Раннее утро дышало туманом и прохладой. Широкая река медленно несла свои воды навстречу другой, ещё более мощной, чтобы потом, слившись, течь всё дальше и дальше на юг, пока огромное солёное море не поглотит, словно тоненький ручеёк, свободную реку.

Птицы, проснувшись на деревьях, трещали весело и звонко на тысячу голосов, в небе трепетала, рассыпаясь на хрупкие ноты трель жаворонка. "Лето, лето, лето", - словно пел птичий хор. Солнце едва показалось над чернеющим вдали лесом, горизонт вспыхнул розовыми зарницами, первые лучи коснулись мокрой от расы травы, и разнообразные жуки, пауки, муравьи спешно побежали по своим насекомьим делам - кто по длинным стебелькам травы, а кто по комочкам остывшей за ночь земли.

Божья коровка упала откуда-то сверху на лист подорожника, замахала прочными красными в чёрную крапину надкрылышниками и аккуратно сложила под них тонкие, лёгкие и прозрачные свои крылья. Мимо пробежали мальчишки, спеша на речку к утреннему клёву, волоча на худеньких плечах огромные, не по росту, удочки.

Одинокая бабушка медленно проковыляла, таща на верёвке худую серую козу с прилипшим к шерсти репейником, и, привязав её к дереву, пошла домой, а коза равнодушно посмотрела на свежую сочную траву, грустно заблеяла и почесала рогами бок. Жизнь шла своим чередом.

На берегу реки среди тополей молча притулилось серое кирпичное двухэтажное здание, которое даже кристально честные граждане старались обходить стороной. В одном из окон горел электрический свет, несмотря на то, что робкие лучи восходящего солнца уже пробивались в комнату.

- Я искал тебя везде, - произнёс Иван, сидя напротив Федьки в помещении для допросов. Комната была темная, с низким потолком, лампочка горела тускло, а решётки на окнах едва пропускали солнечный свет. Под глазом у Фёдора светился свежий синий кровоподтёк. Офицерский китель с оборванными погонами и ссадинами от вырванных с "мясом" медалей представлял собой жалкое зрелище. Руки Федьки были связаны за спиной, но сидел он ровно, глядя Ивану прямо в глаза.

- Ты теперь, значит, майор Тихомиров, "герой", - продолжил Обухов, вертя в руках изъятое у Федьки удостоверение. - А я ведь знал, что ты побежишь. И что нож у тебя в голенище! Я таких, как ты, хищников за эти годы много передушил, перерезал.

- Хорошо тебя выучили, - усмехнулся Фёдор, - я в рукопашной всегда первым был на фронте, думал, как щенков, вас раскидаю, а ты меня с ног сбил, подрезал, как одуванчик...

- На каком фронте? - рассердился Иван. - Что ты несёшь? Ты предатель, палач и убийца!

Фёдор дернулся, привязанные к стулу руки хрустнули.

- Ну, ты, щенок! - зло рявкнул Фёдор. - Я эти медали, которые вы вчера срывали так радостно, в бою заработал! Я Вену брал, Берлин! Я кровью своей смыл всё! Что ты знаешь? Что ты можешь знать? Я восемь танков немецких взорвал и сжёг! Я за год майором стал из старшего лейтенанта! Это что-нибудь значит для тебя или нет?

- Ты предал Родину! - ответил Иван. - Вот и всё!

- Нет, не всё! - сказал Фёдор, - Мне Родина семь медалей вручила и два ордена! Когда я с фальшивыми документами в полк на передовую прибыл, у меня даже значка ГТО не было! Я все эти награды храбростью своей заработал и умом! Я ротой командовал!

- Ты изменник Родины!

- Что ты заладил, как попугай - изменник, изменник! Чем ты-то лучше? Железнова кто предал? Или забыл за давностью лет?

Иван вскочил, отбросил стул и, замахнувшись на Федора, закричал:

- Молчи, сука!

Фёдор даже не вздрогнул.

- Бей, у меня всё равно руки связаны, - усмехнувшись, произнёс он.

Иван, плюнув, подскочил к стулу, на котором сидел Фёдор, и, ломая ногти, стал распутывать верёвку. Освободившись от пут, Фёдор потёр затёкшие запястья и потянулся, хрустнув позвоночником. Иван поднял упавший стул и сел на него. На столе лежал белый лист - протокол допроса, он был чист. Иван обмакнул перо в чернильницу и начал писать. Потом скомкал исписанную бумагу, порвал и бросил в ведро.

- Мать и бабушка-то твои, живы? - спросил Фёдор.

- А тебе-то что за дело? - огрызнулся Иван.

- Не хочешь, не отвечай! - отвернулся Федька.

