По дороге на аэродром заехали за экспертом. Толик обрадовался — едем на аэродром, к любимым «птичкам».

«Юность там прошла! — сообщил он, угощая опергруппу бутербродами с салом — три года после учаги хвосты самолетам заносил».

Бутеры есть не стали — сало это не еда, это закусь — а закусывать нечего.

****

Огромный самолётный ангар, белый высокий потолок. Запах горелого масла и керосина. Тусклый свет ламп, как в морге, только вместо покойников — серые гордые птицы с обрубленными крыльями. Грустно.

Вадим не выдержал и начал гладить фюзеляж штурмовика. Боевая авиация была его мечтой детства. И теперь эта мечта стоит в ангаре и ей обрезают крылья «болгаркой». Мечту сваливают в кучу, разрубая на куски огромными щипцами. Потом дюраль перельют во что-то полезное, хотя во что полезное можно превратить вершину инженерной мысли — боевой самолёт? В банку от «Пепси-колы»?

Поколение «Пепси». Мечи на орала, а боевой самолёт на одноразовые банки.

Казалось, в огромный угол  ангара свалены не обрезки самолёта, а кусочки страны, в которой родился Вадим и в которой авиация была предметом особой гордости. Сколько людей трудилось, чтобы создать  “птичку”, а её ножовкой. В хлам, вдрызг.



А вот и главный палач. Директор и хозяин фирмы, режущей самолёты на цветмет. Молодой, лет тридцати, улыбчивый брюнет, в длинной модной кожанке, дорогих джинсах. Брюнет размахивал руками и что-то пытался объяснял Ване. Слышно было плохо — недалеко, на стоянке ревел двигателем самолёт.

“Неужели летают ещё? — удивился Вадим — с развала Страны он не видел в небе боевой авиации”.

— Ну, он залез в кабину и дёрнул! Что с него взять — алкаш! — негодовал директор — Петром его зовут. Звали...

Ваня кивал, соглашаясь с коммерсом. Любопытен русский человек, в подпитии. Залез в кабину, увидел красную ручку — нужно дернуть.

Коммерс сразу вызвал неприязнь. Не может хороший человек убивать гордых птиц. Не может превращать самолёты в мятые банки. Набрал директор алкашей, они работают за бутылку и еду, а он прибыль в карман кладет. Буржуй и сволочь. Нехороший человек.

Ирочка, ухватив папку с протоколами под мышку, бродила между самолётами. Ей тоже было интересно. Полусапожки на высоком каблуке цокали по бетонному полу, добавляя ритм в какофонию ревущего недалеко самолетного двигателя.



Опер вдруг почувствовал что-то недоброе, обернулся — точно, коммерс разговаривает с Ваней, а сам пялится на Дюймовочку. Неприязнь к нему усилилась сильнее. Незачем на наших милицейских дам смотреть. Свои, барыжьи, есть.. Шлюх себе закажи, бабла, что грязи.

Ирочка осматривать место происшествия отказалась — криминала нет, рабочий сам залез в кабину штурмовика и катапультировался. Несчастный случай или самоубийство — заявила следователь — в обеих случаях «отказной». Не дело следствия.

Ване было откровенно лень — он делал вид, что опрашивает директора. Вадим понял, что писать осмотр ему — больше некому. Опер кивнул эксперту Толику — пошли, мол — и достал из папки бланк протокола осмотра.

Толик, в девичестве — авиатехник, был расстроен видом порезанных на лом самолётов. А видом порванного на части мужика — расстроен не был. Это работа — откуда эмоции?

Погибший — лауреат премии Дарвина. Много таких.

Эксперт поднялся по небольшой лесенке в кабину штурмовика.

— А ножки то вот они! — закричал Толик оперу — пиши: при осмотре кабины обнаружены нижние конечности мужчины. А верхние конечности там — Толик задрал глаза к потолку — где-то кресло еще валяется.

С потолка на оперативную группу и начальство смотрел простой работяга. Вернее, половина работяги. Как он прилип к потолку — было непонятно. Наверное, зацепился чем-то за балку.

— Вкратце — придурок залез в кабину, нормально в кресло не сел, ногами теребил педали. Потом дёрнул рычаг катапульты и...

