Часть 1
Глава первая
На марше

Открытую рану заходящего солнца затягивали серые бинты облаков. По дороге, вспарывая клубы пыли тяжёлыми армейскими ботинками, маршировали две колоны: одна – ушитая в грязно-голубую ткань, другая – с голыми коленями.  
Ветер рвал флаги.
- Туда дуй, оттуда - … - , Жак харкнул сквозь зубы короткое солдатское ругательство. – Шкура козлиная, да дуда длинная, вот тебе и вся музыка. Как кота за мошонку, тянет-тянет. Одно слово – волынка.
- Это пайп. – шотландец остановил бег пальцев по свирели, переложил мех под правый локоть и отвернулся.
- Слышь, Франсуа эт ведь нам для подмоги салабонов нагнали. Сейчас задерут свои юбки, и все боши обдуются со страху. Слышь, рыжий, с тобой толкую? Не коротка юбчонка?  
- Это килт, - горец крутанул под кожей скул желваками.  
- Килда, гы-гы-гы, да такой мотней и килду-то не прикроешь. Хотя у тебя может и прикрывать нечего. Одна дуда. Ты чё свою тарелку на задницу прицепил, надевай на калган. Сейчас эта…в атаку, а не чаёк у тётушки кипятить. Это ты её ночной колпак, спросонья, напялил?
- Это гленгэрри, - гортанно пророкотало раскатистое: р-р-р.
Больше всего, в данный момент рыжему Энди Макларену хотелось не домой, не набить вывернутый во время морского путешествия желудок и даже не спать, хотя после двадцатимильного марша икры гудели, словно телеграфные провода. Отнюдь. У Макларена даже засосало под ложечкой, так ему хотелось двинуть тяжёлым торцом рукоятки револьвера по этой щетинистой вытянутой морде. И горец, вероятно, не справился бы с искушением, ляпни француз ещё что-нибудь в своей неповторимой манере. Но тут в протяжный звук шотландского пайпа вплелось соло офицерского свистка.
Ему дуэтом подпел другой, звенящий на пол-октавы ниже.
Два знамени: «Юнион Джэк» и триколор Французской Коммуны безвольно повисли на древках.
Энди плюнул внутренним плевком на священный образ устава и сделал шаг из строя, чтобы выглянуть, на дорогу.
Французик в плохо подогнанной форме, которому едва ли стукнуло девятнадцать, сидел в пыли. По раскрасневшимся от стыда щекам он размазывал грязные борозды, которые прожгли упрямые капли, падающие с ресниц, словно перезревшие яблоки с веток. Придавленный к земле собственным стыдом и окриками офицера, парнишка ерошил белобрысый ёжик на затылке и тёр грязным обшлагом мундира распухшие веки. В другой руке парень держал раздолбанный «горильдос» с тяжёлым проклёпанным каблуком, а босую разбитую в кровь ногу бережливо поджимал под себя.
Драматическая сцена разыгралась на перекрёстке просёлочных дорог, а амфитеатром зрелищу служили сцепившиеся повозки с ранеными и шеренги нарушивших строй солдат, бредущих на передовую.      

Внезапный порыв ветра заставил знамёна затрепетать.
Офицер пинками согнал паренька на обочину. Перемотанные бинтами фронтовики убрались за брезентовый занавес будки. Скрипнув рессорами покатили повозки, а мимо них в противоположную сторону двинулись колонны пополнения.
Рядом с покрытыми дорожной пылью «пуалю», которых пулемёты германцев заставили сменить щеголеватые мундиры на грязно-голубую форму нового образца, шагали подбрасывая костистые колени уроженцы Южного шотландского нагорья.  
Весной 1915 года французские части и 1-я дивизия Британского экспедиционного корпуса стремительно двигались по полям Фландрии. Навстречу им сыпались с Ипра потравленные осколки 5-й французской армии, которую под Лангемарком вдребезги крошил стальной кайзеровский кулак.
Недрогнувшей рукой опытного шахматиста, союзное командование передвинуло батальон французской линейной пехоты и две роты полка Королевских шотландских пограничников под Лоос. Городок, словно рваный край вскрытой консервной банки, торчал на горизонте.  

