(продолжение)

Глава четвёртая
Бегство

Ветер швырял в стороны драную вату облаков. Вихрь закручивал обрывки небесной пены спиралями, точно слетевший с веток тополиный пух. Молнии бликовали на посеревшей жести туч.
Сквозняк разметал по окопам оседавшую копну газа, как пучки соломы. Жёлтая зараза залив дно траншей перепугала солдат до смерти. Солдаты повскакали из укрытия, стали карабкаться прочь из окопа. Свинцовый горох, глухо ударяясь в войлок, выдирал клочья из синих шинелей.
Шваль со дна траншеи видел подошвы упавших на бруствер. Упавшие не поднимались. Жак хотел осенить себя крестным знамением, и уже поднёс пальцы ко лбу, но вместо этого поспешно заткнул ноздри.
Газ прибывал. Боковой пост, смяли катившиеся прочь от ядовитого облака бойцы. Франсуа смыло людской волной. Жёлтое облако выжимало солдат из окопа. Они ловили ртами воздух, а натыкались на пули.
Трёхногий «гочкис» опрокинулся с бруствера. Жак взвыл. Стальная лапка задела по ободку коленной чашечки. Шваль с оттяжкой влепил кулаком по заднице бойцу, который взбирался на вал. Тот резко обернулся и забрызгал Жаку лицо кровью из пробитой челюсти. Немногим удалось вжаться в землю на банке перед траншеей. Они расползались под, словно раскинутой над ними, сетью пулемётных трасс. Остальных, с верхотуры согнал пулемётный шквал. В отчаянии люди пытались укрыться в блиндаже.  

Жак бросил винтовку. Отдернул завёрнутую полу шинели. Судорожно сорвал с жестяных винтов крышку манерки. Всё что вмещала фляжка, пролилось на синий войлок. Мокрым подолом Шваль залепил себе лицо и понёсся по колено в жёлтой реке, которая наводнила траншею. Рядом корчились товарищи, комкая в кулаках кадыки.
Жак пихал локтями задыхавшихся бойцов. Наступал на лица и прыгал по бьющимся дрожью агонии грудям. Перескакивая через трупы Шваль пробирался к продольному ходу.
Окоп извивался ломанной линией. Каждый новый поворот обещал долгожданный рукав с выходом в тыл, но обманывал, выводя к ещё одной брошенной позиции. Жак попытался выглянуть из траншеи. Тяжёлый щелчок треснул по макушке. Стальной «адриан» дёрнул подбородочный ремень. Жак пригнулся, слизывая с зубов мелкую костяную крошку.

Когда на рассвете они заходили в окоп, Жаку показалось, что был только один общий продольный ход. Теперь в клубах хлора и пороховом мареве, обманные ходы возникали и справа и слева. И каждый раз приводили или к заваленному телами блиндажу или к штольне, со дна которой гремел затравленный астматический кашель.
Вдруг вместо глухих ударов, безропотно принимаемых землёй, Жак услышал под ногами деревянный грохот. Каблуки заколотили по тёсу. Жак гусиным шагом припустил вперёд. И со всего маху ввалился в яму. Стараясь не опускать низко голову, до самых глаз замотанную мокрым войлоком он вытянул из жёлтого киселя ногу. Весь ботинок до самой обмотки был заляпан испражнениями. К каблуку прилип скомканный лист бумаги.
Брань утонула в толстой шинельной ткани. Шваль побежал обратно. Окопы опустели. Жак заметался на перекрёстке, как в заброшенном лабиринте. Только здесь, возле стенок, вместо костей и черепов валялись сорванные каски и брошенные винтовки. Блуждая пальцами по сухой лозе, оплетавшей земляные стены, Жак метался по извивающимся зигзагам траншей. И тут, справа, в пороховой дымке показался просвет.

Трассеры дождевых струй секли небо. На тонкой плёнке воды, словно кольца мишеней расходились ребристые круги. Слякоть подошедшим тестом, вздувалась и оползала в окопы. Внизу над водой дрожали жёлтые щупальца испарений.
Новый тупик, уложенный гладкой глиной, не удивил Жака. Испугало другое. Вместо привычного стрёкота воздух расколол удар грома. Не успело утихнуть раскатистое хриплое эхо, как ему вслед поспешил дикий вой. Жак вздрогнул. Протяжный и стонущий оклик повис над полем. Что-то среднее между пеньем пастушьей жалейки и воплем полупридушенной кошки. Шкура на спине Жака пошла рябью, как на боках ощипанной курицы.

