КИЕВ
2000 год
14 мая
12.00
Дзыыынь.. Дзыыыыынь...
Глеб? Это Ильич. Сегодня отправка на Брянск. Тем же поездом. Я буду на работе с трёх до
четырёх. По крайней мере в пол-четвёртого будь там. Вместе поедем на вокзал.
Отправка? Сделайте милость! Очень вовремя. Десяточка сама плывёт мне в руки. А я-то
думал, что и сегодня хавать не придётся. Хотя, пардон: ништяковый кусок батона и
шпротный паштет на донышке банки. Дима свалил в шесть и благородно отказался от завтрака.
Да... Если бы не Дима, то суббота прошла бы гораздо мрачней... Никогда не забуду, с
каким вожделением я посматривал на молодые побеги крапивы, выуживая из памяти кулинарные
рецепты времён голодомора. После напряжённой внутренней борьбы со своим эго, выудил из
мусора китайскую лапшу, промыл от сора и волос, прожарил с большим количеством перца, и,
скрипя песком, разжевал и проглотил. Солнце с орбиты не сошло...
И тут пришёл добряк Дима, купил баяны, две ампулы кетамина, батон и шпроты. После чего
мы благополучно замазались на моём холме.
Такие вот метаморфозы...

15.30
Куренёвка. Офис.
Вместе с водителем полностью загружаем жигуль газетами. Моих -- 4 пачки.
На вокзале Прис покупает мне кофе и два бутерброда с колбасой. Со сдачи выдаёт десятку.
Это мой гонорар. Двадцатку для проводников я получил по дороге. Святая троица (Прис,
водила и носильщик) увозят добрую сотню пачек на перрон.
А я заинтересованно взираю на вывеску "йидальня. гаряча йижа". Пройдя по стрелочке вдоль
бетонного забора, попадаю в предкомпит образца 1982 года. Свинина вегетарианская,
картофельное пюре, мучной соус, кусок чёрного хлеба. Два шестьдесят. Буквально в двух
шагах -- МакДональдс. Пиздец.
Покупаю пачку "Серебряной Примы" (гривна сорок). С наслаждением выкуриваю первую
сигарету за день. А вот и наши! Относим мои газеты в камеру хранения.
На обратном пути Прис отчитывает водилу: я тобой недоволен, ты ни хуя не делаешь; твоя
работа -- договариваться, а ты -- просто отметился. Даже Панк (извини Панк), когда у
него в пятом вагоне требуют по пятнадцать гривен за пачку, не соглашается, а идёт в
десятый и спуливает за пять. И ВООБЩЕ!!! Почему Я плачу по 4 гривны в сутки за стоянку,
а машина стоит возле ТВОЕГО дома, а не возле МОЕГО!!!???
Мне, - парирует водила, - уже не 18 лет, а, слава богу, 28, и я (водила т.е.) хочу жить
самостоятельной жизнью.
Сука! Ненавижу таких тормозов! Он и в 38 останется таким же слюнтяем и размазнёй, и
никакой такой своей жизни у него не предвидится, потому что он -- раб по природе своей,
и обречён до конца дней своих ебошить на таких, как Ильич!
На Лукьяновке я высадился. Прис разменял мне двадцатку и посоветовал попробовать дать
проводникам 15 гривен. Неплохая идея!
Добравшись до Подола, я купил на Житном рынке кило риса и кило сахара. Рубль остался на
метро. Дома лежит половина бульонного кубика. Шницель из вегетарианской свинины приятно
греет стенки желудка. Хорошая штука -- жизнь!
Лишь одна мысль не даёт мне покоя: а что, если действительно хватит пятнашки?!

20.30
Позвонил Дима. Поинтересовался, как у меня с деньгами. Неожиданно для самого себя,
говорю, что есть пять гривен. Я тебе помогу, - говорит Дима, - встречаемся на том же
месте в тот же час.
Сажусь на восемнадцатый трамвай. Совсем уже родной кондуктор даже не подходит справиться
о моём финансовом положении -- он его отлично знает.
Недалеко от барыжной точки наблюдаю хорошо одетого малолетку с унылым выражением лица.
Подозрительно...
Появляется Дима. Где этот мудень, - спрашивает. Какой? Малой, - поясняет Дима, - с моим
пакетом. Ищем Малого. Нема! Чуть не садимся в трамвай, но тут вмешивается совесть и нам
становится стыдно. Продолжаем искать и находим: укуренный мудень сидит возле почты.
Получает свои две ампулы и начинает улыбаться.
Спрашиваем: что будешь делать с таким количеством? Едет зависать к приятелю. Ага,
понятно... Подбираем заметно повеселевшего мажорчика и желаем друг другу успехов.
На остановке выясняется, что наши дальнейшие планы несколько не совпадают. Я предложил
оставить прекурсоры на вписке, вдвоём съездить на вокзал, спихнуть газеты сердючкам и, с
сознанием выполненного долга, вмазаться где-нибудь на холмах. Дима хочет того же (минус
вокзал).
Начинаю париться. Дима достал биолокационную рамочку и обнаружил потерю энергии.

