— Даже так... — Гошнаг смотрела на два раздетых трупа и сложенное рядом оружие. — Что скажете, Пётр Иванович?

— Здоровый какой боцман! И живучий, только в туловище пять винтовочных, видно прямо на наших выскочил, по такому и слепой из винтаря не промахнётся, а узбеку одной пули в сердце хватило. У моряка маузер пустой, у бабая кинжал в ножнах. Маузер там и отстрелял, я ствол нюхал. Клинок чистый, не успел никого сегодня зарезать видно. Ну ты сама говорила, что в отделение они пустые зашли, поэтому участкового подручным средством и удавили. Телефон вроде целый с виду, я шнур посмотрел. В гостинице проверим и Касымову отдадим, если не побрезгует. Нехай обратно в околоток поставит. Упаковывать? А то подводы уже тянутся.

— Пусть с других начинают. Дайте листочек пожалуйста, я кавалеристам нарисую, где овражек. А вас ничего не смутило, Пётр Иванович?

— Что меня должно смутить? Я и мужиков голых видел, и на покойников насмотрелся по работе. Тихо лежат, дисциплинированно, общественное спокойствие не нарушают вроде...

— Передайте карту красноармейцу, пусть ступает к воротам и помогает грузить, а мы с вами ещё пяток минут поработаем для полноты картины. Подержите моряку голову, пожалуйста. Нет, просто подбородок к груди немного прижмите, он вроде не окоченел ещё, боцман наш. Видите? Моряка нашпиговали винтовочным свинцом спереди, но убили-то сзади, выстрелом в затылок, — Гошнаг лезвием штыка раздвинула чёрные кудри на голове боцмана, — почти в упор, просто ободок осаднения не виден отчётливо из-за шевелюры, но он есть. Вот следы несгоревших пороховых газов и свинца оболочки пули, — Талько отёрла лезвие о лежащую рядом тельняшку и сунула её под нос поморщившемуся Булатову.

— Мало ли, как в бою повернуться мог?

— Справедливо. Но только басмач убит выстрелом в сердце из такого же оружия, и тоже в упор, только под углом. Слева направо — как мы смотрим, и наоборот, если от бабая.

— Когда в рукопашном сходятся, и не такое случается.

— В какой рукопашной, если оба в стременах погибли, одежда же рядом лежит, сверху в лесном мусоре, а у узбека на бритой голове ссадины в одном направлении. Лошади их понесли, они чуют, если со всадником что-то случилось. Сейчас я пули выковыряю, и мы их сравним. Должны быть одинаковые, или я — дура бестолковая.

— Сама справишься? Пойду за отправкой послежу на воротах, твои два брата-акробата возвращаются уже, помогут, если что, — майор повернулся, отошёл на несколько шагов сторону выхода со двора, и только после этого досадливо плюнул себе под ноги и негромко выматерился.

— Чем ты индюка нашего расстроила? Мы всё сделали, что ты сказала, митинг сейчас начнётся, последнюю телегу жмуриков загрузили уже... — подошедший Касымов глянул на мёртвых бандюганов: — Ты чего с этими двумя не расстанешься никак?

— Потом отвезут, не на поезд опаздывают, мне надо дело до конца довести. Василий Константинович, а ты чего опять в пальто вырядился, не взопреешь?

— Своя рубаха ближе к телу, да и бутылки в нём не так заметны.

— Какие ещё бутылки?

— Пива же, сами сказали ведь. Я одну купил, как договаривались, а дядя Равиль ещё две. Всего три получается, значит. Вот ваша, и скажите дяде Равилю, чтобы свои забрал, а то у меня в штанах под ремнём холодно получается.

— Получается, что нос качается. Десять метров прошёл и весь изнылся уже, — Равиль скривился. — Я ведь одну для тебя купил, Корепанов, а ты меня вложил сходу.

— Хватить гвалтеть, как Мендельсоны на морковных грядках, помогите лучше. Касымов, у тебя ножик теперь есть, нарежь тельняшку на тряпки, чтобы руки не запачкать. Василий, ты пальто-то своё сними, уже всех убили, никто не украдёт. Держите ему голову крепко!

— Вы что делать собрались, тётя Гошнаг? — Василий побледнел и захлопал рыжими ресницами.

— Мозгов для вас достать хочу немного, тебе полкило хватит на первое время? — Гошка начала проталкивать штык через дыру в затылке боцмана.

