Блять, о чём меня только не просили друзья за всю мою жызнь! И от девки надоевшей избавить путём совращения, и денег взаймы даже… Но Аннанепескули Аллабердыев переплюнул нахуй всех.
Жил я тогда в Туркмении, в городе Мары. Кто знаком с историей - знает, что так называется сейчас город Мерв, через который проходил Великий шёлковый путь. Город этот находицца в самом центре пустыни Каракум, и в 1995 году ему исполнилось 2500 (!) лет.
Вечером ко мне зашёл друг Аннанепес. Он, как всегда, открыл мой холодильник, вынул кусок копчёного сала, присланного бабушкой из деревни, нарезал нихуёвыми ломтями и с тихим шёпотом: "Вай, шикалаааат! Аллах не видит, он спать уже лёг, машалла", стал его жрать. Я заварил чай (зелёный, номер 95, Самаркандский, о, песдетс, как давно это было!), развалился на подушках рядом с Аннанепесом, достал чек ханки, намазал ею края пиалы, достал аккуратно околоченный электродный стержень, и поставил его на горелку.
Нажравшись, Аннанепес громко рыгнул, выразив этим благодарность хозяину дома за гостеприимство, вытер ибло тюбетейкой, и мы начали курить ханку.
Подносишь электрод к нанизанному на шпильку янтарному кусочку, дым струится вверх, через трубочку делаешь охуительную затяжку, отхлёбываешь большой глоток чая, чувствуешь, как чай с ханкой проходит через твоё нутро большим тёплым водопадом, и только после этого выдыхаешь горьковатый ароматнейший дымок. И делаешь ещё пару больших глотков чая, смывающего в тебя с краёв пиалы непередаваемый вкус этого божественного дара… Разве баян с героином, или дурацкие марки, или ядовитые колёса, наспех запитые пепси-колой могут сравницца с этой волшебной минутой, когда, запивая затяжку ханки чаем с ханкой, начинаешь чувствовать горячую волну кайфа, по позвоночнику пробегающего до головного мозга, вспыхивающего там ярким светом, сбрасывающего с глаз пелену земной суеты и расходящемуся потом по всему телу! Гм… увлёкся…
Докурив, мы отложили в сторону трубки и электрод, и Аннанепес поведал мне о своей проблеме. Я и не подозревал, что этот сын незаконнорожденного ишака сейчас начнёт втравливать меня в одно из самых сомнительных мероприятий в моей жизни.
Итак, он был приглашён в далёкий аул в самой жопе Каракумов на праздник по случаю окончания сбора хлопка. И, между прочим, впрягся поддержать честь своего тохума (клана), участвуя в скачках на верблюдах. Впрягся, конечно, предварительно укурившись до астрального состояния, так как при росте 170 см и весе 160 кг шансов на победу у его тохума было ноль целых и хуй десятых. И он слёзно умолял меня, как друга и мусульманина (бля!) заменить его в этом ебучем турнире, обещая за это чек пакистанской ханки с выдавленным на нём глазом пророка Мухаммеда.
Надо сказать, что мусульманин из меня хуёвый. Разве что хуй обрезанный только, вот и всё мусульманство фпесду. Когда мне было пять лет, мой отец, суровый правоверный перс, собрал хуеву тучу родственников человек в триста, привёз муллу и совершил над моим хуем это надругательство. А когда он умер ( не хуй, блять, а отец ), моя абсолютно русская мама отвела меня в церковь, и грязный поп в побитой молью рясе, с сальными волосами и трубным гласом, окрестил меня. Да и на верблюдах я ездил маловато, в основном с тем же Аннанепесом из аула в аул в поисках качественных наркотиков, так как даже "Нивы" безнадёжно вязли в Каракумских песках. Но за пятиграммовый чек пакистанского терьяка высочайшей пробы, который было тогда достать сложнее, чем автомобиль, я тогда был готов предстать хоть папуасом и оседлать самого шайтана. И вот я согласился.