22.00
Короче, я забил на работу... По приезду на вписку, энергично заправляем машины горючим,
хватаем пенку, блокноты, и пиздуем вверх по Олеговской на самую живописную часть
Лукьяновской горки. На любимое место.
Я обычно колю КТМН в ягодицу, Дима -- в плечо. Этот раз не был исключением. Сбросив
прекурсоры, возлегли на подстилку. Как всегда, Дима встретил приход с блокнотом, я -- с
сигаретой.
Как обычно, первыми откликнулись икры, отреагировав волнообразными поршнеподобными
судорогами. Потом включился фуникулёр. Моё расслабленное тело проплыло по привычному
маршруту: мимо кинотеатра "Киевская Русь", нырнуло в неосвещённый тунель, напоминающий
угольную шахту или дырку в зубе Сатаны, и вынырнуло на поверхность где-то в районе
проспекта Победы. Дальнейшие события не поддаются никакому описанию: во-первых, ни хуя
не помню, во-вторых, нет таких слов в человеческом языке. Окончился трип тем, что какой-
то уверенный мачо затолкал в холщёвую торбу всю многомерную графику, в которой я купался
в течении получаса, и унёс. Мечтательная радость, посетившая меня после этого
незамысловатого прикола, напоминала эффект от эпилога фильма "Хрусталёв, машину!",
халявный показ коего в Доме Кино мы посетили накануне.
Удовлетворённый приобретением какого-то непостижимого, но очень важного знания, я
зафиксировал несколько закорюк в специальном кетаминовом блокноте.
Слегка попустившись, комичными матрёшечными шажками, спотыкаясь о кочки, направились на
вписку.

15 мая
00.00
Я захоботился варить рис. Дима сосредоточенно шуршит полиэтиленовым пакетом. Появляется
на кухне. Неописуемый взгляд: Глеб, бабушка ошиблась, у нас есть две ампулы. Как это? -
спрашиваю. А вот так, - отвечает, - одну решил оставить себе на утро, достал коробку, а
там -- дзынь-дзынь. Думал, пилочка... Есть баяны?
Нету, - говорю. Лицо Димы выражает чистопородную решительность: идём, - говорит, - на
холм -- поищем. Ха-ха-ха, - смеюсь, - ты же сам научил жертвовать компромат четырём
сторонам света (как у бурятов). Тогда идём на мусульманское кладбище (это новая идея
Димы) -- где-то там должна валяться нерасчленённая машинга. Ха-ха-ха-ха-ха!... Ну, тогда
идём наверх -- мы там накидали десятки шприцов -- что-нибудь да подберётся! Охх-хо-хо-хо-
хо, уххх, уарф, уарф! - у меня началась истерика, хотя и несколько заторможенная.
Начинаю его отговаривать. Дима смотрит на меня, как на пиздоватого. Ненавижу скептиков, -
заявляет. Хорошо, - говорю, - идём, -- сам попустишься!
Поднимаемся по кособокой лестнице на площадку для выпаса собак, с которой виден весь
Подол, половина Оболони и треть Троещины. Дима храбро шагнул за заборчик... и тут же
вернулся назад.
Блин, я прогнал, - смущённо бормочет Дима. Я высокомерно хмыкаю.
Что делать? Может попиздовать в ночную аптеку на Львовскую площадь?! Сколько до неё
километров: один, два, пять?
Тут как раз приготовился рис... Поточили. Приятная истома сковала мышцы. Сами собой
закрылись глаза и наступил сон.