— Мне там со дна погуще достань, если не трудно, — подначил Ваську и Равиль. — Не вздумай тут харчами хвалиться, кандидат в красноармейцы. Если в бою товарища ранят, придётся пулю доставать, а иначе под трибунал. Хватит трястись, доктору мешаешь, Корепанов.

— Есть, нащупала! — Талько приложила большой палец к лезвию и вынула штык, чтобы определить глубину нахождения пули. — Мда-а, дотянуться смогу, а вытащить не получится, пальцы-то у меня длинные, но только в масштабах моего роста. Касымов, твоими культяпками и козявки из носа тяжело доставать. Василий Константинович, а ты чего руки за спину спрятал, сукин сын? Приложи-ка сюда... Лови его за ногу, Касымов! Ещё раз без спросу драпануть попытаешься, ляжку прострелю. Я не шучу, ты меня знаешь. Быстро в буфет, принеси ложку столовую, чтобы черенок подлиннее был, да алюминевую обязательно, там есть, я видела. Одна нога здесь, и другая через минуту рядом стоять должна, мы второго пока приготовим.

Конечно, не через минуту, но не больше, чем через пять, обе пули, извлечённые загнутым на конце черенком ложки, лежали рядышком на многострадальном носовом платке Гошнаг.

— Вы там скоро, юные друзья криминалистов? Народ хочет видеть своих героев! — майор подошёл к подобию анатомического театра. — Что новенького дало вскрытие?

— Работы вам дало ещё, Пётр Иванович, нескоро вы из нашего захолустья в свой Краснодар выберетесь. Эту парочку тоже можете отправлять, коли погрузкой занялись. Встретимся в буфете.

— Эко ты майора стреножила, аж губы от злости кусать начал! — на ходу съязвил Касымов, таща на площадь вяло сопротивляющегося Василия. — Да иди ты ровно! Посмотрят на тебя люди пять минут, на пальто заодно полюбуются, где ещё такое в июне на Кавказе ясным днём увидишь?

— Пусть хоть за задницу себя кусает. Нормальный вроде человек, а за кабинетным столом испортился слегка, правильно ты его индюком прозвал. Так, действуем по старой схеме. Стойте и молчите, можете улыбаться и приветственно махать руками. Говорить буду я, — Талько залезла на крыло автомобиля, в котором стоял председатель облисполкома.

— Вот они, наши красные дьяволята! Приветствуйте героев! — Хакурате захлопал в ладоши, слез с импровизированной трибуны и юркнул в дверь гостиницы.

— Спасибо, Шахан Умарович, теперь все будут знать, кто бандитов завалил, ещё бы плакаты с фотографиями повсюду развесили, — прошипела Гошка вслед председателю и тут же скорчила мордашку, подобающую важности момента.

Речь Гошнаг Платоновны здесь приводить не будем, чтобы не утомлять читателя довольно шаблонным набором фраз, отметим только мстительное окончание выступления:

— Расходимся по домам, товарищи трудящиеся и иждивенцы! Завтра с утра встречаемся здесь же. Товарищ Хакурате вместе со всеми заместителями и уполномоченными будет вести приём граждан. Приходите и задавайте свои вопросы, вносите предложения. Не уверена, что всем помогут, но всех точно выслушают. А сейчас попрошу покинуть площадь, забрав с собой объедки, очистки и шелуху от семечек и орешков. Насвинячили тут, а ещё в коммунизм с прежним укладом лезете. Стыдно, товарищи граждане! Мокшей прошу остаться для получения образцов документации, остальные — марш по домам, кому сказано!

— Это ты по книжкам так людьми командовать научилась? — Касымов закурил, глядя как селяне спешно подбирают за собой мусор и растекаются по улицам и переулкам.

— В том числе. Плюс знание народных традиций — пока не пнёшь, ни хрена шевелиться не начнут. Сам-то пеплом не тряси по сторонам, а то быстро наган на метлу сменишь, у советских людей прислуги нет.

— Вот ведь сучка, на всё у неё довод есть, — Равиль поплёлся к урне у дверей гостиницы и аккуратно затушил окурок об металлический обод.

— Я cделаю вид, что ничего не слышала. Идёмте в буфет, надо итоги дня подводить и планы на завтра определять. Один день в политике проработала, а уже устала как собака!

