Мне не нравится слово – скинхэд. По понятным причинам. Нет, к парням из раш и шарп я отношусь с симпатией. Только не надо вот этих идиотских намёков. Я симпатизирую их политическим взглядам и бескомпромиссности. И только. Почему я не с ними? Потому, что не хочу, чтобы мной понукали. Я не желаю быть пешкой в игре партийных функционеров. Кроме того, для меня скинхэд – это человек, который пьёт много лагера и любит подраться. Я же релаксируюсь иначе. Поэтому мне по душе термин – рудбой. Если вы понимаете, что это значит.  

Эти двое показались из-за угла внезапно. Таких я называю существами. Лучше сразу определиться в терминологии, чтобы потом не путаться. Два обезьяноподобных существа в резиновых кроссовках, в замусоленных пёстрых спортивных штанах и сраных китайских бомберах без воротников. Человек – это тот, кто себя уважает. А если диалог начинается со слов:
- Э, земеля, ты чё такие патлы отрастил, чтобы больше быть на бабу похожим? Пидар, к тебе абращаются.
То, конечно, это не люди, а существа. Они не умеют смеяться, они гогочут. Они не умеют говорить, они ботают. Они не умеют распределяться в пространстве, и скоро поймут это. На свою беду. Но, пока их трясёт от гогота. Потому, что заметили Рока. Одного.
- Пидар, к тебе абращаются.
- Чё глушняк што ли прабил?
Два девятнадцатилетних австралопитека пытались перещеголять друг друга. Соревновались, как обычно, в тупости и агрессии.

Рок оторвался от витрины киоска.
- Ты, чё бля на галаве-та сделал, гребень?
Шутка обоим показалась чрезвычайно изобретательной. От гогота, бабушку проходившую мимо, буквально отбросило в сторону, точно взрывной волной. Странно, но запоздавший разряд её ненависти ударил мимо цели.
- Сафсем с ума пасхадили, - покосилась она на запиленные виски Рока.
Австралопитеки наглели. Они понимали, что за парня, у которого виски сияют лунной белизной, остатки шевелюры свисают на воротник зелёного бомбера соплёй независимости, а на спине красуется трафарет черепа с костяным ирокезом, никто здесь не вступится. На их мордах, не растраченная похоть, выступала жёлтым гноем угрей. Один даже не вынул руки из карманов, видимо нащупывая там что-то от избытка возбуждения. Второй, сублимируя невысказанные желания, крутил засаленные чётки. Поддёргивая пузырящиеся на коленях треники, существа занимали наиболее выгодные позиции для блицкрига.

И тут из-за киоска появились мы с Никитой. Как же мы ненавидели этих уродов. Ещё в юности, когда старшие братья этих козлищ из пригорода приезжали в наш город, чтобы обломать очередной сэйшен. Биться с ними было бесполезно. Во-первых, их всегда было на порядок больше, во-вторых, их подкаченные бицепсы были затянуты кумачовыми повязками, а тылы тупорылых активистов прикрывали стражи в мундирах цвета мышиной шерсти. Однако времена изменились, а пареньки этого так и не осознали.
Пока я маялся гамлетовскими вопросами, Никита ударил первым. Реальность драки совсем иная, чем секунду назад. Время прессуется. Ярость удаляет контроль. Когда я пришёл в себя, то понял, что шершавые подмётки моих «Гриндеров» рихтуют размазанное по асфальту лицо. Сосунки могли пинать вдвоём одного, но совсем не умели драться. Мы плясали на их лицах кровавую джигу.
А потом бежали по ночным улицам, оглушённые свинячим воплем сирен.  