6.30
Маки, маки, ма-ако-овочки!
Золотые го-оло-овочки!
Встанем-те мы та-ак!
Спросим-те про мак!
Дима работает на рынке "Юность" продавцом проводов и привык просыпаться в шесть утра. Но
сегодня -- выходной, и мелодия игривой русской песни, которую Дима бодро наигрывает
одним пальцем на пианино, стоящем в коридоре среди тысяч экземпляров поцоватых
присовских газетёнок, недвусмысленно призывает к известно каким подвигам.
Встав с раскладушки, натыкаюсь взглядом на шизовую табличку, висящую на
импровизированном столе, сконструированном из русско-эсперантских словарей душанбинского
издания, и начинаю смеяться. Дима посещает какую-то загадочную оккультную школу, где ему
настойчиво и навязчиво срывают башню: сначала его подписали сшить тряпичную куклу,
похожую на себя самого, чьё предназначение -- выгребать пиздюлины при запарах и
депрессняках; потом пошли в ход diy-мантры по каждому ничтожному поводу и детские
погремушки для распугивания полуночных влюблённых. А вчера, едва вернувшись из
космических далей, Дима достал из пакета кусок хорошего картона с аккуратной красной
надписью "ХОЗЯИН:", на первом попавшемся клочке бумаги расплывающейся чёрной тушью
коряво вывел слово "УФОРХ" и небрежно приклеил на специально отведённое пространство.
После чего поведал, что это -- его новое имя, надел табличку на грудь и долго бродил по
комнате, о чём-то восторженно рыча...
Заметив моё пробуждение, Дима потребовал напомнить мелодию "Хей Хулы".

7.30
После непродолжительного чаепития выходим из дома, спускаемся к Житному рынку и садимся
на восемнадцатый трамвай. Наш любимый кондуктор ещё не работает, но и платить за проезд -
- не в наших правилах. К счастью, контролёр оказался коллекционером-любителем и его
вполне удовлетворили несколько жёлтых российских рублей.
На Лукьяновке Дима купил в газетном киоске зелёный пластмассовый скелетик, в аптеке --
два шприца, и, не теряя времени, пиздуем на КПИ.
Я очень не люблю двигаться КТМН в помещении, а у Димы дома -- особенно. Чаще всего в
таких случаях меня просто размазывает по стенам, а стены Диминой квартиры наводят тоску
и без кетамина. Но главная неприятность -- это чрезвычайно грамотная мама, способная
устроить bad trip любой тяжести. Однако, мамы не предвидится до пяти вечера, а во
вторых, все торчки Киева знают, что в понедельник Дима не работает, а значит -- могут
появиться интересные варианты.
Короче, мажемся. Играет ритуальная кассета с DEEP FOREST. Дима -- в кресле, я -- на
балконе. Ситуация -- заебись, но... Вроде и настроение отличное, и погода чудесная, и не
наламывает никто, а из тела вылететь -- не могу! Сижу. Тупо втыкаю на ворон. С проспекта
Победы доносится монотонное гудение транспорта.
Спустя несколько минут показалось, что попустило. Захожу в комнату -- мама дорогая! --
накрыло новой волной. Что-то пластмассово-пароллоново-пенопластовое. Всё куда-то
движется, хотя никуда не девается. Хреновые "маяковские" динамики издают отвратительное
бульканье. В кресле сидит деформированный виртуальными кампричикосами мутант-гоблин с
явными признаками ДЦП. И рычит...
Попустившись, идём пить кофе. Кухонька, в обычном состоянии -- тёмная и убогая, сейчас --
символ стильности и богемности: все предметы, а также потолок и стены, -- причудливо
выгнуты и вытянуты, как на полотнах Шагала и Пикассо, и излучают мягкое сияние. Но не
прошло и четверти часа, как минималистические полинезийские орнаменты превратились в
пятна и трещины, а изысканный модернистский сервиз -- в банальные советские хозтовары.

