1.

Старпом шёл дальше по коридору первого этажа, держа перед собой обрез с взведёнными курками, но опыт подсказывал ему, что палить сейчас не придётся. Нападающих было всего двое: чудище и мужчина в светлом. Антошу посетитель использовал в качестве живого тарана и щита, чтобы добраться до обороняющегося стрелка и его оружия, что безусловно выдавало в Ланце опытного горнопехотного бойца, а не кабинетного генерала. Игнат даже содрогнулся при мысли, что было бы, окажись у того огнестрел или хотя бы одна граната, или в штурме участвовало два здоровенных человеко-зверя помимо генерала. Дед частично оправдывал себя только тем, что рассчитать силы свои и врага было совершенно невозможно.

По полу стелилась дорожка из частых капель крови, собиравшихся в небольшие лужицы там, где Хуберт замедлял ход, и сливались с потёками на стене, когда немец к ней приваливался. Не надо быть криминалистом, чтобы понять: Ланц тяжело ранен в левое плечо. Следы вели к выходу, минуя дверь в техпомещение, где ещё живой Антоша баловался автоматами групп освещения, мимо закрытой двери директора Олега и заканчивались в поворотном тамбуре с входной дверью и дверью в угловой кабинет с солидной гравированной бронзовой табличкой: «Главный лечащий врач ГБУ РО........ Мариэтта Назимовна».

Игнат на цыпочках подошёл к входной, нажал ручку, боком вышел на крыльцо c примыкающим пандусом для колясок-каталок, и мыльнул за угол, подальше от света дежурного плафона под козырьком входа. Прижавшись к красной кирпичной стене малого корпуса, моряк внимательно осматривал территорию дома престарелых. Прямо по курсу тускло светило завешенное шторой окно сторожки, откуда они выдворилили бутлегера-охранника Антошу, левее перемигивалось окнами здание нового пятиэтажного корпуса — у находящихся там опекаемых в двадцать три ноль-ноль продолжался час волка. Хотя по расписанию отбой в стардоме значился двумя часами ранее, жизнь большей части тамошнего сообщества только-только прошла апогей и радовала обитателей и персонал сочными яркими красками досуга.

Опекаемые и опекуны выпивали порознь и вместе, ели после и вместо шести, занимались любовью где можно и где нельзя, а также участвовали в постоянно действующем республиканском конкурсе «Укради всё, до чего дотянешься!». Грохот стрельбы никого не возбудил, так как два соседних кафе чуть ли не ежедневно соревновались в запуске петард и фейерверков.

Сзади, еле заметно в густой вечерней темноте, мигали светодиодки пекарни и морга. Гонять Ланца, если он успел выскочить на улицу, по двум тёмным гектарам территории никакого смысла не было, и Игнат вернулся в корпус, встав сбоку от двери главврача.

За дверью было тихо, и старпом, присев на корточки, осторожно нажал на рычаг ручки. Дверь была заперта изнутри на стопор, о чём свидетельствовало почти полное отсутствие хода ручки. В кармашке патронташа лежал мультитул, разобрать ручку труда не составляло, но не хотелось терять преимущество в темпе и инициативе, да ещё и Олег Павлович удачно высунулся в коридор из вип-палаты, демонстрируя плотно забинтованное правое плечо и большой палец той же руки — порядок, мол.

Игнат руками показал ему требуемое, и через минуту директор, рвущийся загладить промашку в предыдущей баталии, стоял рядом с огнемётиком и кивал головой, слушая шёпот командира.

— Готов? Погнали! — Игнат с колена засадил картечью в замок, и тот влетел вовнутрь кабинета, оставив на месте притвора красивого, но пустотелого китайского полотна, прореху с человеческую голову. Тут же Олег врезал по двери ногой, ворвался в помещение и очертил длинным свистящим языком пламени полукруг, а моряк, поднырнув под поток огня, взял всё пространство под контроль, поводя стволами обреза из угла в угол.

— Браво! Очень эффектно! Это вы, Олег Павлович, ко Дню Победы номер репетируете? Авиацию и артиллерию на сам праздник припасли? — сидящая за дорогущим офисным столом в кабинете раз в пять больше директорского, женщина в белоснежном халате, даже не поднялась из роскошного кожаного кресла, а только отодвинула чуть в сторону документы на столе.

— Где он? — коротко спросил старпом, не обращая внимания на ядовитый тон Мариэтты и открывая по очереди объёмистые мебельные шкафы.