В начале девяностых слово скинхэд было инородным. Никто не понимал, что оно значит. И когда его слышали даже продвинутые, им на память приходила только фотка из журнала «Ровестник», где два татуированных ублюдка пугали прохожих синюшными крестами.
Мы забрили черепа и сменили косухи на бомберы, когда Ящик пришёл из армии. Надоело щемиться из-за ирокеза. Но дело было не только в опасениях. Ирокезы нас просто утомили. Мы по-прежнему слушали белый ой, чёрный ска и интернациональный стритпанк, но на тусы ходили реже. Почти у всех были постоянная работа и постоянная девушка. И что хуже всего, теперь у нас было будущее.  

Когда в город приехал Никита, я подумал, что всё будет намного круче. Я ошибся. Очень скоро Рок перестал появляться у Ящика. Потому что тот однажды просто выгнал его.
- Пошёл отсюда, гандон, - вопил Ящик, - хули завалился на диван в грязных штанах.
Рок пожал плечами, и свалил. Штаны у него были не грязнее наших. Я просто подумал, что Ящик на кумарах.

Я помню первых московских скинов. Алекс в очках в тонкой оправе. Интеллигентное еврейское лицо. Кепка с гнутым козырьком. Зелёный бомбер. Вязанная жилетка Фред-Перри. Светло-голубые джинсы. Тёмно-зелёные Док-Мартинсы. Он хвастался дисками, которые ему прислали бритые из Австралии. Мы стояли возле Горбы. Рядом жались пионеры. У одного на рукаве торчал ромбик с идиотской шифровкой 88.
Подошёл Миша редактор зина «Под ноль». Его дородный семитский нос слегка вибрировал. Мишу терзал бодун. Один из пионеров подобострастно предложил баночку пива. Миша покосился на шеврон, но от пива не отказался.
Мы слушали старую гвардию: Кок Спарар, Бизнес, 4-скинс, Анджелик Апстартс. Последние мне нравились больше всего. А вот Рэд Алерт я недолюбливал.

- Я больше шмаль курить не буду.
Честно скажу, Ящик меня изумил. Но я подбодрил себя здоровым цинизмом:
- Больше мне достанется, - и подлечил костыль.
Но вот с чего я действительно охуел. Знаю, я обычно не пользуюсь инвективой лексикой, но более точного эпитета не подобрать. Нет, я не удивился, не был обескуражен, и не пришёл в замешательство. Я именно охуел.
На стенах нашего спортзала словно кальная живопись красовались четыре спаренные буквы Г. Вспомнилась детсадовская расшифровка: Гитлер-Геббельс-Геринг-Гиммлер. А под самым потолком корявыми мазками значилось: Wite Power.  
- Чё за хуйня?
Ящик жал штангу, сидя на самопальном тренажёре.
- Я вообще больше ой! не слушаю. Только вайт па.
- Ты что спятил?

Скрюдрайвер и прочее политизированное гонево завёз Никита. Никита был родом откуда-то с Севера. Неплохо шарил в компьютерах. Там он кинул местных бандосов и свалил с баблом за бугор. Поговаривали, что у него дом в Лондоне, и квартира где-то в Германии. И ещё. Кажется, на самом деле его звали не Никита.
Теперь вся каморка Ящика была засрана отксераченными куклусклановскими зинами, типа «Эуейк», грудами родных дисков Нордик Сандер и Эриан. Меня подташнивало от этого дерьма. Но я считал этих людей своими друзьями, а их увлечение коричневой чумкой, лишь чем-то вроде временного помешательства.
Заходя в спортзал, я теперь вместо приветствия обычно справлялся:
- Все люди – братья, не так ли?