12.00
Центр.
Честный Дима решил вернуть бабушке долг (одну гривну), а я жду его возле немецкого
посольства. Потом пойдём знакомить меня с Лисой.
Возвращается. С Аликом. Довольные рожи: Алик только что затарился кетамином и хочет нас
угостить.
Алик -- мажор, кислотный ди-джей и четвёртый член нашего закрытого клуба "КТМН". Третий -
- культурист Борис -- в последнее время начал портиться (возможно в связи с увеличением
мышечной массы), но на его место подрастает достойная смена -- стремительно крутеющий
Малой.
По дороге рассказываем Алику о нашей идее заказать на специальной фирме комплект клубных
маек, на которых методом шелкографии будет отпечатано только по одной букве. Диме (как
председателю) полагается носить букву "К", я выбрал "М", и остались не занятыми -- "Т"
и "Н".
В ближайшей аптеке покупаем мои любимые испанские двухкубовые баяны.
При выборе космодрома начались разногласия. Я и Алик предпочитаем крыши небольших
небоскрёбиков. Дима тянет нас в Ботанический сад и, в результате, -- затягивает: не
прекращая спора и не снижая скорости, как ни в чём не бывало проходим через служебный
вход. Охранник, охуевший от нашей наглости, выбегает из своей будки и требует предъявить
удостоверения. Представившись любителями экзотической флоры, вежливо удаляемся восвояси.
Чорт побери!! По понятным причинам, нам нужна часть сада, закрытая для публичных
посещений, где ведутся научные работы. В центре Киева, тем более в час пик, весьма не
просто найти место, где можно без риска... Эй, вы куда?!!
Пока я щёлкал клювом, Дима с Аликом ринулись штурмовать старинный решётчатый забор, на
глазах у тысяч равнодушных прохожих, спешащих.. не знаю куда и не хочу знать. Последовав
примеру своих безбашенных приятелей, приземлившись в кустах, нагибаясь, короткими
перебежками покидаю зону видимости мусоров и прочих собак в человеческом обличьи.
В Ботанике -- солнечно, тихо и безлюдно. Временами попадаются немногочисленные
служители, что-то копающие и сажающие. Но мы им не интересны. Может, принимают нас за
учёных. Возлегши в тени какого-то субтропического растения, готовимся к полёту.
Выяснилось, никто не захватил пилочки. Но нам, профессионалам, -- это до пизды: достаём
из карманов ключи, отточенными движениями сносим ампулам башни, наполняем машины маслом,
двигаемся. Из чувства деликатности и ради разнообразия, я не стал обнажать ягодиц, а
закатал левую штанину своих НАТОвских штанов и замазался в икру.
Спрятав прекурсоры в кустах, стреляю у Алика сигарету.

14.00
Ничего не понимаю! Что происходит?! Где я?! Кто я?!!
После длительного бестолкового сопоставления фактов прихожу к выводу, что это, судя по
всему, похоже на кетаминовый отходняк. А это что за инопланетяне? Наверное, Дима с
Аликом. Что, уже два часа?? Хотя я и не уверен, что это -- действительно часы, и ещё
меньше уверен в том, что они показывают, но всё же, мы что: два часа где-то летали?!..
Или нет: полчаса на дорогу.. Полтора часа?! Пусть час!! Всё равно до хуя что-то
выходит...
Неужели мне среди бела дня удалось вылететь из тела?! Интересно... У меня такая тема
была всего один раз. Ровно год назад. Кстати, поблизости: в Университетском парке. Меня
тогда в первый раз двумя кубами замазали. Кстати, Дима и замазал. В кустах. А потом
сказал, что у нас есть 2 минуты, чтобы добраться до лавочки. К счастью, успели. А потом
начался такой пиздец, что просто пиздец!!! Колбасило по полной программе!.. В Вильнюс
летал стрелы забивать... А как попускать стало -- начал вопросы задавать: что это за
планета? А рядом такой голос: Земля! А какая страна? - Украина! А какой город? - Киев! И
хотя я пока не выкупал, что и как, и почему -- Киев, но каким-то неизведанным органом
чувствовал: в натуре, Киев!
А вот неделю назад втрескался я теми же двумя кубами на Говерле... Думал, ТАКОООЕ
будет!.. Разлёгся на вершине, лицом к Румынии; повтыкал на облака, на красоты Карпатские
и... всё! Даже спустился без особых проблем!
Здесь пейзажец тоже заебись. Не зря нас на курсах видео-операторов таскали сюда всякие
сакуры снимать. Тут даже одуванчики с выебонами. Хотя, судя по всему, это всё ещё
кетамин подгребает. Вон Дима с Аликом: человеческий облик, вроде, более-менее приняли, а
ходить ещё не научились. Ползают по траве и говорят, как телепузики.
Начинаем прикалывать Алика своими кетаминовыми блокнотами. Как всегда по прилёту,
страницы светятся сложными объёмными орнаментами, на фоне которых наши корявые линии
хотя и выглядят грубо и первобытно, но и привносят элемент гармонии и законченности.
Алик отпускает восторженные комментарии.
Наконец, в полной мере овладев своими речевыми и опорно-двигательными аппаратами,
покидаем сад через более дружелюбно сконструированный забор, и, возле метро, прощаемся с
Аликом.