Всё руководство и военачальники перебрались в зал столовой — в буфете к тому моменту уже насмолили так, что опрометчиво залетавшие бздыки тут же падали наземь и немедленно испускали свой вредный насекомий дух. Гошнаг коротко переговорила с буфетчицей Тамарой, взъерошила волосы на затылке её сына, заглянула в подсобку, где новая старая хозяйка уже успела протереть пыль и вымыть полы, осмотрела хитро обустроенную нишу, удовлетворённо чихнула и направилась в зал. Присутствующие тут же притихли, как школьники при виде строгой учительницы, отчего Гошка не смогла сдержать довольной улыбки.

— Я тоже рада, что сегодня многое удалось, и мы не потеряли ни одного человека, а ранения у кавалеристов лёгкие и малочисленные. Спасибо вам всем за дружную и смелую работу. Еcли и дальше так пойдёт, всё у нас получится. Радоваться можно, а расслабляться — нельзя. Узнали, откуда или куда был звонок?

— Из Лабинска. Сначала ваш из отделения звонил, потом ему перезванивали, и тоже из околотка, только уже из Лабинска. Это Кубань и власти моей там нет, — Хакурате развёл руками, а майор, впервые услышавший новость, понурил голову, понимая, о какой работе говорила Гошнаг.

— Может это и к лучшему, Пётр Иванович, — продолжала улыбаться Талько.

— Чем же?

— В Лабинске тридцать тысяч человек, полторы сотни улиц и куча островов на Лабе и Куксе, никакой кавалерии не хватит, чтобы всё прочесать. На живца надо их брать.

— Как именно?

— Смотрите: их реально осталось мало. Двое, от силы — трое. Главный один в Лабинске не останется. Просто потому, что главный. Они не знают, что капитан убит, и оба посланника — тоже. Кстати, эти двое лабинских друг другу не доверяют, и поэтому каждый послал к участковому своего убийцу. Когда те попали на кавалеристов, узбек застрелил боцмана, а потом и себя, чтобы конкуренты не узнали про сокровища. Тут не в политике дело, я думаю, не в турецких кознях.

— В деньгах дело, ясен свет, это и ежу понятно. С деньгами любую гадость затеять можно.

— Разрешите, товарищи? — неожиданно поднялся лётчик. — Я здесь человек новый, но, может быть, вам свежий взгляд и пригодится.

— Говорите, Виктор Аполлинарьевич! — Хакурате закурил очередную папиросу и машинально потрогал повязку на голове.

— Мы с ребятами облетели и Тульский, и окрестности, я принимал участие в обнаружении тайника и в описи извлечённого. Я много где бывал — в Киеве, в Варшаве, в обеих столицах, даже в Берлине и Париже доводилось. Ну не соответствует цена изъятого масштабам здешним, причём наверняка не всё мы нашли. Советских денег относительно мало. Инвалюты больше, да, на неё можно целую эскадрилью новых самолётов купить, а то и две, а вот золото и камни — это за гранью разумного для этой глухомани, прошу прощения у местных жителей. Полные чемоданы, и у кого? У хозяина Дома колхозника и трудящегося? У директора школы? У недобитого подпоручика с шайкой туземцев? Гражданская война давно закончена, народ в подавляющем большинстве своём новую власть принял, особенно здесь, в нищей пока ещё Адыгее, недаром сюда люди со всей страны едут, сами же видите. Так какая сила заставляет этих людей идти на верную смерть против регулярных войск с артиллерией, авиацией и флотом? Это безумие какое-то. На эти деньги могли бы где угодно за границей осесть, ром в гамаке попивать, негров на плантациях палками лупцевать от души и уважаемыми господами слыть, а они коз у крестьян из огородов сводят под высшей мерой. Правильно девочка наша говорит — нужно вытаскивать главарей на свет божий, иначе так и будут бродить, как дрожжи в сортире. Ресурса двигателя ещё часов на двадцать хватит точно, готов к любому заданию. У меня всё, товарищи.

Лётчик сел на своё место, а собравшиеся воззрились на Талько, ожидая, что та привычно всё разжуёт, расставит по полочкам и выдаст готовый план действий — пока, по крайней мере, она не ошибалась.

Для себя-то Гошнаг давно определилась с причинами происходящего, но выдать на люди историю с алмасты, Мышеостом, Ахурамаздой и Ахриманом — верный способ немедленно отправиться в Долгогусевский, разговаривать с художником и пчёлами.