— И?

— Сработал вышибной заряд. Товарищ полетел за хвостовое оперение. Но высота ангара восемь метров, поэтому не долетел. Если ноги с педалей не убрать — ноги остаются в кабине.

— Погоди, а как рабочее кресло оказалось в списанном штурмовике? — опер сморщил репу.

— Техник не разрядил кресло — а директор — Толик кивнул в сторону комерса — так самолёт принял.

Вадим обернулся. Вместо Вани с коммерсом беседовала Ирочка. Директор улыбался и расшаркивался в реверансах перед следователем. Вадима передернуло от злости.

— То есть фактически виноват этот? — опер кивнул в сторону коммерсанта и Ирочки.

— Фактически виноват этот — эксперт ткнул пальцем в потолок, указывая на половину потерпевшего. А коммерсант — косвенно, он был обязан обеспечить безопасность работ.



Вадим вздохнул и принялся писать протокол осмотра: «Объектом осмотра является производственное помещение (ангар). При осмотре в условиях искусственного освещения в кабине штурмовика обнаружена жопа мужика. С ногами. Стоп. Мужику пришла жопа. Жопа с ручкой? Нет, мужик улетел, жопа осталась. А ручки улетели с мужиком. Стоп, так нельзя писать. Нам разум дал стальные руки-крылья...»

Эксперт Толик, видя муки коллеги, быстро начал диктовать: «Осмотром обнаружено — в кабине штурмовика СУ-24 фрагментированные останки человека, предположительно мужчины, а именно — ноги, таз... ».

Полет мысли соавторов был прерван появлением директора и следователя.

— Здравствуйте — улыбнулся коммерс отбеленными зубами.

— Почему не обеспечили безопасность работ? — вместо «здрасьте» хмуро спросил Вадим.

— Ну я это... Я же...

— Оперативная группа соберёт материал и направит в прокуратуру. Гибель работника на производстве — её подследственность. Прокурору и расскажете — Вадим злился — вашу лавочку прикроют, а с вами будет другой разговор!

— Вадим прекрати! — обычный отказной — возразила Ирочка — «терпила» сам виноват.

Это удар под дых. Ирочка защищает виновника происшедшего, пусть косвенно, но виновного.

— Товарищ следователь, в ваше отсутствие, согласно приказа МВД, старшим оперативной группы является оперуполномоченный — а вы — Вадим почти перешёл на крик — отсутствуете!

Ревность внезапно накрыла Пятницкого, вызвав приступ бешенства.

«В деда пошёл, в лоб контуженный» — говорила про Вадима бабка.

Ирочка молча взяла Вадима за руку и потащила вглубь ангара.

— Ты чего разошёлся? Чего бесишься? — тут отказной обычный, какая прокуратура? Рабочий сам виноват...

Вадим молчал, подбирая слова.

— Игорь нормальный мужик...

— Понравился, да? — выдавил из себя Пятницкий. Это единственное, что он хотел услышать.

— Кто? — стрельнула глазами Ирочка.

— Коммерс в кожаном пальто!

— Может, и понравился — девочка надула губки.

— Ну и целуйся с ним, а я пойду осмотр заканчивать — Вадим смешно задрал подбородок и пошёл к Толику.

— Раз я отсутствую — я поехала! — крикнула в спину оперу следователь - у меня дежурство закончилось.

— Куда? — труповозки не было, тело не забрали!

— Меня Игорь отвезёт на своей машине!

— Я  Игоря никуда не отпускал — директор в осмотре участвует, в протокол вписан!

Опер имел на это полное право — он старший на месте происшествия и все решения принимает самостоятельно. Вадим сплюнул и пошёл к злополучному штурмовику.

— Всем здравствуйте! — кто-то громко прокричал на весь ангар — кто здесь старший?

Вдруг, откуда не возьмись, у злосчастного штурмовика появился военный, в НАТОвском камуфляже, синей летной фуражкой на голове и чёрной кожаной папкой в руках. Военный имел звание капитана, идеально начищенные туфли и голливудскую улыбку Джеймса Бонда.

— Он здесь главный — опер! — прокричала Ирочка, показывая на Пятницкого. Следователь крикнула это насмешливо, с долей сарказма. Опер не стал оборачиваться на крик, хотя хотелось что нибудь съязвить в ответ.

