28 июля 2004 года.

Ну здравствуй, Рита моя, держу письмо от тебя, целую, плачу, руки свои целую, письмо целую, и плачу…и слов не нахожу чтобы выразить…(буд-то бы муза какая пархает над мной да приговаривает: "Первый раз мне такой попался: хоть бы словечко сказал - как все равно немой".)…да и хуй с ней с незримой музой , мне ли пенять то…милая моя, хотя бы из самолюбия я с ней не спорю, ведь постоянные восторги так обеднили ее лицо и сделали его мятым как одежда у тех, кому не во что переодеваться, кому все похуй, кто покончив с визитами, берет перо жирными от курицы руками, тычет им в лист, кричит: "Явись, сука!", а когда та является, плюет в нее черешневымы косточками, хохочет, снова плюется и так до тех пор пока в голове у него не родится чего-нибудь этакого…
Принцесса Матильда моя, вот все спрашиваю я себя любишь ли ты меня хоть чуть, угодно ли тебе мое отсутствие, думаешь ли еще так: "..,а я туда вхожу, покуда, блядь, захочу…", говоришь ли еще внезапным своим кавалерам: "…ах, ваше отчаянное положение решительно ни хуя не стоит…"?
(Пиздатейшее письмо твое читаю сотый раз, брожу как вино, становлюсь предельно счастлив.)
Кстати, сегодня я двоюродную сестру твою Плашу встретил (она, кажется никогда не перестанет меня преследовать) и, право, не помню о чем мы…да, впрочем, хуй с ней…как говорила матушка: чахлый цветок, дряхлеющий от зноя дневного…ты уж скажи ей, как увидишь, чтобы уж не выздоравливала. И пусть не тревожит. Сука! Моя любовь ревнива!
Скажи ей пусть больше к Блядовым не ходит. Стыдно, как право, стыдно за нее…влезет на стремянку и орет: "…нет, ну вы посмотрите, какие здесь есть хорошие книжки, очень, очень, очень, очень, очень хорошие книжки…". Не перед Блядовым стыдно - перед собой! Как говорит про нее Михаил Эмилевич - сука редкая, хоть и живет, главным образом, для любовников.
Блядов?
Человек со всех сторон положительный. И авторитетный. И не упрекает меня как ты, совесть моя, витееватостью мысли, говорит, что обнаруживает во мне тонкий вкус к цветам. Такой дуся! Одна случайная кокотка домогалась меня как-то в присутствии, так он отвел ее в сторонку, шепнул что-то на ухо - и поминай как звали.
А каких блядей в клубе пестует!
Charmant!
А вот милое сердцу письмо твое принесли ко мне как раз после того…я накануне всю ночь ставил эксперименты с помощью двух бутылок Шато-Леовиль Лескосес и куска вареной лососины…той самой, что Тушенька третьего дня в "Николаевском" у еврея Абрашки за пол-унции белого выменяла, экая бестия…не зря брателло мой Андрютка, царство ему небесное, еб ее родимую пока черту душу не отдал, пока типа, блядь, не преставился…Бедный мой бастард Андрютка…
Любишь ли меня, лада моя? Валькирия моя! Я - твой, блядь, Рагнар, Аскольд, Дир, Мегаебырь твой ,твой Один, твой Мегахуй! Молю: не дыши на меня холодом соленым, не целуй не-меня когда далеко от тебя цветы, книги и наши любимые вещи…ну, ну, полно мне…
Девица Балясина тут про тебя сплетничала. Говорила, что ты , дескать, с Ангелиной Течкиной знакома? Дескать вы с ней и с Верушкой у "Вацлва" в кредит рисовый сок пьете? Так я схожу уплачу. Но ты уж, радость моя…
Прости, прости меня, милая, не вправе я так, прости…
Шарлю велел тебе кланяться. Говорит, что человек ты непременно хороший, коли такого как я… да и cия мысль естественна, как говорил один французик, кто ее постигнет - тому она и достанется…блядь такая! Так я схожу уплачу, а?
- Боже мой! Какой вы друг! - говорит Шарлю. - да вас сам бог на землю послал! А вы тушуетесь!
- Полноте, перестаньте, полноте…
- Ну, ну, будет вам.
- Полноте…
- Только вы непременно проводите нас. И дайте честное слово, что останетесь с нами.
- Даю.
- Сода в вас, по-моему, влюблена. И Янна тоже.
- Шарль Юрьевич…
- Бросьте, бросьте вы это свое Шарль Юрьевич. Мы с вами, черт возьми не в собрании! Там то мы все под Блядовым ходим, а здесь, любезный мой, я список кораблей прочел до половины…
- Да идите вы на хуй! Блядов - это гениальный политик.
- Сучий потрох - вот он кто! Язышник!
- ?
- !
Собор-Полетаева возникла как темный ангел - вся черная, стальная; в ее руках дремал розовый полуперс, в ее ногах пульсировали голубые вены.
- Ну, ну, мальчики, окажите уж мне beaucoup d'estime, не спорьте попусту.
- Que voulez-vous?
- Сущетвовать, мои милые des imbeciles.
- Сама имбицил!
- Разумеется.
- Любимая, а есть ли известия от Соды? Недостает слов…
- Помилуй, Шарль, насилу нашла. Ее пришлая старушка перекрестила, а та деру! Бежит по улице, визжит, что твоя кофемолка, Христа недобрыми словами поминает, но entre nous, два млодых человека, студент и офицер пытались ее поймать, так она их…
- Hy, voyons…
- Quelle delicieuse enfant!
- Ah, chere…
- Нельзя ей больше saute au madere, пусть водку пьет!
- То-то ей! От нынешней мадеры то даже старика Мышева воротит.
- Oui, oui, oui.
- Oui, oui, oui. (передразнивает) Где ж Сода то?
- В карантине…
- Боже!
- Нелепо, но справедливо. Пусть трахнется с приставом - к утру отпустят.
- Хуй отпустят! У нее вуду-куклу изъяли.
- Боже! Да за вуду-куклу ее в управе пару суток как пить продержат…
- Да как же она двое суток без рыжиков то? Ее же ломать станет! Шарль, ну, что делать? Может быть по твоим каналам…
- Исключено!
- Через жену Мироевского?
- Абсолютно исключено! Я вижу здесь единственный выход: поедет Анатолий, представится мужем. Свидетельства о браке там с него требовать не станут - это главное. Его проведут в управу для попиздеть. Лишь бы Сода не протормозила, а то нам с тобой их двоих вытаскивать придется…
- Ебическая сука! Вот выползет, я ей покажу как вуду-куклы по городу таскать! Запалит нас всех на хуй, пизда отмороженная!
- Ну, ну будет! Себя вспомни. Сколько раз я из-за тебя в говно нырял? Помнишь?
Тут и я начал о чем-то вспоминать (буд-то нашло на меня), вспомнил твои волосы, твой голос, и стал как бы далеко-далеко от того места где находился, вдруг увидел себя шепкой в водовороте жизни и тебя парящей надо мной, и с нижайшим равнодушием смотрящей на меня изподлобья с великим значением и сомнением.
Здесь вынужден прерваться, ибо еду я в управу и пишу тебе, подсвечивая сигаретой, на обороте испорченного бланка куском засохшего собачьего дерьма, которого под ногами в избытке, но дома перепишу набело, а вот уже и подъехали, так что прощай ненадолго…будь вечной причиной моих мук…

Твой ветренный Анатолий.