Все началось с выщипывания бровей. Когда от них ничего не осталось - я решил побрить грудь. Потом ноги. На все, про все у меня ушло около трех часов. Из зеркала теперь на меня смотрел совсем другой, незнакомый человек - покрытый легким красноватым раздражением по всему телу. Решив незамедлительно закончить начатое, я остриг под корни волосы на голове и между ног. Дело осталось за малым - надо было обскоблить спину и задницу. Я торопился. Уже темнело, а значит скоро с работы вернется сестра. Мне хотелось удивить ее. Банальный инцест нас уже не возбуждал.
Ради сестры я пойду на все. Идея гладко выбриться пришла неожиданно. Выщипывая перед зеркалом брови, я морщился от боли и периодически бил ненавистный пинцет о край раковины. Это помогало, но ненадолго. В какой-то момент мне пристыло издеваться над собой, и я одним махом сбрил бровь. Получилось интересно. Это возбуждало. Жаль, я не умею отсасывать сам у себя. Иногда было бы очень в тему. Сестра, правда, сосет знатно, но ведь всегда хочется большего. Не знаю, как насчет сосания, но вот ее жопу я точно никогда ни на что не променяю. Сначала обычно я ставлю ее раком и вылизываю терпко пахнущую дырку чуть выше того места, откуда четыре месяца назад вылез мой племянник и сын Костик. Потом я слюнявлю указательный палец и медленно ввожу его внутрь, преодолевая сопротивление упругих, гладких стенок. Сестра стонет и просит впихнуть глубже, раздвигая руками ягодицы, чтобы мне было лучше видно, как ее жопа поглощает в себя одну фалангу за другой. Некоторое время я дрочу ее задницу - до тех пор, пока она не начинает судорожно сокращаться всем телом и издавать рычащие звуки. Это значит - можно начинать. Я беру толстую восковую свечу, заранее припрятанную под матрац, и чуть ли не полностью загоняю ее в готовую на все дырку. После такого пируэта сестра обычно падает на колени. Я пристраиваюсь сзади и через силу ввожу свой твердый залупастый член в свободное дупло. Сестра обожает, когда я ебу ее сразу в обе дыры…
Пару дней назад, в момент предельного возбуждения, неожиданно в соседней комнате заплакал Костик. Он ревел долго и протяжно. Сестра все-таки еще и мать. Инстинкты брали свое - я это чувствовал. В бешенстве я вскочил на ноги и с обосраной свечей в руке ворвался в детскую. Почуяв запах говна, Костик притих. Не понимаю, почему дети так любят играть с какашками? Сестра потом целый вечер ругала меня за то, что я вымазал ее калом стенки Костиной кроватки. Но мне кажется, что ребенок лучше родителей знает, чего ему надо. И, в конце концов, я же ведь отец, а, значит, имею право вмешиваться в воспитание своего родного сына.
Эх, сестренка!.. знала бы ты, как я люблю твое тело, твои мысли, даже твою мочу. Я люблю всю тебя - без остатков и оговорок. Единственное, чего мне не хватает в жизни - умения отсасывать самому у себя. Но я уже давно тренируюсь, и, надеюсь, что скоро добьюсь положительных результатов. В крайнем случае, подкоплю деньжат и ампутирую себе пару нижних ребер. Ведь именно они мешают согнуться, как надо. За последние недели я стал более гибким и выносливым. Если раньше меня хватало на две палки подряд, то теперь я иногда делаю четыре. Занятия йогой явно идут на пользу. А ты, плутовка, любишь, когда я дрючу твою жопу непрерывно несколько часов. Но больше всего ты тащишься, слизывая с головки моего обмякшего члена смешанное со спермой говнище. Ты любишь все. Ты настоящая шлюха. Такие женщины сильнее всего возбуждают мужчин и привязывают их к себе. Для мужчины нет большего блаженства, чем видеть раскуроченное, вывернутое наизнанку и смазанное пахучим коричневым дерьмом очко возлюбленной, из которого стекают по ляжкам мутные струи сперма. Если я долго смотрю на такое, то во мне происходит нечто невероятно - я теряю разум. Чуть ли не всей пятерней я настойчиво стучусь в твою рабочую, безвольную задницу. Попеременно я максимально глубоко засовываю пальцы то в одну дырку, то в другую - до тех пор, пока весь кулак целиком не уходит в горячую от желания и истомы пизду. Я ощущаю, как в костяшки сжатых пальцев упирается твоя пульсирующая, набухшая матка. Ты лежишь с распахнутыми глазами и смотришь куда-то мимо меня, сквозь весь этот неинтересный, монотонный мир, наполненный жалкими людишками, неспособными даже на то, чтобы получать от жизни удовольствия. Ты не такая, как они. Ты другая.