15.15
Наконец-то мы добрались до Мити Тарантино -- бойфренда Лисы. Митя живёт в самом центре,
буквально в пяти минутах ходьбы от Хрещатика, в старинном и крепком доме. В его подъезде
сидит охранник в пятнистой форме. Однако обстановка квартиры ясно показывает,
что "новыми украинцами" тут даже и не пахнет, а Митина комната -- вообще образец
скромности и неприхотливости: кушетка, журнальный столик и этажерка с несколькими
старыми номерами "Декоративного искусства", основательно порезанными на штакеты.
Мы продинамили стрелу часа на три. Лиса нас не дождалась и побежала по своим важным
режиссёрским делам. Сам Митя работает в музее кем-то вроде грузщика и пишет рассказы на
украинской мове. У Мити с Лисой -- сложные богемные отношения.
Нашему появлению Митя не рад: а) у него пост-винтовая депрессия; б) у нас нет травы, а
также денег на оную; в) у меня нет сигарет, мало того: я выкуриваю его предпоследний
бычок.
Оставив Тарантино наедине со своими смурами, выходим на улицу.
Очень хочется курить. Скрипя сердцем, достаю из присовских бабок гривну сорок
на "Серебряную Приму".

16.00
Большая Житомирская.
Она же -- БЖ. Ба, знакомые всё лица! Точнее, лицо. Ради него мы, собственно, и пёрлись
пешком по жаре через весь центр. Знакомое лицо Алика обрадовалось нашему приходу и
начало представлять нас окружающему миру.
Первым удостоился кислотного вида мажорчик с татарским именем Эльдар, который тут же
вручил нам флаера на предстоящую вечерину, где будут играть прогрессивные ди-джеи, в том
числе и Алик. Остальным людом оказались две герлицы, которые назвали свои имена
настолько тихо, что я лишь краем уха услышал что-то вроде "Вика", и то не понял, какая
из них. Одна была одета в слепяще-зелёные джинсы, красную косушку и крохотные
кроссовочки, так же очень модные, дорогие и опрятные, как и всё остальное; удивительно
красива и невероятно похожа на актрису Белохвостикову (в молодости). Вторая -- кухаркино
племя, но с претензией: выбритая голова с пятимиллиметровой щетиной, платье до пят из
мешковины, идиотские феньки из дерева и шизофренический блеск в глазах.
Белохвостикова -- подружка Алика. Делит с ним постель. Сегодня утром её разбудила резкая
боль в ноге. Смотрит: из икры торчит баян. Всю ночь, выходит, где-то летали... Лысая
барыжничает кислотой. А у татарчёнка -- день рожденья. Он давно мечтает попробовать КТМН
и добрый Алик уводит его в аптеку.
А к нам подсаживается странный тип, выглядящий как олдовый хиппи, обременённый детьми.
Представляется художником-мультипликатором и предлагает скинуться на пакет ганджи. Всем
западло. К счастью, появляется некий Бзын (барыга, известный далеко за пределами БЖ) и
уводит аниматора в укромный уголок.
Лысая собирается поступать на режиссёрский. Ёбаный в рот!! Не Киев, а Голливуд какой-то!
Спрашиваю: какой смысл быть режиссёром в стране с разрушенной до основания кино-
индустрией? Оказывается, она и не собирается ничего снимать. Понятно: ищет мужа из
среднего класса.
Хотя мы с Дмитром и не подходим под классификацию перспективных женихов, девчонки
проявляют к нам повышенный интерес. Мы их интригуем: одежда хорошая, но грязная;
повышенная волосатость и бородатость, но на хиппов или металлистов не похожи. Однако,
разговорить нас им не удаётся.
В Литве кетамин называют "маслом". Москвичи окрестили кетаминщиков "мутными". Эти два
слова поразительно точно описывают наше состояние. Пейзаж блестит, словно смазанный.
Многочисленные одуванчики нестерпимо воняют резиной.
Подошли двое мутных зомби: Алик с Эльдаром. Дима не выдерживает и стреляет в долг
ампулу. А я иду сдаваться на фирму.

