...Николай Романов, оперуполномоченный  Ленинградского УГРО, проснулся в семь утра.
Провел ладонью над лицом спящей жены и с облегчением почувствовал тонкую струйку пара, идущую изо рта.
Раздул угли в печке, подкинул несколько наколотых загодя щепок. Теперь, когда огонь разгорелся и вода в маленьком чайнике тонко загудела, пора заняться завтраком. В керамическую кружку с толстыми стенками он высыпал остаток по большой удаче добытого в Управлении сахара, залил кипятком и туда же покрошил три сухаря из стеклянной банки. Все. Можно будить жену.
- Марина... Марина, просыпайся!
- Ты поел? Жена, оказывается, уже проснулась.
- Поел, конечно! Даже чаю выпил... Встал пораньше сегодня...
- Зачем ты врешь? Я не сплю уже полчаса. Ничего ты не ел.
Его порадовала неожиданная злоба в ее голосе. Не все так плохо.
- Поем в управлении. У нас там чай, сахар. Ребята сухарей дадут.
- Коля.
- Да?
- Помнишь, какие я тебе делала бутерброды с собой на работу? Тогда, раньше? С колбасой, с сыром...
- А то! Ну ничего, кончится все это, будешь делать с черной икрой!
Дурак. Дурак. Язык мой - враг мой. Отвернувшись лицом к стене, жена беззвучно плакала.


- Хлебни кипяточку, Коля!  Иван Васильевич Сабанеев, непосредственный  Колин начальник, отпил из своего стакана. Вода окрасилась нежно - розовым. Поморщившись, Сабанеев отодвинул стакан от себя.
- Пей, пей, не стесняйся... Тебе на холод сегодня... Дело, значит, такое.... На рынке нашем появилось парное мясо.
- И что? При чем тут мы?
- Ты совсем мудак? Еще раз повторяю, раздельно: На рынке. Появилось. Парное. Мясо. Мне звонили из Главка. Приказали выяснить и разобраться с этим. И поскорее...
Сабанеев устало откинулся на стуле. И вдруг совсем другим тоном сказал:
- Полгорода уже как морозильник. Заходи, режь, жарь... Разобраться им надо... Ладно, иди.  Там, в коридоре, на диване спит чучмек. Боец, из выздоравливающих... Придан нам в усиление... Возьмешь его с собой.


....Обходя сугробы, они шагали к рынку.
- Как тебя зовут?
- Боец Бадмаев, таварыш оперналмоченный!
- Куда  ранило - то тебя, боец Бадмаев?
Лицо бурята расплылось в улыбке.
- А-а-а, стыдна сказать, таварыш началник! Ребята будут много смеятса! Домой писал,  в ногу! Но не в ногу!
- Понятно. Значит, будем делать так. Я похожу по рынку, а ты - за мной, немного отстав. Если что - я позову. Ну и сам тоже ушами не хлопай. В общем, действуй по обстановке, пехота!

Бесполезно. Все бесполезно. Он ходил по рынку уже час. Поговорил со знакомыми барыгами, закидывал удочки продавцам. Глухо. Голова кружилась, его шатало от усталости. И еще он замерз. Боже, как он замерз! Словно и не были одеты под пальто три свитера и старая женина кофта. Один раз, опустив руку в карман, он поймал там женскую ладонь с удивительно длинными, нежными пальцами. Он сжал в кулаке тонкое запястье, и воровка принялась сладострастно гладить его бедро через ткань. Так и не обернувшись, он разжал кулак.
Да.  Бесполезно. Надо делать по-другому.
- Эй, гражданин!
- Да?
- Вы, что ли, мясом интересовались?

До революции в этом доме на набережной Обводного канала было общежитие для рабочих. Несмотря на блокаду, громада из темно - красного кирпича была полна жизни. Тихая это была жизнь, тараканья, но незатихающая и неумирающая. Дом кормился с рынка, и даже в самые черные дни никто не скалил голые десны в потолок, лежа в выстуженной комнате под кучей одежды. Спаянные общим делом и воровскими понятиями, жители вороньей слободки помогали друг другу. Главной заповедью было - не крысятничай. Не воруй у своих.
Провожатый Николая уверенно прошел по полутемному коридору и стукнул в покрашенную веселенькой голубой краской дверь.
- Кто там? - заполошным женским голосом спросили из-за двери.
- Галя, открой. Это я, Федор. Со мной человек, по делу.
Дверь открылась, и Коля шагнул в комнату, полную пара. Где - то под потолком качалась тусклая лампочка. Женщина, открывшая им дверь, держала в руках таз, полный свежевыстиранного белья.
- Проходите, пожалуйста. Присаживайтесь к столу. Вы уж извините, у нас тут постирушки.
В углу комнаты дышала теплом большая печь. Коля сел за стол, чувствуя, как размякло и потекло задеревеневшее от холода тело. Теперь можно и осмотреться. Человек, приведший его сюда, встал у входной двери. Женщина ушла в другую комнату. А за столом сидели еще двое - молодой блатарь в меховой безрукавке и пожилой еврей в круглых железных очках. Одет он был в поношенный двубортный костюм,  мятая пестренькая рубашка с протертым воротником застегнута на все пуговицы. Еврей хлебал суп из большой белой тарелки.
- Ну, молодой человек, показывайте что у вас есть. Не угощаю, уж извините.
Коля вынул из внутреннего кармана конвертик, в котором лежали полученные утром под расписку кольца и цепочки. Высыпал их на белую бумагу.
- Вот, пожалуйста.
- Да.
Еврей задумчиво пошевелил горку золота желтым пальцем с черной полоской грязи под ногтем.
- Молодой человек, здесь не просто мало. Здесь - практически ничего. Федор!
- Да, Иван Ефремович! - Колин провожатый отклеился от стены.
- Федя, большая просьба к вам. Думайте головой, прежде чем приводить сюда людей. Вот что я сейчас скажу этому молодому человеку? Вы ведь не для себя берете?
- Нет. Голос у Коли вдруг осип. Для ребенка.
- Для ребенка... Еврей сокрушенно покачал головой.  Галя!
Женщина молча появилась на пороге.
- Принесите то, что в белой миске.
Белая миска, прикрытая сверху марлей. Что там? А может... Чем черт не шутит... Ведь грамм двести, не меньше... Бульон. Даже трудно представить сколько чайных ложечек бульона.  И не надо будет бояться каждое утро... Просыпаться ночью... Водить рукой над лицом жены...
- Вот что,  молодой человек. Я сам отец.  Поэтому берите это и уходите. Уходите и больше не возвращайтесь. Вы поняли меня?
Николай посмотрел ему в глаза. Он все понял. Они поняли друг друга одновременно.