Приехали мы в ёбаный аул, носящий название Догры Ёл ( Верный Путь ), рано утром. С минарета гнусным голосом гундосил муэдзин, и на улице никого не было. Все творили намаз. И только у глиняных заборов лежали неподвижно огромные волкодавы породы алабай, известные тем, что никогда не лают. Это было что-то около десяти лет назад, СССР только отдавал концы, и над несчастной Туркменией медленно, но уверенно всходило солнце Великого Туркменбаши, которого тогда называли просто председателем ЦК Компартии ТССР Сапарчиком Ниязовым.
Мы с Аннанепесом вошли во двор одного из домов. Кругом была тишина, над всем двором по навесу вились виноградные лозы, создавая тенистую прохладу. На топчане рядом с горелкой торжественно восседал аксакал в огромном бараньем тельпеке на голове, в роскошном халате, расшитом золотыми узорами, и с единственным желтым зубом во рту. По двору витал аромат очень хорошей ханки. За дувалом ( глиняным забором ) виднелась корма блестящей чёрной "Волги" с блатным ашхабадским номером 77-77. Нихуёво, подумал я. Иномарки тогда уже встречались, но крайне редко, а "Волга" ещё была символом немереной приподнятости владельца, тем более в глухом Каракумском ауле.
Старпёр оказался Аннанепесовым прадедом, и было ему 97 лет. Звали его Дурдыгылыдж-ата, но все его называли просто Дурды-кака ( какА по-туркменски "папа" ). Мы разместились на топчане рядом с этим ископаемым ( ниибацца честь, между прочим ), курнули с ним охуенной ханки ( честь ещё более ниибическая ), и тут в процессе беседы бронтозавр Дурдыгылыдж стал въезжать, что скакать на его лучшем и любимом верблюде намерен именно я. Он охуело посмотрел на моего друга и произнёс следующую фразу на туркменском языке:
- Вай, правнук мой Аннанепес, сын внука моего Джуманазара, внук сына моего Гурбандурды, пусть плюнет Аллах тебе на голову! Вай, я уже много раз говорил своей жене, твоей прабабке Бахаркумыш-эдже, что проживание в большом городе плохо влияет на твою голову. Вай, как ты мог подумать, что я разрешу какому-то гяуру (это мне, блять! Гяур - неверный) даже просто подойти к моему любимому верблюду, не то чтобы позволить ему представлять на нём честь моего древнего тохума, недостойным уродом которого к радости шайтана ты тоже являешься! Вай!
Я тут же почувствовал, как кипит оскорблённая кровь моих правоверных иранских предков. На туркмена я не похож, это уж точно. Да и на перса, откровенно говоря, тоже не очень… Но Аннанепес начал долго и нудно убеждать старого идиота, что я самый что ни на есть мусульманин, что я нихуйёво говорю по-туркменски, что я творю намазы ( песдел, гад )… Мне даже пришлось продемонстрировать маразматику свой обрезанный хуй ( не песжу! ). Реликт с минуту разглядывал мой хуй, довольно поцокал языком, старый пидор, и повёл меня знакомицца с верблюдом. Кровь перестала кипеть.
Холёного двугорбого монстра звали Чалт Ёлы Пейкан. "Быстрый Путь Стрелы" по-русски. Ибануцца. Ещё бы назвали Железной Арбой Летящей С Громким Шумом По Железному Пути, ебланы… Мы с ним сразу друг друга возненавидели, а он меня ещё и презирать сходу начал. Двигая челюстями, урод презрительно разглядывал меня, как будто говоря: "Ну, песдетс твой настал, паршивый худой гяур! Не рад будешь своей ханке". При Дурды-кака я не осмелился непочтительно отнестись к животному, и стерпел.
"Посмотрим ещё, кому песдетс, ты, помесь гиены и шакала! Не смотри, что я худой и вечно обкуреный" - так думал я всю дорогу до базарной площади, где уже собрался народ для состязаний. Ехали мы туда на ишаках, так как на машине нельзя - традицыя, нахуй…
На охуйенных размеров площади стоял полный песдетс. Трубный рёв верблюдов, ишаков… Вы никогда не слышали, как орёт верблюд? Так вот - вопль ишака по сравнению с этим просто ночной шёпот любимой женщины. Визжали сурнаи, лязгали струны дутаров, гремели барабаны, стоял дым от огромных казанов с пловом и бараниной, резкая вонь хлопкового масла… Кругом запах ханки… Чурок понаехало немерено, со всей Азии. Я даже видел пиздоглазых бухарских и самаркандских узбеков в угловатых тюбетейках и вонючих полосатых халатах.