— Кто — он? Прошлогодний снег? Меня больше интересует, кто вы, почему роетесь в моём личном кабинете, и кто заплатит за дверь?

— Он — это генерал Хуберт Ланц. Ко мне обращайтесь пока просто — Игнат Фёдорович. Кабинет этот не ваш, всё здесь до последнего гвоздика находится на балансе Минсоцразвития. Ему вы и заплатите за дверь. Я ответил на ваши вопросы? Теперь ваша очередь, и поторопитесь пожалуйста, уже пострадали люди. — Старпом уселся на стул напротив главврача, положив на полированную столешницу из акации обрез, кисло пахнущий сгоревшим порохом.

2.

Какое-то время Генка раздумывал, с чего ему начинать поиски: то ли с иконы, то ли с драгоценностей, и неожиданно обнаружил в себе способность ясно и логично мыслить. Стресс тому виной или укус демона поспособствовал появлению новых извилин, то науке неизвестно, но факт оставался фактом.

Камушки и золотишко подождут в ямке, а вот икона могла уплыть далеко, особенно если нагрянет дождь. Дело в том, что вырвавшись на равнину, река резко теряла скорость течения и глубину, а при благоустройстве города русло её значительно расширили во избежание подтоплений в городской черте и в жилых окраинах. Без паводка или долгих ливней река местами мелела настолько, что с берега на берег по камням могли перебежать если не куры, то половозрелые индюшки уж точно. Так как русло ещё и петляет во все стороны, как пьяное, то всё попавшее в воду довольно быстро оказывалось на каменистых осыпях по берегам или даже посередине. Через полтора километра от моста Белая делала особенно большой поворот, больше чем на девяносто градусов, и на широкой отмели теоретически можно было оборудовать небольшой дачный участок. Это место Генка и определил себе конечной точкой поисков, ибо идти по камням было трудно, и местами буйная растительность подступала непосредственно к воде. Радовало то, что людей на берегах не было, рыбы на этом отрезке не водилось, вода даже в разгар жаркого кавказского лета не прогревалась выше восемнадцати градусов и для купания была ещё и мутновата. При этом кладоискатель знал, что его одинокая фигура не привлечёт ничьё внимание, — по берегам периодически шлялись разные геологи-палеонтологи в успешных поисках аммонитов, окаменелых костей динозавров, и в менее успешных, — поставленного в воду пива для охлаждения. Кавказское хлебосольство несомненно негативно влияло на отечественное естествознание.

Опуская детали мини-экспедиции и матюгание босого поисковика, ковылявшего по мокрым холодным камням, скажем сразу, что парсуна нашлась в корнях принесённого рекой дерева на небольшой пологой отмели ещё на полпути к повороту. Ствол коряжины был таким привлекательно сухим и тёплым, что Генка устроился на нём, чтобы вытереть и повнимательней рассмотреть найденный трофей.

Некоторое представление о церковной утвари он имел, набожная бабушка частенько брала его в храм на службу, а по дороге домой объясняла самые элементарные вещи. Отрок радостно кивал и спрашивал, когда пойдут снова, чем приводил старушку в тихое умиление.

Однако интерес малолетнего шалопая к христианству имел под собой исключительно стяжательную подоплёку, — он насобачился тырить заздравные и упокойные свечи и крысячить деньги из кружки для пожертвований. Кроме того, шельмец выучил «Отче наш» и стал гастролировать по торговым центрам, универсамам и рынкам с самодельной иконой, являющую собой вырезанную из библиотечной книги репродукцию картины Рубенса «Похищение дочерей Левкиппа», наклеенную на картонную крышку обувной коробки.

Свечи птенец гнезда Остапова сбывал на рынке, а картонку с голыми дочерьми-блондинками напрокат давал старшеклассникам в школе для естественных телесных утех в пубертатный период.

Всё шло как по маслу, пока староста одного из храмов, озадачившись заметным падением подаяний от прихожан, ни поймал начинающего клюквенника старым как мир способом. Он намазал мёдом тысячную купюру из магазина приколов и положил в кружку. Постояв и полежав несколько дней навытяжку в школе и дома, мелкий жулик разочаровался в христианстве, а также, заочно, во всех остальных религиозных конфессиях.

