лобового стекла не было. В капоте Пантелей хранил инструменты, рыболовные снасти, топор и веревки с гвоздями. Ничем из этого он не пользовался, кроме удочки, с которой он ходил даже к соседям выпить. Вдруг захочется душу отвести – хуяк, на речку. А если заманит и соседа – домой уже приходили без улова, зато счастья хватало ему на неделю.
- Айда порыбачим, - Пантелей стоял у калитки Вовки уже в 5 утра, снарядившись самодельной удочкой, сеткой для улова, да ведерком, где была коробочка с червями, запасная леска и пара крючков.
- Твою мать, Пантелей! Пришел бы ты ночью, я б тебя застрелил и кинул бы в озеро на подкормку. А с утра бы порыбачил, - Вовка спал в палисаднике в гамаке и ужасно матерился с утра.
- Айда, не груби. Я тут червячков накопал в помойке, там у Нюркиного дома бывшего…
- Сам ты на старого червяка походишь, Пантелей. Тупой как вон то бревно, - Вовка указал пальцем в пустоту и стал слезать с гамака. Потом запутался в нем, упал и так матюгнулся, что Пантелей попятился назад. Минуту погодя дед уже потихоньку направился к озеру.
- Обожди меня, Пантелей. Я водки возьму, - крикнул ему вслед Вовка.

Зимой в Облянищего жизнь умирала. Более или менее живыми существами на тех двух улицах были непуганые собаки, которые сходили с ума от бесконечной свободы и скуки в глуши. Остальные жители деревушки валялись в койках и не отрывали глаз от телевизора, жарили картошку с посушенными на зиму грибами, пекли хлеб, у кого еще оставались русские печи, и пили чай с вареньем. Дед Пантелей не был таким особенным. Также проводил вечера, только дрова менял у соседа Вовки на папиросы. Папиросы он заказывал килограммами в соседнем селе, у одного предпринимателя Алексея Владимировича, который крутил их год напролет. Табак сушил сам, а бумагу воровал из местной сельской типографии. Одним словом – бизнес. Осенью у Пантелея не хватало дров на зиму, он строил баню. А когда наступала весна, он трезвым глазом смотрел на этот апофеоз войны со строительством и ломал его топором, который хранился в капоте, а потом сваливал всё на пятачок огорода и устраивал пожарища, что его очень веселило. Этого, безусловно, не скажешь о соседях и милиции. Местный участковый устал от Пантелея за две таких «веселых» весны и уже посылал к нему только пожарных. Они с ним и обсуждали содеянное.
- Ну что, Пантелей Денисович, опять вы нарушаете порядки в населенном пункте, – пожарный что-то записывал, опустив глаза в блокнотик. – Постыдились бы соседей. Какой год с ними рука об руку живете. Пора бы вам… ну успокоиться что ли. Пить меньше. Зачем тут кострище устраивать?
- Баня эта, мать ее!
- Вы баню сожгли?
- Да нет… С осени подумал, что дострою, а как взглянул на этот сортир без крыши, так и… Ну его!
- А жечь-то зачем? – пожарный спрашивал с таким умилением, что готов был расхохотаться.
- Понимаешь… иначе внутри всё сожжет, - Пантелей погладил себя по груди.
- Ладно, бывай, дед. Последний раз, - пожарный поправил кепку и показал ладонь, уходя к машине.
- Приезжайте на баньку весной! – кричал им вслед Пантелей.

Если честно, с правоохранительными органами у деда Пантелея были довольно дружественные отношения. Первая встреча с ними состоялась, когда он поймал воришку на своем участке, приволок в отделение, пройдя больше трех километров, держа его за ухо. Тогда его поблагодарили, посмеялись, а когда Пантелей ушел восвояси, отпустили голодного бомжа. Вторая встреча была менее лицеприятной для обеих сторон. Дело было в те времена, когда дед Пантелей промышлял ротанами и еще мог ездить торговать этой безобидной рыбой на базар. У него был мотоцикл. Так вот после очередного навара Пантелей решил это дело отметить (в деревне даже после похода за орехами все напиваются в говно). По счастливой случайности по дороге домой на своем Харлее он никого не сбил, зато врезался в деревянный толчок одного из облянищевцев и утопил транспорт. Сам выплыл и очень расстроился, что та рыбу, которая осталась на ужин в люльке, теперь живет у соседа. Мотоцикл так и остался погребенным на безымянной глубине.