Шваль сверлил дыры в ядовитой дымке. Земляной лабиринт сжимался и разворачивался, как змеиный клубок. Жак путался в поисках выхода, пока снова не упёрся в тупик пулемётного гнезда. След от кулака отпечатался на дрогнувшей влажной стенке окопа, как предсмертная маска.
Не отрывая шинели от лица, Шваль левой рукой стянул каску и, накинув «адриан» на кулак, высунул шлем из окопа. Грохота станковых пулемётов он не услышал.  
Жак напялил каску и боязливо глянул через бруствер. Фрагмент расплывшейся молочно-голубой акварели отсекали, как рейки рамы: снизу – задний траверс траншеи, а сверху – стальной козырёк шлема. Надо было выкарабкиваться. Шваль выбил носком башмака углубление в сырой глине и уцепился одной рукой за пакет с песком. Пальцы скользнули по взмокшему джуту. Жак слетел вниз. Волна газа плеснулась под шинель. Шваль облепил высыхающим войлоком скулы, поджав подбородком подол шинели. В лёгких клокотал запертый кашель. Жак уцепился обеими руками за углы мешков, и выбрался из траншеи. Шлёпнулся животом на мокрые пакеты и съехал по задней насыпи. Мокрый песок был похож на побитую оспой кожу. Резко перебирая локтями, Жак пополз подальше от передовой, разгребая набухшую песчаную кашу.
Шальные пули досадливо визжали над головой. Жак прижался ухом к земле, и пополз быстрее, азартно отталкиваясь от кочек сношенными подошвами. Подсумок давил на печень. Пола шинели выскочила и заползла под брюхо. Ножны от штыка шлёпали по заду. Жак перевернулся на спину одним рывком вырвал язычок пряжки из продольного ложа, и снова перевернувшись на живот заскользил полозом по мокрому песку. Ремень с подсумками, потянулся по ногам, но пряжка, захлестнувшись, уцепилась за хлястик. Ножны колотились о каблуки. Хватаясь всей пятернёй за дёрн, Жак второй рукой злобно смахнул упряжь с войлочного уступа. Амуниция сползла, словно ошпаренная кожа.
Петляя меж холмиков и заползая во впадины, Шваль лип к земле обрастая слякотью. Запутавшись в межах, которые он сам и проложил, Жак решил, что пора сориентироваться. Опасливо приподнял голову. Впереди сверкали икрами голоногие фигурки. Шотландцы штурмовали холм. Изглоданный каблуками склон смахивал на пчелиные соты.  
- Подыхайте бестолковые свиньи, - Жак смахнул крошки земли, которые набились в усы после взрыва. Развернулся и пополз в обратную сторону.

Ливень обрушился шквалом, прострочив всё пространство между серым куполом и полем, массивом пунктирных линий. Дождь не предупредил о себе редкими каплями, а сразу встал между неприятелями сплошной стеной, трепеща наискосок на ветру. Потоки накопившейся воды, прорвали серое покрывало. Птицы носились над облаками.    

Молния сверкнула чайкой. Шотландцы оставили позади пустую траншею, брошенную немецкой пулемётной командой. Миновали плоскую вершину холма. Марш-бросок по осклизшему спуску перекрасил голени горцев в тон невзрачной форме. Отяжелевшие ботинки тянули вниз, ноги кандалами вязала пегая слякоть, но из-под забрызганных грязью фартуков настырно взметались костистые колени.

У подошвы холма, в пикете за загородкой из мешков, набитых песком, горцев поджидали с полдюжины германских артиллеристов. Их каски с нелепыми шишаками любопытно выскочили, как поплавки из вымокшего джута. Дальше, шагах в двадцати от передового охранения, полукругом расположилась батарея. Разлапистой пятернёй, торчали пять длинноствольных гаубиц.

Горцы вынырнули из водопада. Они скользили по гладкому склону, как на лыжах. Сплошным селевым потоком обрушились на позицию артиллерийского охранения, и смяли передовые посты германцев.