На выловленной из реки иконе была изображена грустная Богоматерь с мордатым Макаревичем лет четырёх-пяти на коленях. Кудрявая личинка песнопевца была завёрнута в банное полотенце и тянула к глазам склонившейся матери правую ручонку со сложенными «вилкой» пальцами.

(Да простит меня, грешного, Господь, — я просто пересказываю события.)

Искатель приключений достал из рюкзачка махровое полотенце и тщательно вытер находку от тёмной речной взвеси, радуясь, что кипарисовая дощечка, размером примерно сорок на тридцать сантиметров, ничуть не пострадала за время сплава по острым камням. Видимо древесина парсуны за долгие годы стала такой лёгкой, что держалась на самом верху водного потока. Разглядывая выловленный артефакт на солнце, Генка обратил внимание, что он как бы склеен из двух пластин дерева, о чём говорил еле заметный шов по периметру. Ещё его заинтересовали два цилиндрических отверстия с противоположных торцов, уходящие в глубь тела образа, диаметром с палец. Генка, разбираясь в иконосозидании, как индюк в логарифмах, подумал, что это пазы для какого-то крепления, и просто поковырялся в них прутиком перед тем, как завернуть в другое полотенце и замотать в пакет, иначе набившиеся туда песок и камушки поцарапают древний рисунок и снизят цену антиквариата. Какова она, он мог только предположить — явно не десяток евро, раз за неё головы отрывают, как ботву у морковки.

Аккуратно запихнув свёрток в рюкзак, Генка встал с нагретого местечка, прошёлся на всякий случай по каменистой отмели, не обнаружил больше ничего ценного, принесённого рекой, кроме пустой сигаретной пачки и использованного презерватива, спихнул их прутиком в воду, пожелав благополучно доплыть до границы республики, жители анклава не очень радушно относятся к краснодарцам и особенно к тамошним армянам.

Повернувшись к мосту, он вздрогнул и резвым кабанчиком метнулся в прибрежные кусты, еле успев прихватить с отмели обувку. Под мостом, на месте, где он курил ещё меньше часа назад, cтояли, оглядываясь по сторонам, два человека в милицейской форме.

3.

— Пошёл вон из моего кабинета, Козёл Фёдорович! — Мариэтта расшеперилась, как взбесившаяся кошка, — допрос он мне устроить решил, говнюк питерский! Иди на х.., я сказала, и мямлика с собой забери своего!

— Зачем мне ходить? Я и так на нём, только ноги свесил. Последний раз спрашиваю по-хорошему: где Ланц?

— Не знаю я никаких Ланцев, старый дурак! Знаешь, с кем ты связался? Стрелять в меня собрался?

— Ага, — ствол обреза с силой упёрся в нос врачихи и старпом начал поворачивать этим рычагом всю Мариэтту на вращающемся кожаном кресле так, чтобы полёт картечи от дульного среза через нос пришёлся в замок двери за спиной фактической полновластной хозяйки дома престарелых. — Что там есть, Олег?

— Джакузи, раковина, стиралка, биде, писсуар, мини-бар и всё такое, я сам только раз заходил, у меня и ключей от этого парадайза нет.

— Тогда готовься жечь праведным огнём плесень капитализма и того, кто в ней прячется.

— Ланц там? Ну!

— Гну! Пошёл на...

Ббабах!!! Эта дверь, меньшая, чем входная, целиком рухнула вовнутрь богаческого санузла. Туда же, распылённый на молекулы и атомы, влетел кончик носа Мариэтты, — старпом в последний момент немного сместил ствол, чтобы не нанести непоправимый ущерб красоте женщине, а эта ранка, пусть очень болезненная и кровоточивая, заживёт через пару месяцев. Однако и этого хватило, чтобы наглость и высокомерие сменились если не раскаянием, то относительным послушанием.

Игнат зашёл в роскошную помывочную, покрутил головой и вытащил из-за стиральной машины бельевую корзину, которую поставил на стол под несколько модифицированный нос главврача.

— Это что? — в корзине были окровавленные бинты, марлевые тампоны, флаконы от перекиси и рукав светлого пиджака в рубчик, сверху выпачканный потоком крови. На дне корзины перекатывались три почти круглых картечины, попавшие в мясо, и парочка расплющенных от попадания в кость.

— Не знаешь, значит? Тогда ушами займёмся, не вопрос, их два пока у тебя, — Игнат приставил пустые стволы к левому уху допрашиваемой и поочерёдно взвёл курки.