Дед Пантелей не был буйным, хотя пил наравне со всеми. Много. Никогда не брал в руки оружие, не размахивал вилами, не бегал с топором, не размахивал кулаками. Это не было свойственно ему, хотя бы потому, что он был небольшого роста, большими ушами, маленькими, как щелочки, глазами и почти облысевшим. Но внешний вид не выдавал его возраст. Казалось, в нем жужжал моторчик, который вряд ли когда-либо можно было остановить.

Во время войны дед Пантелей не хотел идти воевать. И не потому что не было в нем любви к родине. Он просто не понимал, как можно родить в себе патриота, наслушавшись агитаций, призывов, громких взываний и тому подобного. Когда пришла повестка, он просто поднялся на чердак по высокой лестнице, скинул ее и остался там до капитуляции Германии. Лишь баба Нюра приходила к нему с едой. Молча и не удивляясь. Будто тем, кто не хотел служить, жить оставалось именно так. 5 лет.

Пантелей очень любил рассказывать о его ответственной работе в учетном отделе колхоза. Правда, сначала его поставили косильщиком: дали в руки косу, и пустили в поле. Поработав с недельку, деду захотелось драйва. С вечера надел зимнее черное пальто, взял косу и отправился в соседний домишко. Баба Нюра до того перепугалась, что чуть половник не перегрызла. Но потом они вместе сели и нажрались водки. На следующий день деда, конечно, уволили. А баба Нюра купила на случай ружьишко. Но нет худа без добра, как говориться. Деда Пантелея поставили фиксировать учет зерна на два поля, а баба Нюра по уши в него влюбилась и считала его самым обаятельным ухажером. Работу Пантелей любил и относился к ней трепетно, впрочем, как и к своей барышне.

Время шло, Пантелей закупал зерно, работал на учете, ловил рыбу, ходил за грибами с Нюрой. Вел хозяйство, одним словом. Смог накопить на мотоцикл и телевизор.
- Нюрк! А Нюрк! Видишь что! Нынче телевизор приобрел! – кричал Пантелей еще со двора.
- Ишь ты! Что приволок! Батюшки небесные! С цветным экраном? – баба Нюра побежала во двор, вытирая полотенцем жирные руки от пирожков.
- А то! Нынче вечером «Поле чудес». Смотреть будем, да чай пить. Пирожки печешь? Это хорошо, - Пантелей принялся доставать из люльки картонную коробку.
- «Поле чудес»… Сейчас только эротику да боевики крутят. Голову засорять только с ним, - ворчала баба Нюра.
- Эротику? Да кто ж на тех баб нагих сейчас смотрит, Нюра!? Сейчас модно только гомосексуалистом быть, нравиться мужикам. Поняла? Однополая любовь, знаешь?
- Совсем на голову ёбнулся что ли! Что говоришь то, черт старый! Иди вон попробуй Вовке понравиться. Он тебя сразу бревном то огреет. Гомосексуалист проклятый…

Через несколько лет колхоз обеднел и закрылся. Тяжкая пора повела за собой радикальные решения. Кто начал спиваться, кто уехал в город, а кто и вовсе помер. В их число неожиданно вошла и баба Нюра. Хозяйственный корпус колхоза разграбили, оставили ветшать и по сей день, а хозяйственный – отдали под контрольный пост ГАИ. Началась пора абсолютного домашнего хозяйства и поиска дополнительных средств. Дед Пантелей занялся торговлей. Он называл это бизнесом и требовал, чтобы его звали новым русским и по отчеству. Все шутили над ним, но в чем-то завидовали. Наверно, в его бесконечном энтузиазме. Промышлять ротанами в городе – всё равно, что продавать семечки в деревне. Но Пантелей не унимался. В итоге растратил весь капитал и стал жить, как живется. Но рыбу ловить дед не разлюбил и к чужим и новым ему людям относился по-прежнему подозрительно.

Tweet