— Капитан Миронов — протянул руку военный — старший оперуполномоченный отдела ФСБ по авиабазе.

«Мент зелёному не кент» — Вадим вспомнил народную ментовскую поговорку. Особист в своей жизни встретился в третий раз. Первый — когда украл в войсковой части, снаряженную пулеметную ленту. Второй раз — когда в военном училище неизвестные обнесли компьютерный класс.



Вадим заступил в наряд дневальным по учебному корпусу — по УК. По тому самому, из которого совершена кража самых современных компьютеров марки Пентиум 486. Дневальный «паука» ничего не слышал и ничего не видел, да и слышать или видеть не мог — в его обязанности входило поддержание порядка в курилке и уборка туалета. Компьютерный класс располагался слишком далеко от поста дневального. В момент кражи, Вадим отдыхал лёжа в расположении роты, согласно Устава внутренней службы. А дежурный по учебному корпусу, прапорщик из КУОС, заглотив положенные триста капель для успокоения нервов, спал на топчане в маленьком помещении «дежурки», закрыв учебный корпус на замок.



В особый отдел дёрнули обоих — и дежурного прапора, и незадачливого «курка»-дневального. Прапор пыхтел, краснел, откровенно боясь грядущей беседы с компетентными органами. Вадим «органов» не боялся — скорее, было интересно, как состоится разговор.



Первокурсник прекрасно понимал, что его не отчислят — в роте некомплект курсантов, а наша великая Родина нуждалась в командирах мотострелковых взводов. Ваньки-взводные нужны, Ваньки-взводные важны. Кто будет умирать за Родину?



Опрашивал Вадима главный особист — старый майор, с большой лобной залысиной посреди копны седых волос. В галифе, хромовых сапогах и портупеей майор сильно напоминал старину Мюллера из «17 мгновений весны».



В беседе курсант Пятницкий включил дурака — бравого солдата Швейка — и бодро повторял одно и тоже — не знаю, не видел, не помню, забыл, спал в располаге. То есть говорил правду, только скрыв от органа дознания любовь дежурного прапора к горячительным напиткам. Жалко было бедолагу, приехавшего в Питер учиться из дальнего гарнизона на младшего лейтенанта. Что такой дальний гарнизон — Пятницкий знал на «отлично» — Вадим в таком гарнизоне появился на свет.



— Так пил при несении службы прапорщик Мосейчук или не пил? — грозно спрашивал курсанта майор «Мюллер».

— Пил, товарищ майор — я кипятильник из роты приносил! — тянулся в струнку курсант Пятницкий.

— Зачем кипятильник? — удивился майор.

— Чай Мосейчук пил. Я ему кипятильник приносил — рубил правду-матку.

«Идиот” — подумал про Вадима группенфюрер «Мюллер» — и начал учить первокурсника жизни.

— Есть такая притча — задумчиво сказал «контрик» — однажды встретились министры обороны и здравоохранения. Министр обороны и спрашивает у главного врача страны — Вот скажи, в офицеры набираю самых крепких мужиков. А они двадцать лет прослужат, выйдут на пенсию, лет пять отдохнут — и на кладбище. А ты набираешь себе во врачи больных очкариков, а эти доходяги в девяносто лет ещё практикуют. Как так получается?

«Хорошо — ответил министр здравоохранения — зайди, товарищ маршал, через полгодика, я научным путём это проверю и расскажу. Встречаются они через полгода, главный врач и говорит — провели мы, товарищ маршал, эксперимент. Взяли две группы мышей, одних здоровых, а других больных. Кормили одинаково.

— И? — не выдержал курсант Пятницкий.

— Здоровые умирали быстрее. И всё почему? — майор уставился на курсанта.

— Не могу знать, тащ майор! — Пятницкий щёлкнул каблуками юфтевых сапог.

— Группе здоровых мышей раз в день кота показывали... Понимаешь, о чём я?

— Так точно, понимаю — опять щёлкнул каблуками будущий опер.

Первокурсник ничего не понял, но притчу запомнил на всю жизнь. Впереди было двадцать лет, чтобы понять очевидное.

(продолжение следует)

Tweet