С Роком мы почти не виделись. Зато с нами стал шиться параноик Штольц, фанат «Торпедо» Пингвин и ещё какая-то приблуда с нашивками «Рахова». Более менее внятные диалоги у меня получались только с Глебом.
Помню, как Ящик брызгая слюной заочно расхваливал его.
- С ВДНХ идём, а возле метро какой-то хиппи сидит аскает, а у самого бутылка бормоты в руке. Глеб хватает пузырь и в голову уроду. Только красные брызги в разные стороны!
- Вина или крови?
- А какая разница.
Я представлял себе дикого вепря. Но когда Глеб пришёл к Ящику в каморку, первое, что я увидел: добродушная харя молодого Евгения Леонова и татуировка на запястье «Ейнштурзенде Нойбаутен». Глеб был вторым человеком в этой шобле, который слушал ска. Первым был я. У Глеба было и ещё одно достоинство.
Помню вечером в метро, он клеил одну скинхэд-гёл. Но делал это несколько странно.
- Знаешь, одна моя знакомая подошла слишком близко к краю, и зеркалом электрички ей снесло голову, - интриговала девушка.
- Тебе что ли? – чеширски улыбнулся Глеб.

Девушку звали Яна. Кажется, Глеб проверял её на предмет эластичности. Но в детали я не вдавался. Главное она позвала нас в гости. А суббота торжествовала в своей необратимости. В общем, деваться было некуда. Даже наличие в качестве балласта Ящика и Штольца нас не смутило.
- Третья песня, про Сталинград. Там такие слова: И кружит снегопад словно тени солдат, – заходился от восторга Штольц. - Понимаешь: они же мёрзли там, в окопах, и умирали от холода.
- Кто?
- Солдаты Вермахта.
- Да-ты бля некрофил, - я был невозмутим. А Глеб, отпустив чувства на волю, ржал.
От избытка пива кишки закручивались узлом. Изжога опалила внутренности напалмом.
- Я пить больше не буду, - сказал я, вернувшись из сортира.
Штольц крутил в руках газовый баллончик Яны. Не знаю, подо что были заточены его руки, но в хромосомный набор Штольца явно не входили никакие деловые качества.
Резкая струя сгустившегося газа ударила Глебу в глаз.
Ну, что взять со Штольца? С человека, у которого на правом предплечье из-за алой ленты воспрещающего знака торчала карикатурная голова чернокожего аборигена с косточкой в носу? Странно, как он себе ещё фашистский танк не наколол. Целиком. То есть все четыре буквы: Т-А-Н-К.  
Если бы по лестницам небоскрёба осыпался словоохотливый сапожник, возможно и тогда мы бы не услышали таких лингвистических изысков. От воплей Глеба вибрировали стёкла. Наверное, если бы смог прицелиться он сломал Штольцу нос.
Напряжение разрядил звонок в дверь.
Пришли два приятеля Яны. Кажется байкеры. В кожаных жилетках и чёрных банданах с «огурцами». Возможно, они были готовы к неожиданностям. Но четверо орущих бритых заставили их пойти на попятный. К счастью, Яна задержала гостей:
- Да, проходите ребята, вы же покурить хотели.
Слово «покурить», в совокупности со скупыми репликами «индийский гаш», и «да, у нас полграмма всего» произвели на Глеба более радикальное действие, чем омовение в фонтане с живой водой. Проморгавшись, Глеб побрёл на кухню. Я с радостью составил ему и байкерам компанию. Наши идейные оппоненты Ящик и Штольц остались в комнате. Наверное, Яне было с ними не очень весело. Поскольку Ящик полагался на свою фотогеничность и предпочитал общаться с девушками при помощи идиотских ухмылок, а Штольц ни о чём кроме нового альбома Скрюдрайвер говорить не мог, в принципе.

