В феврале на экраны вышел многосерийный фильм по роману Солженицына «В круге первом». Все мы когда-то начинали читать «Архипелаг», кто-то добрался до конца, кто-то нет. Я лично не осилил: слишком речь у него… невнятная, что ли? Будто не русский писал. Слова перекручены, фразы тяжелые, да и чернуха беспросветная – гавно, одним словом.  Я не про это хотел рассказать. Воспоминания нахлынули…

      Двенадцать лет назад, весной девяносто четвертого, по всей Руси великой прокатилась радостная весть: возвращается совесть России, душа русского человека – Александр Исаакович, который про зверства писал и по каторгам чалился. Всю жизнь он мечтал домой попасть, да коммунисты с КГБ не давали. Вообще, говорят, его официально в девяностом обратно позвали, но четыре года дел было невпроворот. Нобелевский лауреат, как ни как – книги печатал, в Англии тусовался. Ладно, в общем – поехал он. Возвращаться решил через Владивосток. Или – не он решил, продюсеры его, не знаю. Так или иначе, самолет «Аляска-Эйрлайн» доставил узника совести после двадцати лет изгнания в Магадан. Из Америки шли, дозаправка нужна была. Потом – в Артем Приморского края. (Артем – это городишко возле Владивостока, что-то вроде местного Домодедово). В Магадане никто из самолета не вышел, Солженицын только повтыкал на улицу – типа, «Колыма, мать ее, благодать! Здесь моя героическая молодость прошла…», и дальше полетели.

      Так получилось, что в том же самолете мой знакомый с Аляски летел. Назовем его просто Дима. Сейчас Дима является директором одного из приморских телевизионных каналов, тогда он просто журналист был. Смотрит Дима – ептыть, Солженицын! Исаич собственной персоной! Он к нему: читал, бля, слышал! Это ж надо… Риспект, в общем, и тому подобная чешуя. Солженицын вначале слюни пустил, разулыбался – приятно ему, узнают русские люди. Ну а кому неприятно было б? Говорит: а Вы кто, откуда, кем работаете? Услышал, что на телевидении, замолчал, а потом натурально задом к соотечественнику повернулся, сидит, в окно смотрит. Надулся, как жаба, ни слова. Хер победи, что случилось, Дима к нему и так, и этак – думает, может обидел чем? Тут парниша какой-то подвалил, крученый такой, «чики-пики». Говорит: «Вы папеньку не трогайте, у него контракт с корпорацией Би-Би-Си. Он подписался, что первые слова на земле русской им скажет. Мы-то еще не прилетели, но – от греха подальше! А уж потом – мое почтение! Все срощу, мы ведь с Вами – русские люди!»

      В аэропорту Дима «совесть народную» из вида потерял – набежали журналисты, кого-то штативом ебнули, жену старичюли в лужу столкнули, чуть не затоптали, в общем. Посадили его (Солженицына) в линкольн, и во Владивосток повезли. Не знаю – может быть не линкольн, но очень красиво было, когда они на центральную площадь влетели. Фонари уже зажглись, зайчики на матовых крыльях тяжелых машин, мигалки… Еще Эннио Морриконэ над площадью в динамиках заиграло. Ну, помните, в кинофильме «Профессионал», где Бельмондо все уходит и уходит такой к вертолету, а президент все не может решиться приказ снайперам отдать? Прям слезы наворачиваются. Во Владе всегда эту тему по радио крутят, когда кого-нибудь из крутых замочат. Так вот… Кавалькада на огромной скорости разворачивается, и мягко останавливается у главного Владивостокского памятника… (Там чувак в буденовке и с дудочкой в бронзе запечатлен). Солженицын на трибуну вышел. Охреневший какой-то, головой крутит, на народ испугано смотрит. А народу немного – человек сорок от силы. Это потом в газетах написали, что «тысячи русских людей… море цветов…» На площади вообще всякая пьянь собирается. Когда концерт бесплатный от администрации, параша какая-нибудь типа «Фабрики» - действительно пара тысяч. Малолетки. Кислоту жрут, блюют, ссут тут же… Зимой там еще елку ставят, и на оленях дети и алкоголики катаются, но это по весне было.  Стою я с пивом, и уроды какие-то – мимо проходили. Еще несколько бабок – «Может дадут чего?».
      Вышел Солженицын на трибуну, стоит, и печалится. Или от перелета устал, хрен его знает. А по бокам – два чувака в кожаных куртках. Секьюрити. Держат в руках какую-то лабуду, типа радара, и на народ направляют, а от прибора в ухо проводок идет. И на панель смотрят. Я так думаю, это что-то вроде «дистанционных» магнитометров, с узконаправленной щелевой антенной было. Металлоискатели, в общем. Типа – чтобы совесть народную не застрелили.

      Кто-то Александра Исааковича под локоть толкнул – хуле, типа, тупишь? Сказать ченить надо! Солженицын глаза выкатил, говорит: «Я, ээээ, друзья, эээ, очень рад…»
И опять молчит. Потом собрал силу воли, и опять: «Я-я-я….» Тут кто-то, прямо перед трибуной, внизу, как заорет: «Да говори уже! Заебал…», и как рыгнет! Все смеяться стали. Хуле, пьяные, что с них возьмешь? Народ, Расея! Солженицын обидился, что-то там промямлил, и в Москву поехал.

      Нет, он, конечно не сразу поехал, а на следующий день. Потом рассказывали, что вечером его братки пытались напрячь. Завалили к нему, охрану нахуй послали, и говорят: «Мы-то понимаем, что ты – «Совесть», но у нас принято так, налог надо платить! Тебе ведь со всей челядью Би-Би-Си пульман оплатило? Высшим классом поедешь?» Ревущие девяностые, похлеще Чикаго будет… Солженицын сразу же в столицу позвонил, жаловаться стал, ему от КГБ для охраны двух человек выделили, чтобы берегли. Так он и начал триумфальное шествие по утраченной родине, которую без памяти любил и хотел видеть свободной. От нас он поехал в Хабаровск. Говорят, американцы про это фильм сняли, его у нас даже показывали в тысяча девятьсот девяносто пятом. Про людей и про природу. Вы помните? Я нет.

Tweet