- Уголовный розыск! Руки на стол!
Нож сам, словно по волшебству прыгнул в руку еврея, и тонкое черное лезвие проткнуло воздух в сантиметре от Колиной шеи. Пистолет ударил два раза, и еврей, сложившись пополам, вместе со стулом обрушился на пол.
- Ах ты сука!
Затылком почувствовав движение воздуха за спиной, Коля отклонился влево, и табуретка не пробила ему голову. Она ударила по руке, сдирая кожу с костяшек пальцев, выбивая из ослабевшей ладони пистолет... Больно! Как больно!
- Тварь ментовская!
Темно в глазах... Опираясь на локти, Коля отпозал в угол комнаты, а блатарь, оскалясь, примеривался для нового удара. Удара, который все закончит...
Щелчок! И из затылка блатного ударили в потолок красные капли, со звоном лопнуло оконное стекло и истошно закричала женщина. Прямо, как столб, вор повалился на Колю, и его зубы лязгнули о Колины колени.
Федор стоял у стены, изогнувшись всем телом, как натянутый лук. Его тело мелко дрожало, из глаз текли слезы. На черной рукоятке ножа, торчащего из уха, распластал серебрянные крылья фашистский орел.

- Ой-ой! Как так? Слаби, савсем слаби! Если он тебя достал, что я бля твой начальник говори? А, лежи пока!
Бадмаев убежал в соседнюю комнату, оттуда послышался звук оплеухи и женский плач. Коля встал, и, шатаясь, побрел вслед за ним.
Женщина плачет, сидя на полу...
Патефон... На широкой кровати - две девчонки под пестрым одеялом, таращат испуганные глаза...
Дверь. Еще одна.
Здесь темно. Ванная? Горит примус, булькает большой бельевой бак. На полу - куча тряпья, стоптанные женские полуботинки. Постирушки сегодня... Поднять крышку бака. А теперь медленно, медленно положить ее обратно.
И застонать, упершись лбом в холодный кафель, выворачивая наизнанку пустой уже много дней желудок...


...Молодцы! Не ожидал.
Вода в стакане окрасилась розовым. Сабанеев поморщился и отодвинул стакан.
- Показались бы вы врачу, Иван Васильевич...
- Я сам себе врач, Коля... Диагноз тут понятный, консилиум не надо собирать... Ты сам - то хоть понимаешь, кого вы завалили?  Это блять нелюди, упыри какие-то... Дожили... Ребята обблевались, пока протоколировали...  У Семенова вон желчь пошла, пришлось заменить.  И с бабой этой разобраться надо... Ничего, ее качают... Устал?
- Устал, Иван Васильевич.
- Вот что. Завтра от главка идет машина на Большую землю. Привози свою Марину, мы ее отправим. А сам переезжай в управление. Места полно, сам видишь. Кабинеты пустые. Будешь у меня под приглядом. А то работать скоро не с кем будет... Доходяги чертовы! Все, иди...


...Николай Романов, оперуполномоченный  Ленинградского УГРО, проснулся в семь утра.
Провел ладонью над лицом спящей жены и с облегчением почувствовал тонкую струйку пара изо рта. Печку кочегарить не стал. Сил нет, да и щепки не наколоты... Ничего, будем собираться по холодку.
Одевались долго. Со слезами, с капризами, через не хочу. Но когда наконец оделись - вышло замечательно! На Марине была белая шубка, теплые штаны, две вязаные шапки и чудесные разноцветные варежки - хоть сейчас на каток. Коля тоже хорошо утеплился. Осталось взять санки - и можно идти.
...По коридору шли пять минут. Два раза отдыхали. Но все равно, дойдя до прихожей, Коля чувствовал, что подустал. Теперь еще этот проклятый замок... Он и раньше - то заедал. А тут еще пальцы плохо слушаются... Вот черт! Ключ выронил. Сейчас... Сейчас...
Он не слышал, как плакала и звала его жена. Не слышал, как распахнулась выбитая дверь и кто-то вбежал в прихожую, стуча большими, не в размер, сапогами. Не чувствовал, как его несли по обледенелой лестнице, оскальзываясь и тихо матерясь.
Под полозьями хрустел снег. Это было первое, что Коля услышал. Потом он почувствовал дыхание на своей щеке. Потом, по очереди, увидел утреннее морозное солнце,  нерусского солдата,  жену. Путаясь в длинной шинели, бормоча что-то себе под нос, Бадмаев тащил их на санках с по пустой улице, и заиндевевшие ветки деревьев смыкались над ними, как шатер сказочного сада.

Tweet