- Умерли обе в блокаду. Даже могил своих у них нет. В общей похоронены, если есть они там, - грустно ответил Иван и, помолчав, спросил:

- А Светы... где могилка?

- На кладбище городском. Близко от входа. Седьмая или восьмая ограда справа. Бабулька там её, отец и она. Не был там, что ли, езды-то час?

- Нет, не выбрался, - ответил Иван, - работы много.

- Как ты жив-то тогда ушёл? До сих пор не пойму!

- "Вальтер" именной помог, и Светка перед смертью мне удостоверение полицая выписала. Не хотел я её убивать. Получилось так. Потом, когда к Орше шёл, племянником твоим назывался.

- А-а, - усмехнулся Фёдор, - а я-то думал, что за родственник объявился? Никак на тебя подумать не мог! Хитрый! А дальше как?

- В Орше с подпольщиками связался. Немцев и таких, как ты, подонков, не щадил, сам операции придумывал, проворачивал. Когда Советские войска в город вошли, в НКВД пошел, остатки фашистских банд и полицаев добивал. Тебя всё хотел поймать - знал, чувствовал, что жив, но не думал никак, что ты в Красной Армии воюешь.

Иван говорил, говорил и вдруг поймал себя на мысли, что хочется ему, чтобы Фёдор оценил, одобрил его, Ивана, хитрость, смелость, чтоб похвалил хотя бы как-нибудь косвенно.

Вдруг понял Иван, что преклоняется перед этим человеком, который воевал и за немцев, и за русских, и те и другие его награждали, и те и другие расстреляли бы прямо сейчас, не задумываясь. И всё равно он сидит в ресторане, в городе, в котором его может узнать каждый пятый, и беззаботно попивает прохладную водку.

- Ну, в общем, так, - смутившись своих мыслей, продолжил Иван, - делу дан ход, вести расследование буду не я. А вот свидетелем выступлю на суде...

- Очень хорошо, - удовлетворённо произнёс Фёдор, - и что же ты скажешь?

- А то расскажу, - раздражённо ответил Иван, - что воевал у Железнова в отряде в районе, где ты бесчинствовал! И знаю тебя в лицо!

- Откуда, милый? - нарочито удивлённо пропел Фёдор, - ведь начальник полиции к вам в гости в отряд не ходил! Откуда тебе его в лицо знать? А вот ты, Иван Обухов, у меня в гостях побывал. Как раз в то время, когда немцы железновский отряд громили. И цел остался, что удивительно. И знаю я про тебя много. Даже как бабушку твою зовут по имени-отчеству. Таким фактом твои дружки из НКВД, сдаётся мне, очень сильно заинтересуются. Так что вместе по этапу пойдем. Не скучно будет.

Иван побледнел, как чистый лист, лежащий перед ним. Какой же он лопух, что не просчитал, не продумал всё это. Продаст его Федька! А там поверят. Им ни подписи, ни печати не нужно. Капкан на Федьку ставил, да сам попался! Но выход есть - убить его, подонка, уничтожить. Иван выхватил из кобуры пистолет.

- Не мельтеши, Ваня, - спокойно сказал Фёдор, - я пока ещё майор Советской Армии Тихомиров, а не начальник немецкой полиции. Так что пристрелить ты сейчас собираешься Героя-победителя. Ведь один ты меня опознал. А где гарантия, что ты не обознался?

Федька отвернулся, а Иван вспомнил, что вчера, угрожая пистолетом, командир Федькиного полка требовал освободить своего боевого офицера. Весь эшелон гудел, бряцая оружием. Ручались за Федьку головой. Пришлось эшелон до срока на Восток отправить, чтобы головы их сберечь.

А если застрелит он Федьку сейчас, то такие, как этот свидетель вчерашний Каптур, труп Фёдора могут и не опознать, и опять Ивану тюрьма. Кругом засада! Иван схватился за край стола, чтобы не упасть - так закружилась голова.

- Подонок ты, как таких только земля носит? - тихо сказал Иван.

- В чём это я подонок? - зло ответил Федька. - В том, что помирать не хочу, лоб не подставляю - стреляйте, мол, граждане НКВДэшники, заслужил я? Сам-то чистеньким хочешь остаться. А чем ты лучше меня? Ты предатель. Ты друзей своих и командира предал. Из-за паршивой юбки сдал всех! Они в крови ползали, кишками своими блевали! Если бы они знали, кто их вложил... Ты думаешь - всё, мол, искупил вину и чист перед богом и людьми? А вот хрен тебе, рядом со мной сядешь в суде, и у стенки рядом станешь!

Федька запрокинул голову назад и громко захохотал. Иван, которого и так всего трясло, как в лихорадке, подскочил к нему и с размаху ударил в подбородок. Но Фёдор увернулся, и Иван, потеряв равновесие, упал.