Колонна остывающей лавой вползала в ущелье улицы. Воняло тлеющей требухой диванов и пережженным мясом. Над обрушившимися остовами крыш изредка вздымались поломанные рёбра перекрытий, с которых тяжёлые бризантные снаряды содрали шкуру шифера и жести. Стены зданий треснули, а кое-где были проломлены. Убогие потроха скарба и свалявшейся катыши квартирной пыли валились из безобразных ран. Шрапнель стесала тонкую кожу побелки и обнажила алое мясо битого кирпича.
Возле иссеченной морщинами трещин стены островерхого храма, колокольня которого будто пыталась уязвить бесчувственное небо, трясли ушами два лабрадора запряжённые в повозку. Седой пузатый старик наваливал на повозку мешки и кули. Высохшая от горя старушка смотрела в сторону.
На фоне кровавого заката резались зубы разрушенных зданий и казалось, огромная пасть распахнулась над людьми. Совсем юная бельгийка, по всей видимости, дочка, а может и внучка стариков, которой на вид было лет четырнадцать, облокотилась на угол стены опоясавшей костёл и рассматривала солдат. Последний, вырвавшийся за стену руин, луч золотил её кудряшки.
- Я бы эту целочку между ног потрогал, - осклабился Жак. Из гнилых дёсен, как у старого мерина далеко выползали жёлтые зубы, меж которыми пузырилась слюна.
-Бы-ы-лядь!!! - Энди сунул пайп Иэну Эскоту, который шагал по другой бок от Макларена. Развернулся к грязно-синей шинели, поймал переносицу длинного слегка свёрнутого на сторону носа в прицел остекленевших от ярости глаз, и отвёл назад руки, как коршун когти.
- Макларен!
На этот раз Энди даже не успел поразиться способности сержанта Николсона появляться внезапно и в нужный момент, словно огонёк выбитый спичкой о край коробка.
- Хорош. – стоявший рядом сослуживец ткнул Жака в локтевой сгиб.
- Чем же ты хорош, Франсуа? – ощерился Жак.
- Хватит косоротиться, Шваль, - Франсуа опустил одну бровь. – Прекращай, давай, а то сейчас капрал, тебе зубья в миг подрихтует.
- Рядовой! - французский капрал выглядывал из-за синих мундиров, стоя в голове колонны. Шваль медленно натянул верхнюю губу на широкие жёлтые резцы.  
Эскот судя по его разочарованному взгляду ожидал иной развязки. Он сунул Энди пайп. Бурдонные трубки больно стукнули Макларена по лбу. Макларен прижал дроны к плечу и стиснул зубы.
- Смирно! Кругом!
Макларен и Шваль оказались спиной друг к другу.
- Разойтись и занять места для ночлега, – гремело возле шеренг, на кокни, и эхом отзывалось галльским клёкотом.  
Солдаты Королевского полка шотландских пограничников занимали пустующие здания. Первой роте достался двор между двух разрушенных домов. Французам повезло больше, они побрели к уцелевшему зданию гостиницы. Сорванные с петель двери распахнулись встречая гостей. Казалось, лупоглазый простак-бельгиец радушно раскинул для объятий ладони. Однако хозяина гостиницы давно остыл и след. Напуганные россказнями о зверствах немцев, местные жители бежали прихватив только, то что могли увести.
Жак замешкался и теперь плёлся в конце ротной колонны. Шагнув на порог последним, Шваль воровато огляделся и подняв за ствол винтовку ударил прикладом по табличке отеля. Энди обернулся. Жесть колыхалась на двух массивных цепях и гудела набатом.