— Ушёл он, ушёл. Я его перебинтовала, промедол воткнула, и он ушёл. Не ловите его, он сына моего лечил и не виноват ни в чём.

— Так уж и ни в чём? Охранник сам под выстрел прыгнул? Катя от дверной ручки понесла? На Пасху что здесь творилось? Ещё неизвестно, чем вы сегодня в городе занимались.

— Ерунда это. Во всём виноват майор Хайнц Грот, а Хуберт хотел защитить своего ребёнка и свою женщину. А вы бы как поступили? С Катей у них всё по согласию, просто у Жнецов это дело иначе происходит. На Пасху действительно какая-то чертовщина творилась, согласна, но Хуберт только вчера ночью прибыл, причём он здесь? Не ваши ли, кстати, ему череп проломили и ограбили на дороге? Больше некому же, вроде. Убери ружьё, посмотри, что ты с моим лицом сделал!

Мариэтта подтащила к себе свою сумку, из которой после минуты копания достала зеркальце, а из шкафа рядом с собой — марлевые салфетки, перекись и лейкопластырь.

Директор удивился было, когда старпом сначала выхватил у Мариэтты зеркало, провёл по нему пальцем, лизнул палец, а потом вывалил на стол всё содержимое сумки, но потом понял причину — среди разного женского сверхнужного косметического барахла, связок ключей, экспонатов из секс-шопа, мобильных телефонов, на столе очутились медицинский жгут с красивой пластиковой защёлкой-турникетом, текстильная медицинская бокс-сумочка на липучках и несколько маленьких зип-пакетиков с белесым порошком.

— Всё для опекаемых? Вот откуда у тебя борзянка-то прёт.

— Ничего не докажете. Вы никто, и звать вас никак. Никто и не подумает возбуждаться по такой фуфлыжной самодеятельности, а огнестрел и убийство охранника при исполнении всё перекроют. Дай сюда пакетик, я рану присыплю.

— Да пожалуйста. Сейчас и нос напудришь и остальное съешь, зачем нам морока с судом и следствием?

— Олег, скрути ей руки жгутом и гони в виповскую, мне Тимур как раз звонит, хоть бы там без геморроя, а то у нас личный состав больно непрезентабельный, один ствол с патронами на всех, и Ланц где-то неподалёку пасётся наверняка, не для того он под пули лез, чтобы несолоно хлебавши уйти. Дай мне игрушку американскую, я у входа трубочку выкурю на скамейке и с татарином поговорю.

— Как там у ваc, дядя Игнат? Все планы наметили? Да ну, нафиг? Сильно? Минут через десять буду, я уже почти в центре. Светлая одежда, высокий рост, шесть пальцев, ранение в левое плечо... принял.

Обстановка в вип-палате чем-то напоминала полевой госпиталь. Получивший помощь первым, директор стардома сидел на одной кровати с Мариэттой, загораживая ей выход в проход, на второй, обложенная подушками и валиками из одеял полулежала-полусидела Катя с надкушенным халюжем в одной руке и с бутылкой рябиновки в другой. Несмотря на периодически возникающую гримасу боли, задорная мордашка Рыжей сияла, как княжеский кубок до начала побоища, и Катька шутливо переругивалась с Тимофеем, которому уже заканчивали перевязывать живот.

— Товарищ командир! — весёлая кругленькая санитарка обратилась к старпому с докладом, — у Олега Павловича и Тимофея ранения мягких тканей плеча и живота, контузия мышц. Больно, но угрозы нет, картечь рикошетом и через одежду фактически под кожей застряла. Всё извлекли, почистили, обработали, но удары сильные были, рентген бы не помешал. Через пару недель зарастёт, как на собаках, ой, извините. У Коровкиной левое нижнее ребро точно сломано, ещё пар-тройка сломаны, гематомы, ссадины везде, даже анус кровит. Это мохнорылый её так? Он живой, кстати, дышит мал-мала. Странное дело, дырищи в груди здоровенные, а крови как от раздавленного ежа на трассе. Впрочем, я в беглых приезжих обезьянах не очень, если честно.

— Частично он. Служила или в хирургии работала? Бинтуешь больно ловко и быстро. Зачем трогали его?

— Довелось. И там, и там. По привычке трогали, может он дороже чугунного моста стоит, как Кинг-Конг? За живого-то явно больше дадут, сами прикиньте. Может и нам с напарником что перепадёт от гринписовцев или от Греты этой шизанутой.

