Вот так всегда – поведешься со Стариком, а потом сиди и расхлебывай кашу, которую у него талант заваривать. На переднем сидении моей новенькой тачки спит чувачок, склонив голову на грудь. Точнее, это только кажется, что он спит. Чует мое сердце, что парню с такой дырищей в башке сладко поспать уже не доведется. Эх, хоть бы у меня проблем со сном теперь не случилось.
    Спасибо, Старичок. Век не забуду, как ты с тачками дружбанов своих обходишься. Новые сиденья, ну ёб твою мать…


    -- Слушай, какие у меня соображения есть, - шепчет Старик. Не замечает, гад, и не желает замечать, как хреново мне. – Тащим эту тушу в гараж, у тебя там вроде пила валялась…
    -- Пошел ты, - с досадой говорю я ему. Этого еще не хватало – давайте гараж загадим. – Тащи его к себе домой и там извращайся как угодно. Мой гараж…


    Старик приподнимает голову жмурика за волосы и заглядывает в его мутные глаза. Лицо у Старика как неживое, глаза страшные, погасшие совсем. Видать, под наркотой мой дружище. А еще торчит у него из-за пояса пистолет. Нет, в меня-то он стрелять не будет, пусть и вдребезги убитый. Не поднимет он руку на доброго товарища, уж я-то его знаю, не сможет он…


    -- В гараж, - произносит Старичок, а пистолет уже не за поясом, пистолет уже на меня глядит. Молча достаю ключи и бреду к двери, пытаюсь открыть замок – руки страх как дрожат, в скважину хрен попадешь. Старик сзади с трупом возится, а я не оборачиваюсь, мое дело – гараж открыть, а там пускай что угодно с убитым делает. Я лично спать пойду.
    -- Башку пили, - говорит мне Старик. С грустью смотрю на кореша – нет, не переспорить мне его пушку. Бросаю на пол под руку подвернувшиеся тряпки, чтоб доски не заляпать, и берусь за пилу. Старик молча наблюдает, пушку на посту держит. До чего докатился – лучшему другу своему не доверяет! Вздыхаю, примеряюсь, сжимаю рукоять покрепче…


    -- Не делай этого, дружище, не советую, - я так и замираю на полпути. Жмурик с вот такенной дыркой в мозгах голову ему пилить не советует. Смотрю на Старика, а тот вообще куда-то в сторону, как будто и не слышал ничего. А может, и правда не расслышал? Пытаюсь ему крикнуть, а горло как три дня воды не глотало – пересохшее всё, слова не выговорить. Хреново делишки мои, ой как хреново…
    -- Ты пойми, сам жалеть потом будешь, - вталкивает мне покойник. Старик увлекся какой-то картинкой на стене, а до меня ему вроде уже и дела нет. Мне эти его ступоры знакомы – постоит так, потаращится минут пять в одну точку, и снова оживет. Я бы у него и пистолет сейчас спокойно забрал, да только стремно чуток – проснется, не разберет да и пальнет по другу своему. Поворачиваюсь обратно к мертвецу – да что он мне сделает, мертвый-то?..
    -- Лучше бы тебе и не знать, - говорит мертвец, а губы не двигаются, как лежал, так и лежит. Глюки. И сразу так радостно становится, так легко, хоть я с утра ничем и не закидывался – откуда, спрашивается, глюкам быть? Но это я так, задним планом все думаю, а руки опять крепко пилу сжимают, и Старик что-то бормочет – в себя приходит, дурило, не подозревает даже, как меня без всей его долбанной наркоты колбасит.
    -- Придурок, - говорит труп. – Ты для начала спроси, на кой хрен ему понадобилось мне голову пилить, поверь, дружище, ответ тебе ой как не понра… - какой назойливый глюк, думаю я, отпиливая несчастному голову. Какая разница, на кой хрен спятившему Старику понадобилась порченая пулей башка. И то счастье, что не мне башку пилят.
    Ну… Еще чуть-чуть… Есть!