Горцы были рады дать отдых ногам. Макларен, оглядел место привала. Должно быть, раньше горожане с завистью поглядывали на роскошный каменный дом. Теперь, от былой заносчивости двух этажей остался лишь четырёхстенок не выше человеческого роста и груда камней, подмявшая под себя часть заднего фасада. Дверной проём разрывался прямо над головой.
Энди не пошёл далеко. Бросил пайп на кучу битого кирпича и снял ранец. Присел возле дверного косяка, подложив под зад сиденье сломанного стула и прижавшись к стене, расправил лопатки. Промокнув шерстяным гленгэрри влажный лоб, Макларен, оттягивая ворот гимнастёрки, осмотрел плечи. Лямки ранца протёрли на коже розовые борозды. После пятнадцатичасового перехода ноги ныли нещадно. Чтобы выгнать усталость из стонущих икр, Энди закинул ноги на комод.
Когда-то полированные бока комода каждое утро любовно обходила влажная тряпочка. И хозяйка наверняка отчитывала служанку, заметив тёмное пятно на краю зеркала или полянку пыли на тыльной стенке шкафчика. Праздные заботы мирного времени. Сейчас людям было не до пустяков, вещь была без сожаления брошена на произвол судьбы. Из вывалившихся ящиков торчало застиранное нижнее бельё и цветные лохмотья.    

Энди надвинул гленгэрри на брови и, замаскировав прикрытыми ресницами глаза, наблюдал за своими товарищами. О близких, задушевных отношениях не было и речи, поэтому он и коротал время привала в одиночку. Друзей в роте Макларен так и не нашёл. Почти все его сослуживцы были родом из Ламарка и знали друг друга ещё до призыва. Энди призывался их Маилкирка, где молодёжи почти не было. Его земляки попали в восьмую стрелковую роту того же полка, но с начала занятий земляки почти не виделись. Пару раз Энди видел знакомые лица во время общих строевых занятий. С новобранцами из своей роты он так и не сошёлся. Кроме всего прочего, когда дуешь в блоу-пайп, не очень-то поболтаешь. По вечерам в казарме, валились с ног. В общем, разговоров было не много. Только на корабле, когда переправлялись через залив и здесь во Франции, парни заговаривая внутреннюю дрожь, старались держаться гаерами: часто невпопад смеялись и подстёгивали друг друга едкими, но беззлобными замечаниями. Нашёлся собеседник и для Энди. Иной раз скуку монотонного топанья разбавляла болтовня Иэна Эскота, который маршировал в строю рядом с Маклареном.
Сетования Эскота сопровождали пайпера всю дорогу. Теперь Макларен знал почти все эпизоды из, не блещущей яркими событиями, биографии Эскота.
Эскот был родом из Пиблза, из деревеньки с труднопроизносимы названием, которого Энди так и не сумел запомнить. Простого сельского паренька Эскота, который только и умел выгонять с рассветом коров из тёплых стойл, да спать после обеда, армия терзала шагистикой и субординационными ритуалами. Да и до призыва, судьба не слишком его баловала. К примеру, на гражданке, главной радостью в жизни Эскота были воскресные дни, когда он оправлялся в соседнее село на танцы. Однажды прохладным августовским вечером, под аккомпанемент волынок и птичьих трелей, Иену в кровь разбили лицо. Пока он, стоя на коленях у ручья, промывая проточной водой распухшие ноздри, рядом на согнувшейся к воде иве, сидел тот, кто затеял драку. Как, оказалось, это был троюродный брат Эскота, с которым вот так пришлось познакомиться.
Парню не повезло и на военной службе, когда переправлялись через пролив, он уронил за борт винтовку. Запугивать солдата отправленного на фронт было уже нечем. Клипер болтало на волнах. На палубе, широко расставив ноги, стоял сержант Николсон, глаза его вращались, как соски у женщины, исполняющей нескромные танцы.
И тут, на марше, на Эскота обрушилось новое несчастье.

(продолжение следует)

Tweet