Остриё ножа стало белым и, упавший на него кропалик, обернулся сизым сладковатым дымком. Глеб держал обрезанное горлышко пластиковой бутылки, как горн. Двух затяжек каждому из нас оказалось достаточно. Как пауки мы выползли с кухни.
Байкеры видимо прикурились, поэтому слегка замешкались у плиты.
- Давай их отпиздим, - мысль ударившая в лоснящуюся голову Штольца удивила даже Ящика, но не обескуражила. Мы же с Глебом были всецело против.
- Да, вы чё? Они нормальные ребята. Накурили нас.
- Наркоманы. Убивать их надо.
- Не загоняйся ты Штольц?
- Покупают дерьмо у черномазых, - казалось Штольца бил паралич.
- Хорош! – вмешался я.
- Чем же ты хорош? - оскалился Ящик и привстал с дивана.
- Э-э, вы куда? - попытался тормознуть их Глеб.
Пацифично настроенные байкеры, не сразу сориентировались в ситуации. Глупо хихикая, они впирались в комнату. Сучка Яна азартно наблюдала событийный ряд.
Забитые до пояса татухами, Штольц и Ящик смотрелись действительно устрашающе. Пивная лень рассосалась, уступая место нервическому похмелью.
Ситуация была шаткой, как канат под ногами эквилибриста. Бойня была неизбежна.
Тушка Глеба проскользнула между усинённых тел неожиданно ловко.
- Ладно, ладно ребята, уходите от греха.
Кажется, так ничего и не поняв, байкеры хихикая вывалились за дверь.
Потом я блевал на овердозе. Ни чего себе две хапки. Потом я качался на качелях, Глеб ковырялся в песочнице, а Штольц с Ящиком мотались по детской площадке, безуспешно призывая нас к активным действиям.
День кончался.  

Всё оборвалось, как-то неожиданно. Это было уже в 95-м. Невысказанных слов не осталось. Всё было предельно ясно. Я снова торчал у Ящика. Просто от скуки.
Никита мутил парням головы. Пытался ораторствовать и со мной. В бутылке водки осталось на палец. Ящик смотрел на меня из угла, как крыса. Никита ждал моего ответа.
- Я вне политики, чувак, - я щёлкнул помочами, и встал из-за стола.  
- Ну, значит, ты - мудак.
Он думал пронять меня дешёвыми понтами. Думал я полезу в бочку, и он своим коронным кроссом докажет правоту. Наивный.
- Значит, мудак.
Я дёрнул молнию бомбера вверх. И вышел. Дверью я хлопать не стал.

С парнями мы не виделись несколько месяцев. Глеб на сэйшене затусовался с Богорадом и дёрнул в Питер. Я пропадал на заводе. Вечером курил. По случаю достал пакаван чуйки. Сладковатый дым поднимал меня к потолку, где выписывали спирали вечные трубы Скаталайтис. Скука крутила мной, как хотела.

На Горбу я пошёл с Роком. Той Долз я пропустить не мог. Заводные красноголовые британские кукляшки жгли часа полтора. Я снял майку, и накинул взмокшие от пота помочи на голые плечи. Во рту полыхала Сахара, и я понял, что без пива пропаду. Найти здесь минералку было немыслимо.
В фойе громоздились импровизированные бары. Возле одного презрительно кривясь, толкались бритые. Прежних козырных парней с замашками модов среди них не было. Люмпенизированная шобла с нашивками «Рахова» и идиотским шифром «88».
Ящик вынырнул у меня из-под руки, словно пружина из старого матраса. Гаденько улыбаясь, спросил:
- Не хочешь, кое с кем пообщаться?
Лоснящиеся затылки возле бара задвигались, как танковые башни. Налитые тёмным пивом и тёмными мыслями глаза целили в меня, как жерла орудий.
Ящик приплясывал, как Табаки. Он был уверен, что я приссу.  
- Пошли.
Здороваться я с ними конечно не стал.
- Ты, чё теперь рокОбил? – осклабился Жир, дёрнув подбородком. Я с удовольствием взъерошил слегка отросшие волосы. Из распахнутого ворота Жира торчала свежая татуха – распятый капитализмом скинхэд.
Я улыбнулся, заметив обнову:
- А ты знаешь, что этот сюжет придумал британский гей-скин?
Жира я помнил ещё пионером, когда он передирал у меня Кок Спарар и Бизнес, чтобы не платить Ящику за записи. Рядом с ним тёрся Спасон, который не раз вписывался у меня, когда отчим выгонял его из дома. Сейчас Спасон корчил из себя коммандос, смастерив еблецо зубилом. Ящик крутился рядом мелким бесом. Друзья.
Я ждал, у кого первым сдадут нервы. Дёрнулся естественно шизоид Штольц. В своей истрёпанной клетчатой рубашонке он смотрелся, как пьяный сантехник. Мне даже не пришлось уклоняться. Возле стойки, слегка повернувшись в мою сторону, стоял Никита.
- Ладно, хватит!
Из Штольца бы вышел послушный солдат. Он тут же задёргался, но уже в обратном направлении.
Я проследил взгляд Никиты. Возле входа паслись менты.