Услышав шум, вбежали охранники - два молодых крепких парня-питекантропа. Увидев Ивана на полу, один из них схватил сзади Фёдора за шею, а второй с размаху пнул сапогом поддых. Били они Фёдора долго и сноровисто, пока Иван не крикнул: "Хватит!"

Охранники вышли, Иван сел на стул. Фёдор пару минут не приходил в себя, но потом поднял голову, вытер кровь с разбитых губ, морщась от боли, улыбнулся и хрипло произнёс:

- А ведь они и тебя так потом! Не пожалеют...

Иван испугался. Когда он вышел в середине войны на подпольщиков Орши, сказавшись уцелевшим партизаном железновского отряда, ему долго не верили, думали - провокатор. Иван старался. Он делал всё, что ему поручали.

Он дюжину раз чувствовал у виска дыхание смерти. Он стал лучшим. Он стал коммунистом. Он стал старшим лейтенантом НКВД. Он отвык бояться смерти. И испугался сейчас не того, что он умрёт. А того, что будет с ним до смерти, когда все узнают, что это он, Иван Обухов, предал своего командира! Позор, хуже смерти!

Федька подполз к стене и, оперевшись спиной, громко, со свистом вдохнул воздух.

- Давно меня так не пиздили, - задыхаясь, прохрипел Фёдор, - с детского дома.

- Ещё не так будут, - огрызнулся Иван, - погоди немного.

- Жаль, не увижу я, как тебя твои же дружки за волосы и об цементный пол клювом, клювом, клювом! Пока он в гнилой помидор не превратится! И помочатся сверху... Прямо в рот...

- Заткнись!!! - заорал взбешённый Иван.

На крик вбежали охранники и кинулись было Федьку бить, но Иван прикрикнул на них так, что они присели.

- Уведите его, - явно нервничая, сказал он, - до вечера, скотину. И чтобы следили за ним. В разговоры не вступать! Это лис хитрый, каких свет ещё не видел.

- Ничего, нас не обхитрит, - сказал один из охранников с лицом дауна и одним рывком поднял Федьку с пола, - я ему быстро ребра переломаю.

Уходя, Фёдор неожиданно обернулся и лицемерно произнёс:

- Товарищ старший лейтенант, можно листок бумаги у вас попросить. Я в камере всё напишу про себя и про вас...

- Во-о-он! - вне себя от ярости заорал Иван, и послушные псы охранники пинками выпроводили Фёдора за дверь. Ивана прошиб холодный пот. Завтра утром приедет следователь из Витебска. Он будет с пристрастием допрашивать подозреваемого, и тот расскажет ему, как осенью сорок третьего старший лейтенант НКВД Иван Обухов, находясь в плену у "фрицев", выдал местоположение партизанского отряда комбрига Железнова.

Времени у Ивана оставалось немного - только до утра. И он придумал единственный для себя выход - организовать Федьке побег, а потом пристрелить его, как бешеного пса. Усилить наряд милиции на ночь. Сам же подкинет Федьке возможность уйти. А там уже как получится. Даже если удастся Федьке спастись - всё лучше, чем завтра он расскажет о предательстве Ивана следователю.

Иван прошёлся по кабинету из угла в угол. Накинул на плечи шинель - холодало - и, выглянув в коридор, позвал дежурного. Сам сел за стол и сделал вид, будто что-то пишет. Вбежал невысокий лысоватый дежурный в большой не по размеру форме и, козырнув, громко вскрикнул:

- Слушаю, товарищ старшлейтенант!

- Значит так, Никитин, - произнёс Иван, обращаясь к дежурному, - я сейчас пойду до дому, к вечеру ещё появлюсь. За арестованным чтобы следили во все глаза. Он очень опасен. Вызови на ночное дежурство ещё трёх человек к тем двум, что у нас обычно арестованных охраняют. При попытке к бегству - стрелять на поражение.

- Да неужто он убежит из-за стальных дверей? - удивился дежурный Никитин. - И окно забито намертво, пальцами не оторвёшь!

- Слушай, что говорю, - рассердился Иван, - если не хочешь, чтобы дети твои сиротами остались. Это зверь, а не человек. На провокации не поддаваться! Понял?

- Так точно, товарищ старший лейтенант, - отчеканил Фёдоров. Он был фронтовиком и приказам подчиняться умел.

- Ну, всё, пойду я тогда, - сказал Иван.

Он закрыл дверь своего кабинета на ключ, прошёл по коридору и вышел на улицу. Солнце светило ярко-ярко, пахло зёлёными листьями, травой и цветами. Иван решил прогуляться вдоль берега реки. Жил он недалеко, а пошёл к дому кругами, чтобы подышать воздухом.