23.20
Вокзал.
Через несколько минут подойдёт поезд "Одесса-Москва". Пошатываясь, выруливаю из камеры
хранения. За спиной -- забитый до отказа рюкзак "Ермак"; в обеих руках, защищённых
кожанными перчатками -- по огромной пачке "Хит-парада кроссвордов" (32 полосы формата
А3, полноцветная мелованная обложка). Общий вес груза -- 40 кг. Вес моего тела -- не
намного больше.
До подземного перехода умудрился просеменить без перекуров. Дальше -- хуже. Через каждые
десять метров приходится ставить пачки на землю, чтобы руки не отвалились. Плечам и
позвоночнику -- ничуть не лучше, но помочь им я не могу. После каждого привала я прохожу
всё меньше шагов, а пиздовать мне аж на девятый путь.
Наконец, доковылял. Вот он, родимый. Стоит. Проводники лениво проверяют билеты. Москвичи
и одесситы вышли на перрон покурить перед сном.
Добрый вечер! Возьмёте газеты до Брянска? Четыре места. Нет, не порнуха. Сколько?
Двадцать. Заноси! Разрешите пройти! Давай наверх! Ох и тяжесть! Вот деньги. Пятнадцатый
вагон, проводница Люся. Спасибо! Вам спасибо!
Вот, собственно, и вся работа. Можно идти домой.

16 мая
00.30
Придя на вписку, первым делом поставил кипятиться чайник, вывалил на сковороду
недоеденный рис и начал подсчитывать улов: три стандартных пивных бутылки (12-15 копеек
за штуку), одна из-под пива-ерша "2000" (18 копеек), две от джин-тоника (по 10 копеек)
и, напоследок, в кустах возле мечети обнаружил "бомбу" из-под шампанского (5 копеек,
только не везде принимают). Т.е. даже при неблагоприятном тарифе у меня железно хватает
на феодосийскую или каменец-подольскую "Приму" (около 40 копеек) и
четвертинку "Украинского" хлеба (30 копеек). При идеальных раскладах я смогу купить ещё
бульонный кубик за 25 копеек. Имеется в наличии: рис (где-то пол-кило, не считая
разогревающегося на сковородке), сахар (много), чай (достаточно) и сигареты с фильтром
(примерно пол-пачки). А это значит, что даже если не удастся завтра (уже сегодня)
напроситься на отправку, то сутки я проживу безо всяких напрягов.
Кстати, надо сообщить Ильичу номер вагона. Алло! Не спит. Обрадовался. Молодец, говорит.
Приглашает к двум часам на Куренёвку. Заебись!
Заливая сладким "Батиком" наполненный горячим рисом желудок, я блаженно улыбаюсь,
предвкушая грядущие события. Но мечтаю я не о жратве. А о том, как завтра после работы
ко мне заедет Дима, как мы сядем на восемнадцатый трамвай и знакомый кондуктор откажется
от денег, как я буду ждать у немецкого посольства или возле почты, а Дима пойдёт к
бабушке за кетамином. Потом мы вернёмся на Олеговскую, захватим пенку и, с заряженными
баянами в карманах, попрёмся на любимый холм или площадку для выпаса собак. Дима
замажется в плечо, я -- в задницу. Затем я подкурю сигарету, а Дима начнёт рисовать...
И мы увидим, как танцуют звёзды...

ТЕТРАГРАММАТОН И ДУРАК
(поэма)

Вот партбилет.
Дайте сигарет.
Сват-Нарасхват,
Нате сервелат.
(эпиграф)

1.
Пришёл январь:
Ширь-варь.

Пришёл февраль:
Дурь-шмаль.

Пришёл март:
На троих стандарт.

Пришёл апрель:
Стало мало конопель.

Пришёл май:
Кто чем может -- выручай.

Пришёл июнь:
Сопль-слюнь.

Пришёл июль:
Бурбуль-куркуль.

Пришёл август:
Каши хруст.

В сентябре
Все добре-

В октябре
Брови бре-

В ноябре:
Ну и пре!

К середине декабря
Стало всё до фонаря.

А к началу января
Накосили дикаря,
Наварили молока,
Напоили дурака.

2.
Белый-белый.
Светло-бледный.
Жарко-алые белки...
Трясётся.
Шатается.
Своей тени пугается.
Просит пива,
Просит водки,
Просит лимонад солодкий.
Вяжет петли,
Мажет мылом,
Чтобы только попустило.
И вобще:
"Не надо ломки!
Дайте маковой соломки!"

Стали мы его ломать,
Уложили на кровать,
Простынёй скрутили в позу
И загнали паровозов
Штук пять (двойную дозу).

