Вилли скатился с кровати ни свет ни заря и помчался к умывальнику. Солнце еще не встало, по-зимнему морозный ветер задувал через щели между неплотно пригнанных досок свежий воздух с полей, окружавших одинокое ранчо тетушки Кончиты. Вилли плеснул на грязноватую рожицу мерзлой воды и, закутавшись в дырявую, но теплую тужурку, выбежал из дома.

Сна не было ни в одном глазу. Этот день он ждал с нетерпением целый год. Именно сегодня, по предсказаньям старшего пастуха ранчо, деда Закарии, должна была начаться весна - не время года, официально наступившее еще неделю назад, а тот период, который городские интеллигенты, заезжавшие изредка на ранчо, чтоб купить у тетушки Кончиты свежего молочка, называли "обновлением природы".

Впрочем, юный организм Вилли почувствовал это еще раньше. То, еще не понятое для самого Вилли ощущение, нестерпимо жгущее нижнюю часть живота, начало все чаще и чаще появляться само собой. Однажды, полтора года назад, он уже испытывал такое, когда старый Закария водил его на выступление какой-то дешевой певички в салун соседней деревни. Сидя за последним столиком, грязным и пахнущим прогорклым пивом, Вилли смотрел во все глаза на еле прикрытую, обвисшую грудь певички. Декольте старой, жутко накрашенной шлюхи, пытавшейся спеть что-то заводное для сборища смертельно пьяных пастухов и местного деревенского сброда, являло миру огромный, темно-коричневый сосок, который потом часто являлся Вилли во сне. Если Архимед требовал от собравшихся вокруг него утонченных эллинов какой-то точки, намекая на то, что рычаг у него есть и Земле настал пиздец, то у Вилли эта точка была - уши спаниеля, служившие певичке молочными железами. Рычагом для юного пастуха стали большой, указательный и средний палец правой руки, которые перевернули для него Землю, его мировоззрение и детское представление о половых различиях между мужчиной и женщиной.

На ранчо тетушки Кончиты женщин не было. Сама тетушка - 70 летняя старуха-мексиканка, наследовавшая ферму от своего мужа, к слабому полу могла быть причислена лишь формально. Посему, давно привыкнув к животным и в силу скудности своего развития переняв психологию и повадки коров, овец и кур, Вилли предавался рукоблудию циклично, в основном в весенне-летний период. Он по-барски устраивался в хлеве, бросив свое тельце на разложенную на сене тужурку, зыркал на бессистемно сношающихся братьев наших меньших и самозабвенно раздрачивал свой розовый, не познавший прелестей глубин женского организма хуй.

И вот, на великие американские равнины вновь пришла весна. Вилли пробрался в хлев к овцам и начал шуметь, пытаясь разбудить тупую скотину. Овцы просыпались нехотя, поводя в стороны тупыми прозрачными глазами. Вилли приготовился, скинул штанишки, прилег на тужурку и принялся мять начинающий твердеть отросток. Толи овцы охуели от вида сжавшейся виллиной мошонки и торчащего из еще безволосого лобка хуя, то ли действительно весна резко ударила им по гормонам, но вскоре из помещения раздалось громкое блеяние и резкие вскрики пастушка.

Тетушка Кончита проснулась от дикого шума на скотном дворе. Бормоча католические молитвы, она пошаркала ногами под кроватью, нашла тапочки и, с квохтаньем встав с ложа, выглянула из окна своей спальни. Над равниной вставало величественное солнце, окрасив унылые пейзажи в кровавые цвета. Из овчарни в коровник через покрытый утренним ледком двор метнулась чья-то тень со спушенными штанами.

- Santa Maria de Guadelupe, guarda i salva me por favor! - неистово закрестилась старушенция и крикнула:
- Закария! А ну поднимайся и поди узнай, что там на дворе творится!

Закария, которого разбудил тот же адский шум и гам, уже успел одеться и застегнуть кобуру. "Иду, иду уже, старая карга", - пробормотал он и, зябко передернув плечами, вышел во двор. Сейчас вскрики и мычание доносились из коровника, хотя он мог поклястся, что звуки, разбудившие его, еще пять минут назад доносились из овчарни.

Закария подобрался к коровнику, взвел курок старого-доброко "Смит-и-Вессона", резко отворил двери в стойло. Не успел он вскрикнуть, как острый рог пробил его грудную клетку, вышел из спины, высвободив потоки крови. Закария захрипел и выпустил пистолет. Корова, на рогу которой бабочкой-хамелеоном повис старый пастух, видя, что приград на ее пути больше нет, рванула вон из хлева. За ней с диким воем устремилось штук двадцать животных, колотя сибя по задним конечностям недоенным вымянем.

Tweet