Орудийная прислуга сначала услышала нарастающий дикий вой, который меньше всего напоминал немцам музыку. Призраки вырвались им навстречу, разорвав кисейную занавеску дождя залпом. Растянувшись по всей длине цепи, пороховое облачко, кружевной оборочкой, порвало плотную ткань ливня. Яркие вспышки прострочили серую водяную завесу. Передовые посты германцев дрогнули, как бок лошади под хлыстом. Артиллеристы из охранения, отстреливаясь, пятились вниз к орудиям.
На батарее было тоже, что происходит, стоит поднять камень долго лежавший на лугу, когда дремавшие под валуном жучки и букашки, испугавшись хлынувшего света, рассыпаются мелкой дробью.
Возле раскалённых проткнувших небо жерл, сновали артиллеристы. Среди орудийной прислуги многие были не только не вооружены, но даже не совсем одеты. Возле крайней гаубицы остался только фейерверкер, который грозил кулаком, вслед стремительно слившимся с дождём номерным из его расчёта.
Толстый офицер пытался организовать сопротивление. Поправляя пенсне, которое переваливалось на мясистом раскрасневшемся носу, как неловкий наездник на лошадином хребте, он размахивал руками, словно экспрессивный дирижер. Вот только справиться с царившей вокруг какофонией у него никак не получалось. Наводящие не могли оторваться от окуляров телескопических прицелов, и спешно крутили ручки, пытаясь с помощью механики опередить прытких горцев. Номерные, обнимая скользкие бока снарядов, метались между ящиками, не в силах бросить драгоценную ношу. Свободные коноводы побежали было к оружейной пирамиде. Рядом разорвалась граната. Один кинулся ловить испугавшихся лошадей. Другие бросились ему на подмогу. Только самый шустрый выхватил карабин, развалив всю связку. И теперь, исполнительно клацая затвором, стоял рядом с офицером. Ещё несколько сноровистых пареньков из охранения, сжимая в натруженных ладонях карабины, строились между орудиями. Привинчивали штыки.
Офицер сорвал запотевшее пенсне. Щуря близорукие глаза, он разворачивал цепь, чтобы залпом рассеять атакующих шотландцев.

Ряды горцев, как скаковые перемахнули через загородку. Стенка из джутовых мешков пронеслась под ногами. Килты колыхнулись и над голыми коленями передовой шеренги страшным кружевом затрепетали винтовочные дымки. Нестройная цепь германцев стала похожа на челюсть старухи. Чертополох штыков поредел. Рухнул краснолицый офицер. Прижав погоны к краям шишкастых шлемов, уцелевшие солдаты юркнули под защиту лафетов.

Пушки были уже бессильны. Орудийная прислуга побросала снаряды и, не тронув карабины, скатывалась к маячившему внизу полустанку. Те, что замешкались возле гаубиц, не успели даже расхватать оружье из пирамид. Так и стояли, наблюдая приближение врага, как неизбежную кару, с воздетыми к небу руками. Шотландцы прикладами прижали немцев вплотную к орудиям.
Сержант Николсон самозабвенно дул в офицерский свисток и двумя растопыренными пальцами свободной руки тыкал в сторону парализованных немцев. Две дюжины парней из второй роты остановились и прикладами согнали артиллеристов в кучу. Немцы попадали на колени.
Развитие расправы Энди не увидел. Вязкая грязь налипла на тяжёлых армейских ботинках, превратив их в громадные разбитые уродливые копыта. Теперь стоило только выкинуть вперёд ногу, и тяжёлый груз тащил их вперёд.
Проносясь по склону холма, Макларен попробовал затормозить возле укрытия орудийного расчёта, но подошвы заскользили по слякоти. Он проехался по влажной глине. Потом заспотыкался и едва не грохнулся, зацепившись за кочку. Подпрыгнув, чтобы удержаться на ногах, он понёсся ещё быстрее.  

В полумиле за высоткой изгибалась петля разбитой узкоколейки. Полустанок должны были удерживать около полуроты ополченцев. Но большая их часть унеслась вместе с бежавшими артиллеристами. Лишь десятка три ландштурмистов замешкались у ограды.
Странный и дикий вой бурднонных труб разогнавший тараном пронзительную мелодию, ударил в ряды серых шинелей. Ополченцы замерли, словно загипнотизированные.
Одни схватились за затворы винтовок. Другие потянули из широких ножен длинные старинные штыки с витыми, как у самих баварских мужиков, усами. Третьи успели только встрепенуться, да так и замерли. Даже те, кто успел изготовиться к стрельбе, медлили, остекленело, взирая поверх прицелов на растянувшуюся цепь шотландцев.