Он утих.
Его раздели.
В попу хором поимели.
Пока ебали --
Вентилятором пугали.
Подвесили головой вниз,
Поставили питательную клизму
Манагуа плодов отборных...
И париков штук пять повторных.
Его распучило,
А нам наскучило.
Присели отдохнуть,
Застрочили хапануть.
Дымом давимся,
На дурака ругаемся:
"Ёб твою мать, дубина,
Приготовься к роли Буратино.
Захотел ширева --
получил жарево.
А сейчас ещё замажем кетамина!"

"Позвольте! -- молвил дуралей, --
Зачем пытаете людей?
Сейчас -- январь.
Записано: ширь-варь.
Потом февраль:
Все дурят курь-краль.
"Февраль -- ПОТОМ!" -- гласит Устав,
И по понятиям я прав."

Ох, как мы разозлились!!!
Сотней стальных коготков в его тело впились,
Две сотни кубов растоптали безвольные мышцы,
Крик в миллион децибел оглушил наше жалкое зло...

Что, сват-нарасхват?
Вот тебе и опиат!
Домахался партбилетиком --
Теперь лежишь стреноженным скелетиком
В кожаной клетке,
Как неисправная марионетка.

Никто не знает, как его дубасило.
Никто не помнит, как нам было весело:
Обрили волосы, а тело перекрасили,
Смешав гуашь в загадочное месиво.

Втёрли в кожу супер-клей
И распяли на стекле...

3.
Когда дурак решил проснуться --
Не смог зевнуть и потянуться,
Не мог привстать -- и так стоял,
Не мог прилечь -- уже лежал.
Вместо потолка -- облака.
Вместо обоев -- контора метростроя,
Кусты, скамейки, городской пейзаж,
Киоски, вывески, восьмой этаж.
Смотрит изумлённо на птицу.
Баян качнулся в ягодице.
Прилип!!!
К окну.
Передней частью.
Притиснут к небу страшной властью.
Ладони обнимают мир,
Сочится кровь из сотни дыр.*
(* Ну, насчёт крови я, конечно, припиздел...)
Bad trip!
Измена!!
Помогите!!!
Своё вниманье обратите,
Как стонет на стекле ублюдок,
Уже теряющий рассудок,
Распятый за грехи людей,
Как тот известный иудей...
Иуда!..
Змей!!!
Всё он, мудила!
Сказал, что здесь дают чернила.
А в результате:
Содом,
Гоморра,
смех,
распятие...

4.
"Господь! Ты видишь это тело?
Ему порядком надоело.
Его изрядно заебало
Мычать приклеенным ебалом.

Господь! Когда меня попустит?
Когда меня к Тебе приплюснет?
На кой я бледный и нагой
Меж небом и землёй никакой?

Господь! Я грешен! Я ширялся!
И вот, как мегалох, попался
На паутину Сатаны,
В плену невидимой стены!

Господь! Молю, приди на помощь!
Дай силу мне и дай мне мощь!"
Просил дурак, как подаянья,
У Бога личного свиданья.

5.
"Дурак! -- прогремело в мозгу дурака, --
Не выкупил главной шизы ты пока,
Что весь целиком состоишь из меня,
И мы, хоть и дальняя, всё же -- родня.

Напоминанье обо мне --
Двести кубов КэТэМэНэ!"

Шепчет дурак Имя Бога.
Шепчет и чует подмогу
В мире, похожем на сон:
"КэТэМэНэ. Тетраграмматон."

Имя прибавило мочи.
Сила расправила плечи.
Зубы -- как сабли наточены.
Член половой -- как меч.

Мышцы надулись.
Жилы натянулись.
Атомы клея распались.
Все остальные -- усрались.

Внутриутробный кетамин
Ебанул, как двести мин.
Брызнули стёкла со всех сторон.
Дурень свалился вниз...
На балкон.

6.
Тут, конечно, сразу все проснулись,
Хором изощрённо матюкнулись,
Сели и воткнули в тишине,
Как Бэтмэн является в окне.

Отдирая стёкла вместе с кожей,
Клочья плоти рвя неосторожно,
Оглядев себя, дурак сказал:
"Классно меня Бог разрисовал!"

Мы молчали...
Он пропел: "Не парьтесь!
Есть трава. Возьмите, раскумарьтесь.
Ну а мне..." (замялся)
"Ширева? Морфина?"
"Не! (улыбка) Этта...
КЕТАМИНА."

Tweet