Когда мы подошли к скамейке напротив пятого подъезда, бибиревские уже ждали. Они ждали не нас, а вызванных по адресу блядей. Ждали они давно. На этот раз совсем охуев от безнаказанности предыдущих операций они вызывали уже с домашнего телефона и сообщали настоящий адрес квартиры. Обещавшие прибыть очень быстро, шлюхи все не появлялись. Такая нетактичность была явно не в их пользу. Ожидание затягивалось. От нехуй делать доебывались до всех проходящих мимо телок. Когда ждать уже настопиздело стали расходиться. Пятеро оставшихся, доцеживая пиво проследили глазами за подъехавшей к подъезду “шахой". "Они"--пронеслось шепотом и пять отчаянных сердец на скамейке забились чаще. Из "шахи" вылезли две сучки и направились к подъезду. Водитель, игравший роль наставника церковно-приходской школы, построил подопечных шлюх под козырьком у двери мусоропровода и стал звонить по мобильнику. Шлюхи послушно перетаптывались с ноги на ногу как певички в женском хоре. Где-то вдалеке раздался телефонный звонок. У Пельменя звонит?прошептал Селик. Как по команде, не сговариваясь, трое выступили из кустов и приблизились к машине. Перестав звонить, водитель удивленно посмотрел на приближающихся бибиревских. Селик взял роль ведущего шоу. "Спокойно",--сказал он,--"Это мой друг." Водитель неуверенно опустил руку с сотовым и глупо уставился на меня. В его глазах было что-то заискивающе-лупоглазое. "Привет", сказал я, пытаясь произнести как можно приветливее. Водитель слегка присел. "В общем, делаем вот что",--уверенно продолжил Селик,--"чумки остаются здесь, ты уезжаешь, понял?". Он, очевидно понял, потому, что запрыгнул на правое переднее сиденье "шахи" и нажал на фиксатор стекла. Обезопасившись таким образом, он перепрыгнул за руль и вдавил педаль газа. Изя, заинтересовавшийся было "шахой", не ожидая такой быстрой развязки, побежал за машиной, ударяя по капоту каким-то нелепым обломком хоккейной клюшки и истошно-пьяно заорал: "Стой сука, сотовый давай". Изя--славный малый, но до сих пор нажирается, паясничает и хуево ведет себя в женском обществе.
Бляди оказались малопривлекательными "ляпами". Одна здоровенная рыжая рыхлотелая пизда с монолитными ногами и железобетонной жопой мерина маршала Жукова. Вторая невысокая белобрысо-крашенная в неказистой куртке из белого кожзама. "Вы что ребята?", испуганно осведомилась белобрысая. Рыхлая не раздумывая начала хныкать, временами надрывно завывая. "У меня сердце слабое",--запричитала она. "Заткнись и моли бога, чтобы жопа оказалась крепкая." Она вытирала платочком лоснящееся ебало. В крепости ее жопы лично я не сомневался, хотя, вероятно от сочувствия к ее недугу, ее жопа ассоциировалась у меня уже с чем-то мягким и родным, чем-то из далекого детства. "Плюшевый мишка",--подумал я. "Ребята, не нада...",--не унималась плюшевая медвежья жопа. Бибиревские начинали нервничать. Пельмень категорически отказывался вести блядей к себе. Палево было действительно реальное. Вызвали ушедшего домой Барбоса. Барбос, негласный лидер всякого беспредела имел магическое влияние на всех. Пельмень быстро поддался гипнозу. Шлюх привели в квартиру. Увидев нашу нерешительность, бляди немного осмелели. "Вас же все-равно найдут", заявила белобрысая. Рыхлая, во второй раз проявив смекалку заявила, что у нее "бытовой сифилис", за что сразу же схлопотала по еблу.
Сценариев было два: "Сам себе режиссер" или "Каменные лица". Оба отработанные. "Сам себе режиссер" называлось лесбийское шоу с участием двух "гостей", когда все остальные?"режиссеры"--придумывали остроумные развития сюжета прямо по ходу действия. Суть "Каменных лиц" заключалась в том, что все вставали в круг и "ведущая" сосала у всех по очереди. Засмеявшийся или проявивший какие-либо эмоции во время действия выбывал из игры. К "Каменным лицам" никто кроме Селика энтузиазма не проявил. В "Сам себе режиссер" белобрысая блядь играть отказалась, и ее отвели ебать в соседнюю комнату, предварительно сунув по ебалу за несговорчивость. "Раздевайся, ляпа",-- скомандовал Селик оставшейся рыхлой. Робко раздевшись, рыхлая неуклюже затопталась посреди комнаты. Танцевать зажигательные танцы она явно не умела, но разочаровать Селика ей тоже не хотелось. "Повернись к Лузеру". "Ну как она?"