— Считаю необходимым сперва определиться с нашими возможностями, прежде чем поднимать шум и переходить на всесоюзный уровень. Люди из Лабинска могут попросту сбежать, мы ничего про них толком не знаем, кроме того, что сегодня утром они существовали и проявили большой интерес к Тульскому. Достоверной информации о случившемся у них нет — банда и двое убийц уничтожены вместе с участковым. Сил для повторного набега тоже нет, и так отребье собирали, телефонный аппарат вон только что с шеи капитана сняли, но лабинские ничего об этом не знают — и связь может быть нарушена, и участковый может просто отсутствовать в отделении по множеству причин.

Поэтому предлагаю следующее: аппарат возвращаем на место и сажаем у него барышню с милым голосом и правильной речью. На чердаке отделения оставляем засаду их четырёх человек с опытом и хорошо вооружённых. Отряд человек из тридцати укроем у мокшей, там рядом совсем. Переоденем в крестьян, пусть звеньями ходят поблизости, пасечников и лесорубов изображают. У лабинских серьёзного оружия не будет, максимум пистолеты под одеждой и ножи. Цельтесь по ногам или вяжите в рукопашном бою. Обязательно надо живыми брать, иначе ниточка оборвётся. Составы групп сами определяйте. И вот что ещё: тело капитана с собой возьмите, положите на первом этаже, простынёй укройте, рядом графин с водой поставьте, бинтов накидайте и решётку камеры на ключ закройте. Стрелять побоятся, постараются близко подойти. Ракеты пускайте только в крайнем случае. Товарищ полковник кавалерии, я здесь никто, приказывать не могу, вы уж сами как-то дальше...

— Не скромничай. Всё понятно, но женщину где взять? Из мокшей что ли главную? Зачем вообще баба у аппарата нужна? Ой, извини, — женщина? Может и боец сказать, что капитан тяжело ранен, и его сейчас перевозить нельзя, а доктор за лекарствами уехал.

— Приятная женщина вызывает доверие и создаёт видимость глупости и слабости, по себе знаю. Чего вы регочете-то? Касымов, тебе сейчас точно не до смеха будет. Шахан Умарович, мы автомобиль возьмём на полчасика? У меня одна актриса на примете есть, мы мигом обернёмся! Авто нам для шика необходимо.

— Ты сегодня председатель, зачем спрашиваешь? Могу и я повести, можешь аэроплан взять, вот где шику на всю Адыгею будет!

— В самолёте места мало, да и сесть у реки негде, а вы лучше обоз с ценностями и конвоем сформируйте. Учтите, что и в Майкопе охрану усилить нужно, так-то двадцать сабель потребуется, не меньше. Касымов! Палец из носа вынь, воротничок застегни, ремень затяни по форме, это не бандаж для грыжи! Марш за баранку!

— Эх, пропала башкирская голова! — рассмеялся кто-то из чиновников.

— Скоро она его вместо коней в повозку запряжёт, тех кормить надо, а лейтенант сам как-нибудь прокормится, — поддакнул другой.

— Ага! Курей в отделении разведёт, как раз камеры с решётками пригодятся, чтобы птицы не разбежались. А кто нестись плохо станет — тех к высшей мере за саботаж!

— Кырдык башка — и в котелок!

— Тогда уж в казан! И кобылиц на кумыс сам доить будет, не всухомятку же питаться!

— Главное, чтобы с конями не перепутал, а то они привыкнут, без дойки с седлом подпускать перестанут!

— Товарищ полковник! Возьмите Касымова на стажировку в отряд, пока отделение строить будут!

— Напрасно смеётесь, товарищи! Мне приходилось с лейтенантом в одной совместной операции участвовать на Тамани, — полковник подкрутил залихватский ус. — Очень храбрый боец, отличный стрелок и мастер борьбы на поясах. Ну и коня с кобылой никак уж не перепутает, заканчивайте зубоскалить.

— Верно товарищ полковник говорит: такому красноармейцу каждый командир рад, недаром его на севере республики Касым-Батыром в народе кличут, а с Талько они только в шутку пикируются, и на делах это не сказывается, пусть их... Давайте уже и мы делом займёмся, — Хакурате встал из-за стола, и остальные тоже задвигали стульями. Один лишь Василий Константинович, заснувший в углу сразу, как вернулся со двора, мирно посапывал на своём месте, наполовину укутавшись занавеской.