На дикий вой бурдонных труб наложилась странная гипнотизирующая мелодия. Ландштурмисты опешили. Облокотившись на крашенный заборчик полустанка, они стояли, словно скованные призрачными цепями. Ополченцы держали винтовки в полусогнутых руках ни в силах вскинуть оружие, прислушиваясь, как, сопровождая мелодию, отстукивают ритм дождевые капли по верху кожаных киверов. Германцы уже различали в разрезах прицелов среди вырвавшейся из воды шеренги отельные силуэты, но почему-то не стреляли. Худой унтер с реденькими пшеничными усиками на бледном лице, метался среди бойцов, прыская слюной. Резкий окрик заставил подчинённых вздрогнуть, но не вывел из полузабытья. Нездешний вой, разрушивший привычную звуковую картину, казалось, поглощал все посторонние шумы. Унтер отчаялся докричаться до солдат, скользнул ладонью по кобуре, вытащил длинноствольный «люгер», и пару раз пальнул не целясь в неприятеля, продолжая бешено орать на медленно моргавших ландштурмистов. Стрелки очнулись. Вразнобой грохнули старые ружья. Из станционного здания выскочил коротконогий офицер. Одёргивая на ходу двубортную литовку, он забегал между ополченцами. Подкатился к унтеру и ткнул его кулаком в подбородок. Глянул в поле и, побагровев, будто мгновенно созревшее яблоко, принялся заливисто и витиевато материться, взбивая воздух кулачками. Ландштурмисты разряжали винтовки медленно, как во сне передёргивая затворы. Внимательно рассматривали казённики, словно, соображая, как же эта штука оказалась у них в руках. Однако оцепенение сползало с ресниц, как утренний сон. Унтер чеканил команды. В грязь летели отстрелянные цинки. Шлёпали вымокшие кожаные подсумки. Нехотя лезли в последний путь новые обоймы. Подчиняясь окрикам, как неважный танцор счёту, ландштурмисты грохнули залпом.  
Цепь шотландцев поредела, но горцы уже скользили по свежей слякоти, как по зеркалу зимнего озера, подъезжая к крашеному забору полустанка. Шотландцы врезались в редкую цепь серых шинелей и разорвали ощетинившийся остриями штыков, строгий ошейник полевого заграждения.
Набрав скорость, горцы в нескольких местах разбили забор, так что штакетины полетели в стороны, будто по ним ударили тяжёлые ядра. Ополченцы покатились по земле сбитые прикладами. Выстрелы тонули в толстой ткани шинелей, пороховые вспышки прожигали зелёный войлок.  

За двухэтажным, лишённым крыши, строением полустанка ещё прятались недобитки. Озлобленные поспешным бегством, артиллеристы из охранения опомнились. Впопыхах они подпалили ветряную мельницу за полустанком и поняли, что дальше до второй линии окопов метров двести открытого поля; и туда им не добежать. Ландштурмисты дав пару залпов затихли, и тогда напуганные артиллеристы кинулись назад, чтобы не получить порцию свинца меж лопаток. Коротконогий заполошный офицер собрал метущихся беглецов в кучу за полустанком и погнал вперёд. Из-за угла каменного здания выскочило с десяток ополченцев. Они затравленно озирались по сторонам. Один тыча большим пальцем назад, замотал головой, так, что казалось, она оторвётся, как яблоко с перегнившей палочки. Офицер неловко двинул ему ребристой рукояткой револьвера в грудь. Гулко ахнув, лопнула рядом граната. Германцы, пригнувшись, побежали к бревенчатым развалинам, осыпавшимся сбоку от полустанка. За их спинами, словно подталкивая немцев к неминуемой схватке, как вспыхнувшая от свечи бабочка, отчаянно махала горящими крыльями ветряная мельница.  