"Венера Милосская."
"Хочешь ее?"
"Не-е спасибо."
Милосскую повел в туалет любвеобильный Изя. Потом Пельмень.
Штаны, все ждавший своей очереди ебать белокурую, брезгливо фыркал. Он делал это не из соображений снобизма--выросший в семье совковых пролетариев, он просто хотел казаться мачо. Поэтому он ждал, когда Барбос освободит белобрысую. Пиво закончилось, сигарет не было. Гандоны расхватали. Становилось неинтересно. Я собирался домой.
Барбос выбежал из комнаты и потребовал новый гандон. Не обнаружив искомое, он обратил свое разочарование на рыхлую. "Штаны, хочешь она тебе жопу вылижет?",--спросил он. Штаны застеснялся. "Давай, ребзя бля хватайте Штаны!" "Идите все на хуй",--упирался Штаны. "Ну ладно",--Барбос лег на диван,--тогда соси мне пальцы на ногах. Беспомощно и грузно рухнув рыхлым телом на пол, рыжая наклонилась и начала облизывать пальцы коротких и мускулистых ног Барбоса. "Бля, молодец, хорошо. Теперь ноготок откуси на мизинчике. Для тебя растил."
От ног она по приказу Барбоса перешла к гениталиям, однако сосать хуй он ей не доверил, а заставил лизать яйца, нежно приговаривая: "Левое, заглоти... Вот так, умница....". "Ну ладно,--удовлетворенно засопел Барбос,--иди подмойся, а то вся жопа какашками перепачкана, я тебя выебу, так и быть." Но выебать ее так и не пришлось. С этого самого момента в квартире начали раздаваться телефонные звонки. Сначала трубку никто не брал. Через пятнадцать минут непрерывных звонков даже Штанам было ясно, что звонят из богодельни, откуда вызвали шлюх. Через полчаса нервы не выдержали и мы решили, что бляди должны поговорить со своим "начальством". "Вас никто не обижает и скоро отпустят",--проинструктировал Барбос. Но, по-видимому, покровителей шлюх не особо интересовало то, как с ними обращаются. Они ждали лишь подтверждения, что бляди находятся на квартире, откуда поступил заказ.
Через пятнадцать минут к дому тихо подкатил ментовский "козлик", а еще через какое-то время в дверь стали раздаваться длинные и тревожные звонки. Настроение упало у всех кроме чумок. "Доигрались, ребята.",--сказала белобрысая. "Обрадовались, суки",--угрюмо констатировал Селик. Мы с Изей обнаружили на кухне ореховый ликер и я, смирившись с мыслью о том, что нас примут, предложил тост за свой и Изин незаконченный институт. Изя, как мне показалось, обрадованный и растроганный моим тостом выпил. Через какое-то время послышались голоса соседей, которые, открыв ментам внешнюю дверь обсуждали в предбаннике возможность нахождения в квартире группы преступников и двух заложниц-шлюх. Затем разговор закончился, и в дверь стали стучать чем-то тяжелым?то-ли ментовскими ботинками, то-ли прикладом. Пельмень с посеревшим лицом стал лихорадочно бегать по комнате, зачем-то собирая разорванные пачки от гандонов и окурки?наверное хотел замести следы. От глухих ударов в дверь в шкафу звенели стекла. Ясно было, что хлипкая деревянная фрамуга скоро сдастся. Барбос лежал на диване и, видимо изображая бесстрастность, пердел и ржал. Пельмень в панике носился по комнате. Мне захотелось его успокоить. "Не ссы, Пельмень, на себя ничего не бери. Все сядем вместе, скучать не придется." Пельмень не расслабился, а еще больше посерел. Селик предложил совсем было осмелевшей белобрысой пойти в туалет. Нахальная сучка попыталась отказать, но получив смачную пощечину, проследовала за Селиком в ванную. Как потом рассказывал Селик, она восхищенно спрашивала его, вынув на минуту изо рта его хуй: "А ты что не боишься?" На что Селик по его словам, отвечал фразой героя голливудского боевика: "У меня как у кошки девять жизней. Еще четыре осталось". Осада закончилась так же внезапно, как и началась. Менты ушли и внизу захлопали дверцы "козла". Время действовать. "Бля, быстро за дверь их." "Собирайте пожитки и нахуй отсюда." Пока бляди спускались вниз, к подъезду подъехала та же "шаха" и из нее вылезло несколько мужиков. Освобожденные шлюхи посовещавшись с мужиками сели в "шаху" и процессия во главе с "козлом" медленно удалилась. Короткими перебежками я отправился домой и долго не мог заснуть. Впечатлительный Пельмень целый месяц жил у сестры--боялся появиться дома.