    -- Старичок! – кричу. – Лови подачу!
    Тот уже почти очнулся, только никак не может понять, что за дрянь я ему в руки сую. Смотрит на голову эту так, будто уже ничего и не помнит. Вертит, разглядывает, думает, наверное – что за дерьмо волосатое мне подсунули. А вот, вроде проясняется взгляд, всплывают какие-то образы в мозгу покалеченном. Давай, брат, грузи мясо в тачку и вали побыстрее, ты со своим трупаком у меня вот где уже сидишь.


    -- Забери, - спокойно так говорит Старик, а пушку не прячет, засранец, пушка все на меня таращится. Это ж сколько, думаю, вмазать надо было, чтоб с другом как с собакой разговаривать. – Поставишь в холодильник, чтоб до завтра не испортилась, я приду и возьму, понятно?
    И сует мне башку обратно.
    -- В холодильник? – я не верю собственным ушам. Нетушки, пошутили и хватит. – У тебя что, своего нету?
    -- Нету, - отвечает Старик, но что-то мне подсказывает – парит мозги, сволочь. – Завтра приеду, голову заберу, тело закопаем. Никаких проблем. А я сегодня на твоей тачке еще покатаюсь, лады?
    -- Давай, выкатывайся из гаража, - зло отвечаю я. Делать нечего – одну ночь с трупом в гараже и отпиленной башкой в холодильнике придется перетерпеть. Только бы она молчала, и без того тошно.
    -- Ну все, бывай, - Старик жмет мне руку и лезет в тачку. – Да, кстати – не мухлюй, в холодильник ее. И пусть только я завтра запашок учую, понял? – он указывает на пистолет, который, к моей тихой радости, снова за поясом. Мрачно наблюдаю, как скрывается за поворотом моя аудюха. Держу голову на вытянутой руке, размышляю: ну что с ней станет, если ее в гараже кинуть? А с другой стороны, думаю я, глядя на дырку посреди лба, – всякое бывает, уж лучше перестраховаться. Не съест она меня. Надеюсь.


    Холодильник битком забит – не то что голову, бутылку трехсотграммовую не вместишь. А под такую репу придется целую полку освобождать. Ставлю голову на кухонный стол и, поминая Старика по матушке, выгребаю из холодильника пиво. Одну бутылку тут и открываю, остальные выставляю рядком вдоль стенки. Сажусь на стул и залпом выдуваю все пол-литра. Аж мир просветлел! И обида на Старика прошла, даже жалко его стало немножко. И голову жалко. Протягиваю руку и треплю ее за волосы:
    -- Что, тоже пивка, небось, хочется?
    -- А то, - отвечает голова.
    -- Ну, что поделать… Держись! – стараюсь я приободрить нового знакомого.
    -- Идиот, - откликается голова. – Ты забыл закрыть двери в гараж.
    Я даже подскакиваю.
    -- Твою мать, точно! – хлопаю себя по карманам в поисках ключей. – Елки, ключи в скважине оставил! Бля… Жди, сейчас вернусь.
    -- Иди, - холодно произносит голова. – Тебя там уже ждут.
    -- Да ну? – я на всякий случай еще раз проверяю карманы – ведь надо же так замотаться, чтобы про гараж забыть. А ну как моя тачка там стояла бы? Подходи и бери кто хочешь…
    -- А ты прислушайся. Я уже иду к тебе.
    -- Чего ты там бормочешь? – я подхожу к двери и замираю – снаружи скрипят ступеньки. Кто-то медленно-медленно поднимается на крыльцо: скрип – и тишина… Через несколько секунд опять скрип – и опять тишина… Что за черт там возится?
    -- Это мое поруганное, жаждущее отмщения тело идет вершить справедливый суд, - сообщает голова. Прикладываю ухо к двери, вслушиваюсь – кто-то там точно есть. Кто-то взбирается на лестницу с таким усилием, словно это Эверест. Скрип… Скрип… На нервы действует. Я отхожу от двери и открываю еще одну бутылку.