Горцы скакали через изломанный штакетник. Сержант Николсон метнул гранату в распахнутую дверь каменного строения, и с отделением стрелков метнулся в дверной проём. Алая вспышка высветила изнутри белые клубы дыма, словно китайский фонарик. Авангард шотландцев миновал каменное здание полустанка.
Горцы выскочили на площадку перед зданием и напоролись, на будто поджидавший их жужжащих рой. Пули не пробивали тела, а словно стояли в воздухе. И, казалось, это солдаты на бегу врезались в свинец распахнутой грудью.  
Кучка ополченцев засела в полуразрушенном сарае. От строения остался только сруб: раскатившиеся бревенчатые стены в треть человеческого роста. Укрывшись за толстыми траченными свинцом брёвнами, германцы стреляли в бегущих. Двое шотландцев растянулись на земле и замерли. Ещё один зажал ладонью исходившую кровью печень, скатался по песчаной дорожке, и свалился, колотя ногами дёрн, возле клумбы, обложенной мирным белым кирпичом. Перед глазами у него цвели пурпурные пятна. На примятой траве, свернувшись брошенным котёнком, затихая мяукал пайп.  

Комья земли посыпались сверху. Шваль поднялся и отклячив мясистый зад помчался к просёлку. Вытягивая башмаки из вязкой глины, он выпрыгнул на мощёную дорогу. Спереди, треснувшая брусчатка, разлетелась осколками. Шваль прижался подбородком к плечу. Вдали за спиной появились голенастые насекомые с чёрными хоботками. Как бескрылые мухи, они, быстро перебирая ножками, мчались по полю, оставляя позади пустые французские траншеи. На ходу они выпускали серые облачка и тогда под ногами Жака трескались булыжники. Шваль помчался, петляя по дороге.
Снаряды, изглодав окопы, откусывали шматки поля с корнем выдирая дёрн, а когда получалось, точили зубы о брусчатку. Немецкие артиллеристы перенесли огонь вглубь французской обороны. Взрывы, словно громадная мухоловка преследовали Жака, норовя размазать его содержимое по глине. Впереди уже торчали из земли шанцевые постройки укреплённой полосы тылового рубежа. Сигнальный колотил по подвешенному на ржавой стальной проволоке куску рельсы. Гул стелился над землёй, стараясь опередить расползавшийся ядовитый шлейф. Шваль, прислушиваясь к дробному стуку крови в висках, отрывался от настигавшего газового облака. И тут, земля перед ним поднялась вверх пышной кроной и опала осенней листвой. Дорога вырвалась из-под ног.

Комья глины брызнули фейерверком, залепив облака. Вырванные из налёжанных гнёзд камни с налипшими волосками ростков, улитками и червями парили, словно летающие пауки, растопырив ножки и пытаясь сплести тонкими песчинками лёгкую паутину устойчивости, чтобы хоть на миг зацепиться за воздух.
  
Шваль прыгнул в воронку, укрываясь от взрыва. Комки земли заколотили по спине.
«Выжил, Выжил!!!», - широкие жёлтые зубы невольно выползли из-за кулис тонких губ, словно ожидая аплодисментов. Жак ударил кулаком по согнутому локтю, - «На, те-ка! На, те-ка!».
Не удержав равновесия на верху склона, Жак скатился на дно воронки и, распахнув рот, наполнил лёгкие воздухом. Во рту горчило. Шваль попытался осмотреться. Не получилось. Глаза резал жёлтый дым. Жак закашлялся и покарабкался вверх. Скользкая глина не держала его. Сверху он был похож на муравья заброшенного в фужер, в котором плескался вязкий жёлтый ликёр. Проскабливая скрюченными пальцами, глубокие борозды в покатой стенке воронки, Шваль сползал, погружаясь в ядовитое марево. Теперь он старался не пускать воздух в лёгкие. Обдирая ногти, лез по уходящему вверх скату, но воронка словно затягивала его. В трепещущих лёгких, будто живой разрастался клубок оживших штыков. Стальные жала подрагивали и вытягивались во всю длину. Жак хотел криком оповестить всех, о случившимся с ним несчастье, но парализованная глотка лишь хрипло заскрежетала. Самое прыткое стальное жало развернулось и разорвало лёгкие. Кровь вымочила грязную шинель.
    
