Ах, как прекрасен этот мир
Ночью в нем не видно дыр
                                                Олди


Петр Васильевич сидел за столом и смотрел, как в середине зала танцевали люди. Мужчины и женщины, приехавшие, так же как и он, отдыхать. Причем не какие-нибудь там колхозники с колхозной музыкой, а солидные малопьющие интеллигентные люди, умеющие и любящие танцевать красиво и грациозно, двигавшиеся по залу очень и очень плавно, будто обувь у них была на колесиках. Движения сопровождались прекрасной музыкой и нежным мягким освещением.

-Как здорово, - выпив из рюмки водку, сказал Петр Васильевич человеку в черном блестящем пиджаке, сидящему напротив, но человек его не заметил, или сделал вид, что не заметил. Петр Васильевич совсем недолго посмотрел на него, потом погрустнел и вилкой насадил кусочек соленой селедки.

Он сидел за столиком один, а ему хотелось с кем-нибудь общаться, с кем совершенно безразлично лишь бы этот не знакомый человек был человеком и слушал его. Петр Васильевич редко появлялся в людях, а дома разговаривал только со своей собакой, овчаркой Чиной, у которой были доброе сердце и понимающие глаза. Иногда даже в особо тяжелые моменты Петр Васильевич думал, что она есть заколдованная злой ненавистной силой девушка. Эти тяжелые моменты наступали, когда его мозг охватывала страшная болезнь, которая с каждым разом, будто гниль на яблоке, охватывала все большие и большие пространства его души. Ему чудились в эти моменты несуществующие предметы и образы, в одни из которых он влюблялся, других боялся, третьих ненавидел. В частности собака Чина казалась ему принцессой стоявшей на коленях, он видел, он чувствовал ее промежность и всегда тянулся к ней, ползя по полу, хватаясь руками за стоявшие в комнате предметы. Чина понимала своего хозяина и всегда стояла смирно, иногда даже помогая задом Петру Васильевичу.

Еще у Петра Васильевича была девятнадцатилетняя дочка, которая вместе со своим мужем ходила по модным клубам и редко вспоминала о своем отце. Один раз в неделю обычно по вторникам она приносила ему продукты, которые уже к пятнице заканчивались, и тогда Петр Васильевич сидел на сухом пайке. Еще, когда он болел, и когда врачи сказали о том, что в скором времени отрежут ему ноги, он стал сушить сухари, поскольку видел, какую вырастил дочь, и понимал, с каким рвением она за ним будет ухаживать. Но когда все случилось, и когда первый месяц дочь не приходила совсем, а потом все-таки пришла с тремя апельсинами, Петр Васильевич все равно поблагодарил ее и не упрекнул даже намеком. И благодарил всегда, когда она приходила, поглядывая на пакет с продуктами и истекая слюнями, которые капали не на пол, а в другую сторону, в желудок.

-Смотри, смотри мама, - услышал Петр Васильевич в стороне, обернулся и увидел женщину, ведущую за руку ребенка. Ребенок кричал и показывал на Петра Васильевича крохотным пальцем. Женщина говорила ему шепотом, чтобы он прекратил, и постоянно его одергивала. Но ребенок не понимал, он видел необычное и удивлялся ему.

Петр Васильевич много раз видел подобное к себе внимание, и не только детей, а так же косящихся немногочисленных прохожих, и за два с небольшим года не смог к этому привыкнуть. Каждый раз, когда это случалось, он чувствовал себя, так же как и в первый раз, и ему становилось невыносимо больно. Слезы, правда, не текли из его глаз, поскольку он понимал, что если заплачет, то еще больше притянет к себе ненужного глупого осуждающего внимания. Слезы он проглатывал, чувствуя их соленый вкус пищеварительным трактом.

Чтобы сейчас запить их невыносимый вкус он пригубил еще рюмочку водки. Потом посмотрел на танцующих, и от их плавных движений, от мягкой нежной струящейся музыки, от притушенного света ему стало еще больнее, невыносимое чувство рвалось откуда-то извне наружу. Петр Васильевич налил себе еще водки и сразу же выпил - он знал, что это за чувство.

Обычно оно приходило внезапно, нельзя было его пришествие определить заранее. Основной причины его появления не было, а точнее их было настолько много, что выделить одну единственную было практически невозможно. Сначала, примерно за полчаса до приступа, Петр Васильевич чувствовал радость, даже некую не свойственную его телу отрешенность, которая успокаивала и ласкала. В эти моменты он улыбался, хотя знал, что последует за ней, но сделать с собой ничего не мог, поскольку радостей в его жизни было крайне мало, и он цеплялся за каждую из них, не разбирая причины ее появления. Потом он чувствовал боль в горле, напоминающую боль щитовидки, хотя она у него была здоровая, и боль эта уже настоятельней предупреждала его о приближающемся бедствии души. В этот момент радость проходила, и наступало отчаяние, граничащее с ужасом и бредом, Петру Васильевичу хотелось убежать от наступающего, но он не мог, потому что наступало это изнутри его тела.

-Начинается, - прошептал про себя Петр Васильевич и откинулся на спинку стула. Его тело затряслось, а ум помутился, создав в зале новые образы и исказив старые. Он увидел молодую девушку, подошедшую к нему и пригласившую на белый танец. Она была молодой, красивой и, как показалось Петру Васильевичу, когда он своим взглядом проник внутрь ее глаз, образованной. Он, забыв про отсутствие ног, попытался встать и упал со стула на пол. Девушка испугалась и отбежала в сторону, тогда Петр Васильевич пополз вслед за ней, впереди танцевали люди, он видел вдалеке их двигающиеся ноги, и глядеть на них ему доставляло невыносимое удовольствие. Он чувствовал, что если доползет до какой-то определенной отметки, то ноги у него появятся сами по себе и он встанет на них и станцует вместе со всеми, но где именно она эта самая отметка он не знал.

Увидевшие его люди стали кричать, особенно громко их женская часть, от крика у них даже распушались волосы и портились прически, но Петр Васильевич их не слышал, поскольку по-прежнему видел перед собой лишь танцующих радостных людей и отбегающую от него девушку, как будто ведущую его к той самой метке, о которой узнал он только сегодня, а мечтал уже два с небольшим года, и образы эти перебивали все, что было не ими. Но доползти до отметки Петру Васильевичу не дали, двое охранников санатория, схватили его под руки и вытащили на улицу просвежиться. Он не доставил им много хлопот, потому как не мог сопротивляться и весил только половину массы здорового человека.

2005г. Сергей Трехглазый.

Tweet