Наверное, теперь нужно рассказать, как я выгляжу. Милитаристские зелёные штаны, армейская рубашка с множеством кармашков. Широкие скулы. Нос картошкой. Плотно прижатые к черепу уши. Губы завязанные в бантик вечной ядовитой усмешечки. Тёмные маслянистые плошки. И шрам от пряжки армейского ремня над правой бровью.
Это – я. Такой, какой есть. И я не собираюсь меняться. Я не буду красным или чёрным, белым или коричневым. Мне не нужны поводыри, я не слепой. Я хочу дышать воздухом, в котором тысячи компонентов, и не надо меня пичкать понятными, каждому ослу, лозунгами и плакатами. Мне по хую все твои стоны. Я не собираюсь тебе ничего объяснять. Если ты не врубаешься, значит так, будет всегда. Мне по хую онлайн или реал. Я обязательно разобью тебе ебло, даже если ты попортишь мне шкуру. Я не красив, и не опасаюсь за свою внешность. Мне по хую и на неё тоже. Знаешь, есть такой старый английский комикс. По улице идёт рудбой и панки кажут ему фак, типа ёбаный наци. Он их игнорирует. Парень идёт дальше и видит, как костяноголовые долбоёбы прячут свои идиотские, не изменившиеся за полвека, лозунги, чтобы не получить от рудбоя в табло. Красные заманивают парня своей агитацией. И каждая лягушка хвалит своё болото, пытаясь забрызгать грязью каждого, кто проходит мимо, выбирая свой особый путь.
Рудбой приходит домой, ставит диск доброго чёрного ска и тянет сладковатый дым. Ему по хую твои амбиции и комплексы.

- Э, залупа конская, - бык привлёк моё внимание, дав понять, что он не человек, а существо. Он не говорит, а ботает. Значит, он не уважает не только меня, но и себя. А существо, которое себя не уважает, не будет уважать никто. Стало быть, на него не распространяются женевские конвенции. Он мнёт в руках мусульманские чётки, а в волосах на груди запутался православный крестик. Но он не верит ни в одного бога, кроме собственного «Джипа» который выпрыгнул из бутылки грязной автострады.
- Ты, чё, бля скинхед?
Очень быстро его самонадеянность ржавеет, как засохшая кровь. Голова похожа на разбитую тыкву. Только пролившийся на асфальт сок по цвету напоминает томатный. Я запыхался, пока взбирался на крышу его лакированной тачки. Теперь её контур не столь идеален. Кажется, мой оппонент готов к диалогу. Ну, что же. Значит теперь можно просто поговорить.  
- Мне не нравится слово – скинхэд. По понятным причинам. Нет, к парням из раш и шарп я отношусь с симпатией. Только не надо вот этих идиотских намёков. Я симпатизирую их политическим взглядам и бескомпромиссности. И только. Почему я не с ними? Потому, что не хочу, чтобы мной понукали. Кроме того, для меня скинхэд – это человек, который пьёт много лагера и любит подраться. Я же релаксируюсь иначе. Поэтому мне по душе термин – рудбой. Надеюсь, теперь вы понимаете, что это значит.  

28-29 января 2005 г.

Tweet