Перед тем, как глаза Жака остекленели, на их сетчатке отпечаталась уже почти потусторонняя картина – из ошмётков человеческой рвоты в него целились парализованные ненавистью зелёные человеческие зрачки.

Германцы стреляли из-за углов, пробоин и из окон. Ландштурмисты как в редуте засели в усёчённом срубе сарая. Артиллеристы заняли небольшую пристройку. Редкие капли скатывались по голым стрехам и цокали по стальным шлемам.
Коротконогий седовласый офицер высунулся из-за загородки и метнул в полустанок гранату. Выпущенный наугад свинцовый болид сбил с его головы фуражку. Вязкий сок залил серебро малиновой пеной. Офицер затряс щеками, словно желая смахнуть с виска тяжёлые чернеющие капли, но опрокинулся навзничь и взрыл каблуками глубокие борозды во влажной земле. И только тогда наконец-то успокоился. Однако, по-прежнему чем-то недовольный упрямо и гневно пялился в небосвод.

Гранта ударилась в оконную раму, отскочила на середину дорожки и взорвалась между каменным строением и огрызком сарая.

Едва не сорвавшись с разрушенной лестницы, сержант Николсон и последовавшие за ним солдаты взобрались на второй этаж. Взрыв гранаты уложил их на засыпанный побелкой пол. Снаружи острые коготки осколков скребыхнули по стенке. Сержант подскочил к окну. Сверху он рассмотрел: внизу в квадратике сруба притаились немецкие ополченцы; верхушки киверов торчали как пробки в винном ящике; сквозь громадные дыры в разрушенной кровле пристройки в сержанта целились лоснящиеся шишаки артиллеристов. Николсон загрёб ладонью воздух. Пограничники приткнулись к подоконникам.

Залп. Пули легли прицельно. С полдюжины ландштурмистов попадали на землю, как кули с мукой. Сбитый с чьей-то головы кивер покатил ветер, пока не приткнул к скрещенным брёвнам в углу сруба. На перемазанном чехле чернел крест. Артиллеристы выбрасывали из окон карабины. Ополченцы поднялись из укрытия. Германцы стояли, словно соляные столбы, поспешно вздёрнув руки в гору.

Шотландцы снимали с пленных подсумки и бросали на песчаную дорожку карабины с привинченными штыками. Германцы затравленно зыркали, пряча глаза в тени козырьков старых егерских киверов и стальных касок. Николсон азартно жестикулировал и, похоже, эта адская симфония подчинялась его настойчивым жестам.
Пленных погнали назад к пушкам. Немцы и шотландцы впряглись и подгоняемые хрипатым командирским тоном свистка потянули стомиллиметровые гаубицы на новую позицию. Орудия, покачивая длинными дулами, покорно катились под горку. Грязь разваливалась под колёсами, как раздавленное тесто, распуская ноздреватые поры. Солдаты толкали пушки, в раскачку. Колум Макензи ухватившись за деревянную спицу, выталкивал широкое колесо из вязкого киселя. Оно, слегка выехав, снова с чавканьем погрузился в чёрную жижу. Плечистый ландштурмист с пышными усами подвинул шотландца. Обхватил толстыми пальцами пахаря деревянный обод и, зарычав, вытянул его из трясины. Колум пристыжено засопел. Подтянул повыше манжеты мундира и приналёг на лафет. Как неизбежное, перед лицом Колума опустилась широкая ладонь. Большой палец с посиневшим ногтем, точно слива вдавился в проклёпанный щит. Рыжие усы щекотали Колуму ухо. В ноздри завинчивался едкий табачный дух. Жижа под колёсами отозвалась насмешливым хлюпаньем.
    
Пережёвывая слякоть, пушки медленно подтягивались к полустанку.      

Закрепившиеся у стопы холма шотландцы, развернули гаубицы и били прямой наводкой по дальним германским позициям. Горцы скатились с вершины столь стремительно и так оперативно развернули круговую оборону, что немцы и не думали контратаковать.
Пушки били прямой наводкой по заграждениям. Проволочные кольца взметались и раскручивались серпантином. За ними, далеко на самой кромке горизонта виднелись очертания окраин Фестюбера. Даже сквозь серую марлю дождя и тумана было видно зарево, но оно вырисовывалось не отчётливо, а размыто, как на акварели.

(окончание следует)

Tweet