-Сидоров, у тебя пенсия на носу. У тебя семья на носу, а ты выводов не делаешь. Ни в прямом смысле, ни в переносном.

-Делаю, Виктор Иванович, прямым ходом делаю.

-Помолчи пока. Так вот ты нихрена выводов не делаешь. У тебя на участке всегда процент был занижен ниже нормы. Бардак на участке. И смотри, что у нас получается в этом полугодии - прорыв по кадровой и полный стопроцентный набор призывника. Буду рекомендовать тебя к повышенной пенсии.

-Спасибо, Виктор Иванович.

-Давай документы подавай. Самое время сейчас, пока стопроцентный рубеж пройден. А то может быть поздно будет, - зачем-то подмигнул генерал и попрощался.

***

Военкомат. Молодой человек с нервно трясущимися руками ожидает какого-то очень важного для него вердикта серьезной комиссии. Рядом с молодым человеком в качестве сопровождения капитан и двое рядовых с оружием. Фамилия молодого человека - Павлов. Капитан, пользуясь своей безнаказанностью, начинает на всякие лады произносить фамилию молодого человека, в его старании присутствует не столько ирония, сколько серьезные намерения правильно выставить свои отношения с ним.

-Сейчас в моей власти удерживать тебя на месте, сукина сына, - произносит капитан и вопросительно смотрит на молодого человека, - я могу сказать тебе все, что я про тебя думаю. Потому что ты сейчас полностью в дерьме, а я наверху и имею полное моральное право тебе, недоумку, диктовать свою позицию.

Слова эти производили не сильное впечатление на молодого человека. Но вовсе не потому, что он был нравственно крепок, а потому что ему сейчас грозила еще большая проблема - где он проведет ближайшие полтора года - в родном институте или в казарменном положении.

Мать молодого человека то и дело порывалась к родному чаду и чуть ли не кричала:

-Я хочу поговорить с моим ребенком.

Говорить ей с молодым человеком решительно никто не запрещал, но только на расстоянии. Однако сцена была настолько трогательной, что сама мать чувствовала за себя гордость. Она пыталась высвободить сына из плена, но двое рядовых удерживали ее за руки. Капитан не марал руки таким образом, но отдавал приказы на расстоянии. Мать кричала про извергов и иезуитов. Сын плакал, но сидел под стражей тихо.

Все зависело от мнения одного важного человека, который был в звании полковника. И этот человек, наконец, вышел из своего кабинета, держа в руке заключительные бумаги. Полковнику конечно хотелось бы очень серьезно посмотреть на мать и поздравить ее с тем, что ее сыну пришла пора отслужить родине. Однако все было по-другому. Он немного помолчал, а затем произнес тихо почти на ухо матери:

-Зачем вы тогда вообще его парнем записали? Писали б уж девкой. А то теперь вон целое заседание устроили ради одного случая. Люди между прочим важные и ни какие-нибудь любители позаседать.

-Так он же настоящий мальчик. Вы посмотрите на него, разве ж он похож на девочку?

-Мне-то, гражданка, все равно. Похож он на девочку или на тетю не играет совершенно никакого значения в медицинском заключении. Для медицины гораздо важнее не похожесть его на кого-то, а наличие, так сказать предметов куда более убедительных.

-Нам хотелось мальчика. Вот мы и записали его мальчиком. Врачи сказали, что это совершенно не принципиально.

-Ну, ничего себе не принципиально. Это для вас не принципиально, для лиц гражданского образа жизни, а для людей военных, извините, важно, что какой-то там Вася Пупкин не служит в армии из-за своего детского недосмотра.

-Что значит детского недосмотра? - мать несколько возмутилась такой форме изложения сути дела.

-А то и значит, что это вы родители не досмотрели, что он у вас девочка, а поспешили по недосмотру записать его мальчиком.

-Он у нас не девочка, а мальчик. Но служить его мы не хотим отдавать все равно.

-Это я уже понял. Как мальчиком писать, так это вы быстро провернули. А как служить, так мы не хотим. Нарушаете, уважаемая. Честно сказать, мое мнение, вашему, не знаю как сказать, произведению любви все-таки следовало бы отслужить. По крайней мере для того, чтобы получше определиться с половой принадлежностью.

-Он и без вашей армии определился. Просто не должен он служить.

-Да и кем бы он служил по-вашему? Я и не знаю. Потому что это как бы увечье и он инвалид. Но ведь здоровое по сути существо, ему бы служить и служить. Он бы до генерала дослужился с его здоровьем. А тут на тебе, вспышка справа, неожиданный маневр. А я отвечай. Ведь вы - мой участок. Чего ж вы раньше молчали? Нахрена мне этот геморрой?

-Не грубите, мужчина, вы же не в кабаке.

-Извините, но тут скоро просто стучать ногами придется. Мне скоро на пенсию, а у меня такой случай под носом, а я бездействую. И теперь комиссия, будто я самостоятельно действовать не могу и только создаю проблемы. Вы понимаете?

-Да что мне вас понимать. То, что у Пети нету половых органов - еще ни о чем не говорит. Это не рука или нога. Это просто половой орган. Чего вы так прицепились к этому месту?

-Да какой там в жопу орган? - полковник уже нервничал и не скрывал это, - его комиссия у меня не пропускает, понимаете? Она ему статью пишет, что он не будет служить. А где я вам сейчас призывника поймаю зимой? Зимой никто идти служить не хочет. Мне цифра нужна была, чтоб отчетность закрыть. У меня и так участок отстающий, у меня пенсионный расчет. А теперь нету у меня цифры. И значит пенсия у меня будет заниженная.

-Да не ругайтесь же, мужчина. Что вы как сапожник при даме?

Однако полковник уже не слушал ее и говорил свое:

-Нет, это плохая карма, мне ж жена говорила, дорогой, у тебя плохая карма. Почему на моем участке одни инвалиды, одни верующие и кришнаиты, одни белобилетники? А теперь ну ведь была цифра, первый раз в жизни был план. И на тебе! Как серпом по яйцам. В прямом и переносном смысле.