— Очень сомневаюсь. Значит, уколы без медсестры поставить сможешь?

— Пфф, обижаете. Что колоть-то? У нас в стардоме только ношпа, папаверин, магнезия и новокаин, да и те по большим праздникам.

— Считай, праздник большой сегодня. Подберёшь? — на колени Колобку шлёпнулась аптечка главврача.

— Ничего себе! Откуда дровишки?

— Одна добрая тётя сделала добровольно-принудительное пожертвование раненым работникам социальной опеки. Поторопись, душа моя, очень надо. Тебя звать-то как?

— Лида. А это Женя, напарник мой. Рукавчики засучиваем, сейчас весёлый комарик морфином ужалит всех, кроме Коровкиной, потому что она на синей кочерге и чуть позже получит диклофенак. Жень, сходи у бабок возьми, в следующую смену отдадим.

— Я давно не Коровкина!

— И что? Лежи тихо, блоха рыжая, нельзя тебе сейчас. Олег Павлович, дайте на пару минут этот жгут моднячий, никуда барыга не денется, нас здесь семеро против одной, а я себе давно хочу для халтур купить.

Никто кроме Мариэтты и не заметил, как чудовище, безжизненно валяющееся на животе, открыло свои огромные красные глаза, посмотрело на главврача, мигнуло и буквально по миллиметру стало подбирать под себя лапы.

Лида-Колобок нагнулась к директору с уже наполненным раствором морфина шприцем, протянув руку за жгутом. В этот момент в палату ввалился Женя, матерящийся на весь свет общеизвестными и отчасти индивидуальными словами и выражениями. Он оскользнулся в луже натёкшей в дверях Антошиной крови, упал в эту лужу на колени и приложился лбом в дверной косяк, рассыпав ампулы диклофенака по грязному полу.

Стоило только находившимся в палате рефлекторно переключить на мгновение внимание на происходящее в дверях, как сидевшая с безучастным видом Мариэтта схватила двумя связанными спереди руками с лотка длинные узкие медицинские ножницы и воткнула их снизу-сбоку в шею Колобка, следующими движениями протолкнув их через сонную артерию в мозжечок по самые металлические кольца, выдернула и ударила ещё раз, чуть в сторону.

Лида завалилась на Олега, дёргаясь как тряпичная кукла и заливая его струёй горячей алой крови, фонтаном хлещущей из смертельной раны.

— Вставай, Хайнц, вставай скорее! — Мариэтта зубами отщёлкнула фиксатор жгута, схватила с кровати так и лежащий без дела карабин, навела на старпома и нажала на спусковой крючок. Промахнуться с двух метров было невозможно...

Хорошо хоть врачиха в оружии разбиралась много хуже, чем в анатомии, а флажок предохранителя находился на верхней отметке «S». Швырнув бесполезный для себя карабин в дальний угол под кровать, Мариэтта подскочила к поднявшемуся на четвереньки майору Гроту и пихнула в сторону разбитого окна. Демон видимо помнил ущерб от залпа лупары и вид Игната, снова целящегося в него, не оставлял выбора. Подхватив когтистой лапой Мариэтту, он запрыгнул на подоконник и попытался другой лапой подцепить прилипшего к расплавленному китайскому пластику полудохлого дитёныша Ланца и Екатерины, но тот только истошно заверещал и укусил дальнего родственника своим кошмаром стоматолога с такой силой, что отхватил мизинец начисто. Ответный удар чудовища превратил Генриха в плоскую дымящуюся лепёшку фарша, а монстр выпрыгнул из окна высокого первого этажа на землю, припустив со всех лап с врачихой на спине напрямик в сторону светящегося в темноте окошка сторожки.

Всё, что успел сделать дед, так это полить струёй пламени фигуры беглецов, отчего на Мариэтте загорелся халат и немного задымила спина монстра. Выпустить эту парочку за территорию стардома — означало не только провал планов, подключение силовых структур и неминуемые разрушения с человеческими жизнями, но и переход противостояния в ту область жизни или смерти, о природе которой преследователи знали крайне мало.

Игнат выпрыгнул в окно, вооружённый только штатовской безделицей, более чем на половину пустой, и надеждой на то, что запертые двери сторожки на какое-то время задержат монстра, и удастся хоть как-то завязать бой до приезда Тимура с табельным ПМ и внештатным Орлом пустыни.

Tweet