— Куда ехать-то? — насупленный лейтенант включил двигатель и посмотрел на Гошнаг в зеркало заднего вида.

— В сторону города, вдоль реки до острова. Там напротив острова табор и стоит, две версты отсюда всего. Не сердись на меня, для тебя же стараюсь. Чтобы чистый был, опрятный, подтянутый — женщинам такие нравятся.

— Много ты знаешь, какие женщинам нравятся. Да и вся эта история со сватовством — глупость какая-то, я же женатый вообще-то.

— Я тебе сейчас неприятную вещь одну скажу, только не обижайся. Выслушай сначала, а потом головой своей покумекай и сопоставь всё, как я тебя учу, договорились?

— Валяй, насыпай со дна погуще.

— Только без обид. Кто из вас предложил пожениться?

— Я. Ну, раз мы того-этого...

— Ты у неё первым был?

— Какая разница?

— Понятно. Детей она не захотела заводить или ты?

— Причём здесь это?

— Тоже понятно. Про твоё ранение она знала?

— Знала, командование телеграмму отправило.

— И?

— Что и? Написала, что готовится в медицинское поступать, пожелала выздоравливать поскорее.

— А то «и», что за декабристами, если слышал про таких, в Сибирь, где по́пы от мороза слипаются, жёны и невесты поехали из столиц, не из Тьмутаракани вашей, не в обиду сказано. Дворянство при этом теряли и деток по семеро там рожали. А ты здесь и при чине, и при уважении, за сегодняшние подвиги внеочередное получишь плюс орден — дядя Шахан обещал, теперь же ты не в отпуске по ранению уже, а на полноценной службе и комиссию пройдешь. На самолёте летал и мертвяка на себе сколько по лесу тащил, не каждый здоровый так сможет. Короче, Касымов, можешь меня опять сучкой назвать, но жены у тебя нет, а есть только бумажка с печатью. Видишь дома каменные с балконами? К среднему рули, это Бомбаниного отца хата.

К удивлению Гошнаг, со стороны Равиля бурной реакции не последовало. Лейтенант только пожал плечами и вздохнул. Зато цыганские дома вызвали у него неподдельное восхищение.

— Я как-то иначе табор себе представлял. Шатры, костры, гитары и грязные дети голожопые, а тут хоромы царские!

— Всё это есть, чуть вдали, за поворотом, отсюда не видать. Летом они в шатрах живут, а к холодам в дома перебираются. Старики и вовсе круглый год в тепле. Тут три брата главные — Томаш, Стефан и Дуфуня. Дуфуня старший, он баро и отец Бомбаны.

— Ниф-Ниф, Наф-Наф и Нуф-Нуф прямо! Что же эти три богатыря дорогу к своим домам не вымостили до сих пор? Деньги, судя по всему у них немалые водятся, — Равиль свернул направо от реки: — Машину мыть придётся, а ведь проехали с гулькин хвост всего.

— Не ворчи и не нервничай, помою я вашу машину, не переломлюсь, поди. Не хотят они дороги обустраивать, боятся, что переезжать придётся, а лошади везде пройдут. Да и не любят ромы чужаков.

— Так дома-то строят, они не три копейки стоят.

— Года три, как цыганам у нас до тысячи рублей на семью выделяют на обустройство личного подворья. Они и переженились все кто на ком по бумагам, чтобы семей больше получилось. По переписи в двадцать шестом году на весь край с полсотни чавел было, а сейчас только в Тульском тридцать семей за три года нарисовалось сразу. Чего же не построиться? Остановись тут и сиди в машине, я сама Бомбану приведу.

— Помоет она, держи карман шире. Солдатику ведро с тряпкой сунет и пойдёт начальству мозги пудрить, это она умеет! — проворчал Касымов вслед бегущей и перепрыгивающей через коровьи лепёшки Гошнаг. — Сейчас грязь засохнет на ветерке под солнышком, пока они там юбки выбирать в шкафах будут, потом её вместе с лаком отскребать придётся. А парафином натирать Пушкин с Гоголем будут, ага.

Лейтенант достал брезентовое ведро, снял гимнастёрку, закатал рукава рубашки, закурил и пошёл искать поблизости ручей или какой другой источник воды для мытья автомобиля.

Пулемётный взвод кавалерийского полка


Боцман Императорского флота


Анатомический театр


Фильм 1923 года

Tweet