    -- Что – страшно? – насмехается голова, а я делаю вид, будто не слышу. Глюки все это. И скрип за дверью, и голова болтливая – глюки. Только что-то расхотелось мне гараж запирать, да и к чему – тачка у Старичка, а что у меня ценного, кроме тачки?
    -- Предупреждал ведь тебя, - никак не угомонится голова. – Знаешь, что я несу в руке? Угадай.
    -- Член слоновий, - вторая бутылка опустевает, и я с сомнением гляжу на третью.
    -- Остряк, - презрительно бросает голова. – У меня в руке пила, да-да, та самая! А знаешь, для чего она мне?
    Придумать в ответ какую-нибудь пошлость я не успеваю. От гремящего стука в дверь я роняю на пол только начатое пиво. Ду-дух! Словно тараном. Испуганно смотрю на голову, потом на пиво, которое пенится на ковре.
    -- Мы, мертвые, гораздо сильнее вас, живых, - произносит голова. – А ведь я не так уж и сильно ударил.
    Бабах! Я опять вздрагиваю. Что за идиот ломится ко мне с кувалдой?
    -- А ведь все могло быть иначе… - задумчиво продолжает голова. – Ведь я же…
    -- Знаешь что? – говорю я. – Сейчас в холодильник пойдешь.


    Странно, но угроза подействовала. Видно, даже мертвой голове не охота мерзнуть. Бубух! -  на этот раз я уже не дергаюсь, а спокойно поднимаю с пола бутылку и тяжело оседаю на стул. Так мы и сидим молча, а дверь все трещит под тяжелыми ударами. Наконец я не выдерживаю молчания.
    -- А ведь я не всегда таким был, - говорю я – то ли голове, то ли самому себе. – Блин! Помню, я даже в школу ходил.
    Голова хмыкает.
    -- Эх, когда-то все было иначе, - продолжаю. – Девушка, помню, была одна… Жениться собирался…
    -- И?
    -- Бросила, - скорбно произношу я и открываю четвертую бутылку о стол.
    -- Бедный мудила, - сочувствует голова. Я вздыхаю, и мы вновь замолкаем – тишина во всем доме, лишь грохот не прекращается. Но и он становится каким-то ненавязчивым, привычным, почти родным. Когда из бутылки номер четыре выливаются последние капли, я уже ни на что не обращаю внимания. Мне необходимо выговориться.
    -- Сука! – рассказываю я. – Запарила мне мозги, что уже умереть готов был за нее, и жениться готов был, что угодно. А она…
    -- Бросила. Ты уже говорил.
    -- Ха! Она не просто бросила. Она мою душу трахнула! – метафора мне понравилась. – Да, вынула из меня душу, трахнула ее – и обратно засунула. Прикинь?
    -- Кошмар.
    -- Во-во. А тут, сам понимаешь, Старичок со своей наркотой, а мне уже на все положить. Вот так и связался, на свою голову. На что хочешь поспорю – уж на что Старик крутой, а и ему наверняка душу трахали. Иногда глянешь ему в глаза – а там столько печали, столько тоски…
    -- Заебал, бля, - говорит голова. – Знаешь, что я увидел, когда в последний раз глянул ему в глаза? Тебе сказать?
    -- Не заводись, – советую я. – Кой хрен – не вернешь ведь прошлого.
    -- Скажешь это, когда я буду пилить тебе башку.
    -- Утихни, - отмахиваюсь я. – Не смешно.
    -- Нашел юмориста.
    -- В холодильник пойдешь.
    -- Да мне похуй.