Рядом с тобой, сестра, я понял, что такое свобода. Ты помогла мне забыть все прочитанные мной глупые книги. Ты научила меня делать то, что я хочу. В моей жизни больше не существовало правил. Только желания. Только страсть и бесконечная похоть, ставшая высшим проявлением моих, наших чувств.
Два раза в неделю ты уходишь на работу, и я остаюсь один. Однажды ты пригласила меня с собой, но увиденное мне не понравилось. Мы зашли в подвал какого-то старинного особняка. Там уже собралось много народа. Все ждали тебя. Ты была для них Богиней. Они по очереди подходили и, встав на колени, целовали твою руку, после чего клялись умереть за тебя. Потом вы молились, с каждым словом все сильнее и сильнее отдаляясь от меня. Люди, окружившие тебя, зачем-то начали срывать с себя одежды. Каждый из них хотел дотронуться до твоего тела. Я не выдержал - и убежал. Я до сих пор не понимаю, зачем тебе нужна эта работа, для чего тебе все эти люди?
Однажды ты принесла домой двухлитровую банку крови, и попросила меня умыться ею. Я послушно исполнил приказ. Это была кровь ягненка - по крайней мере, ты так сказала. В ту ночь мы зачали нашего Костика. Пока ты носила ребенка, мне особенно сильно хотелось ебаться. И ты позволяла делать все. В последние месяцы беременности ты любила, когда я клал тебя на кафельный пол в ванной животом вверх и ссал. Мне тоже было прикольно видеть, как струя моей мочи разбивалась о твой огромный живот. Это заводило нас обоих, и мы трахались прямо в луже, прямо на кафельном полу. При этом ты стегала меня по щекам и с такой силой дергала свой клитор, что мне казалось, будто ты хочешь вырвать его с корнем.
Ах, сестра… мне всего восемнадцать лет, а я столько уже пережил, находясь рядом с тобой. Благодаря тебе, я стал взрослым еще до того, как осознал полноту своего счастья. И вот теперь, стоя перед зеркалом с бритвой в руках, я вижу внутри отражающего стекла мужчину, а не хлипкого подростка, мечтающего о материнской ласке и боящегося отцовского гнева. От родителей мы избавились в самом начале нашего великого пути по жизни. Я хорошо помню последние слова матери:
- Береги сестру, - прошептала она, захлебываясь кровью. - Вы должны подарить миру сына.
Родители добровольно принесли себя в жертву нашему счастью. Отца убивала сестра. Мать резал я. На следующий день сестра научила меня ебаться. Мне тогда было одиннадцать лет. Ей уже исполнилось двадцать семь. Родителей мы хоронить не стали. Помнишь, сестрица, как мы распиливали окоченевшие трупы в перерывах между оргиями, которые ты и твои слуги устраивали в честь нашей с тобой свободы? Ты тогда сказала, что мне незачем больше ходить в школу. Я очень обрадовался, и на протяжении нескольких недель не вылезал из постели, попеременно пробуя всех приходящих к нам в дом женщин. Это было прекрасно! Но именно тогда до меня дошло - лучше тебя нет никого на всем белом свете.
Я не могу обходиться без тебя ни минуты. Когда тебя нет - я разговариваю с твоим образом. Теперь ты стала уходить на работу вместе с нашим сыном, чтобы с пеленок приучать его к ритуалам. Когда он вырастет, то обязательно станет правителем всей земли, всех стран и населяющих их людей. Ради этого и умерли наши родители.
---
- Вы видите? - указывала на меня стоящим в дверном проеме врачам сестра. - Опять началось. Я даже не могу оставить в квартире ребенка, когда ухожу на дежурство. Он ведь может убить Костика точно так же, как три года назад прирезал отца и мать. Не понимаю, как вообще его выпустили из клиники? Вы только посмотрите… Он сделал себе обрезание.
- Господи… что же это? - запричитал мужчина постарше, тупо уставившись на меня своими бегающими глазенками.
- Вы это называете шизофренией, доктор, - ответил я, растирая по ляжкам липкую кровь.
- А как это называете вы? - обратился ко мне более моложавый врач, видимо, решив сгладить свое появление ни к чему не обязывающей беседой.
- Ты мне зубы не заговаривай, - свирепо выкрикнул я и вытащил из-за спины руку со сжатой в кулаке окровавленной бритвой.
Прежде, чем меня скрутили, я все-таки успел полосонуть отточенным железом по чьему-то мясу. В следующее мгновение я провалился в пропасть аминазинового сна. Мне грезилась стоящая раком сестра, которая похотливо засовывала палец к себе в задний проход. Мы теперь, наверно, увидимся нескоро. Но тем теплее и страстнее будет наша встреча.

Алексей Рафиев