Замечу, что меня тоже заставили переодецца. Я стоял в сапогах, ниибацца широких шароварах, в ватном халате и тяжеленном бараньем тельпеке на голове, а под тельпеком была ещё тюбетейка, чтоб башка не сгнила к хуям. Маскарад, блять…
Лето. Каракумы. За 50 градусов жары. Я укурен до полной инопланетности и охуеваю от адской жары, усугубляемой всем этим одетым на меня дерьмом. Джыгит, блять… Толпа туркмен стояла вокруг и падала от смеха, показывая на меня пальцами. "Гяур!" - орали они. Ну, сцуки, я вам покажу, думал я. Ещё этот ебучий Пейкан стоял рядом и косил на меня презрительным взглядом. Песдетс, короче…
Под торжественный грохот барабанов я и ещё пара десятков джыгитов повлезали на верблюдов. Мулла догундосил молитву, аксакалы в поледний раз провели жёлтыми от ханки ладонями по ёблам - и понеслась!
Блять, вы никогда не пробовали скакать на верблюде? И правильно. И ну его нахуй. Ебаный Путь Стрелы помчался так, будто ему в очко сунули всю верблюжью колючку в Каракумах. Трясло песдетс, мои укуренные мозги лопались от жары и пыли, поднимаемой другими верблюдами, визги джыгитов и звон колокольчиков довершали картину. И тут Пейкан начал трясти сракой с целью меня свалить нахуй на песок. Я вконец озверел и начал пиздить его меж глаз спецыальной нагайкой с колючим хвостиком на конце, которую мне втайне от Дурды-кака всучил Аннанепес.
Изнеженная тварь охуела! Непривыкший к такому жыводёрству ебучий верблюд понёсся ещё быстрее, и уже начал настигать всех уебанцев, скачущих впереди, так как, ясен хуй, мы были последними. И тут мной овладел жокейский азарт. Машалла, подумал я, и начал пиздить корабля пустыни ещё сильней. Это принесло результат - через короткое время мы с ним под улюлюканье джыгитов обскакали к хуям почти всех, и только спина Худайберды из соседнего аула подпрыгивала перед моими охуевшими от такой скачки глазами.
Я уже приговаривал "Давай, Пейканчик, в рот тебя ебать, сцука двугорбая, поднажми…", не забывая при этом нещадно его пиздить, уже маячил на горизонте финиш, я окончательно расслабился… А зря.
Коварная скотина всё чувствовала, и, улучив момент, вдруг на полном скаку остановилась как вкопанная, и со всей дури тряхнула сракой! И я вылетел иблом прямо в бархан, потеряв в полёте нагайку и тельпек. "Раздавят, сцуки, как тушканчика" - промелькнула мысль.
Откатившись в сторону и убедившись, что опасность миновала, я поднялся на ноги, выплюнул изо рта песок и стал ждать. Ко мне на двух ишаках уже мчался верный друг Аннанепес с каким-то другим чуркой. Подлетев, он тут же сунул мне косяк, мы пыхнули, и решили, что это всё хуйня. "Ты настоящий джыгит!" - сказал он мне. Нихуясе, подумал я… Мне всё равно было стыдно.
Верблюд оказался настоящим падонком. Нагадив, он съебался под защиту старого гандона Дурды-кака, и уже стоял в тени, пожёвыя колючку. В его ехидных глазах ясно читалась мысль: "Ну, хуйли, гяур? Говорил я тебе - не суй ибло туда, куда Макар хуй не совал. Абрек ёбаный, нахуй… Чемпион, фпесду"…
Вот… А чеком полученной ханки я ни разу не поделился с Аннанепесом, выкурив её в одну рожу. Пошёл он фпесду. Злопамятный я…

Tweet