    Никак не найти мне общего языка с такой неконтактной головой. А за окном дождь, в комнате темень, и слова сами лезут из меня, как пена лезет из только что открытой бутылки. Делаю глоток и начинаю по новой:
    -- Думаешь, она у меня единственная была? Хрен! А вот попроси назвать хоть одну бабу, что до нее была или после, - думаешь, вспомню? Помню – были, а больше ничего. Как куклы. Как тени.
    Голова молчит. Я душу изливаю, а она молчит. А, пускай.
    -- А ведь и я виноват, как думаешь? Доставал ее, бывало, ерунду всякую говорил… Если б знал, как оно повернется, я бы ей только одно говорил – как люблю ее, и как никого мне больше не надо. Понимаешь?
    Молчание.
    -- Да скажи ты хоть что-нибудь! Может, и тебе душу когда трахали? – поворачиваю голову к себе и заглядываю в закатившиеся глаза. – Слышь, идиотом не прикидывайся, а?
    Голова, как и положено мертвой голове, не произносит ни слова. Вздохнув, хватаю ее за волосы и закидываю в холодильник. Прислушиваюсь – может, запросит пощады? – и тут же одергиваю себя. Придурок. Весь вечер просидел, разговаривая сам с собой. Еще и голову на стол поставил. Отвратительно.


    Хрясь! Снаружи кому-то не терпится. А может, это кому-то в моей голове не терпится. Кто теперь разберет? Тресь! Ухожу в комнату и вытаскиваю заначку – последняя порция белого порошка радостно летит мне в нос. Плевать. Старик мне задолжал, за новую тачку, и за труп в гараже, и за голову в холодильнике – даже с пушкой не отвертится. В конце концов, дружба – дружбой, а наркота – наркотой.
    Бум!
    Бах.
    Хрусть…


    Я подхожу к двери. Почему-то твердая уверенность – там, за ней, кто-то такой же одинокий, как и я. Такой же брошенный. Такой же ненужный даже собственным друзьям. Зачем он ломится? Он хочет поговорить, просто поговорить. Он хочет рассказать свою историю. Ему трахнули душу. Мне трахнули душу. Всем нам трахнули душу. В конце концов, это мир траханных душ. Вот только не всякая душа способна потом встать на ноги. Убитая точно никогда не встанет.
    А встанет ли мертвое тело?


    Я улыбаюсь. Мне смешно. Иногда перед нами вдруг возникает дверь в неизведанное, и только мне так повезло: дверью в неизведанное стала дверь моего дома! Я зачарованно смотрю, как она трясется под ударами. Сотни мыслей, сотни голосов – и все твердят мне свое. Надо и мне пушку прикупить. Последняя заначка, не дело… Интересно, а что за дверью? Душу трахнула. Моя тачка, моя новая тачка… Неизведанное – что за хуйня? Интересно, а что за дверью? Когда-то все было иначе. Эх, отлить бы… Старик, а ведь я тебе верил! Глюки – это весело, но это и вполовину не так весело как интересно, а что за дверью? У того парня такой грустный взгляд был. Один шанс – а вдруг он последний? Я тогда посмотрел на ее дверь и впервые понял, что мне ничего больше не надо. А бабок немало было, немало. Я к нему подхожу и говорю интересно, а что за дверью. Но сказать ей это так и не успел. И больше никогда не буду бояться. Они не поймут. Но я не буду бояться.
    Интересно
    Моя рука не дрожит, когда я поворачиваю ключ в замке. И я на мгновение задумываюсь перед тем, как дернуть за ручку – но это не колебание, скорее предвкушение. Сердце возбужденно учащает ритм. Я закрываю глаза. Дверь больше не трясется от ударов – кто бы там ни был, он чувствует меня. И он знает мои намерения. Быть может, он тоже стоит, прислонившись к двери, закрыв глаза, предвкушая нашу встречу. Кем бы он ни был, я встречу его как друга. Я слишком долго жил без друзей.
    И когда я открываю дверь, в лицо мне бьет волнующий воздух свободы. Они не поймут. Да только мне похуй. Ведь, в конце концов, это мой выбор. Мой, а не их.

Tweet