В апартаментах проректора Яков Герц не терял времени зря, — достав из подсобки неисправный телефонный аппарат, он починил его и теперь расхаживал по приёмной, примеряясь, куда поставить, периодически вздыхая, глядя на изобилие накрытого стола. Природная деликатность Яши подкреплялась страхом перед Воронцовой, потратившей немало сил на сервировку дастархана.
— Связь с Кремлём устанавливаешь или прослушку?
— Не, хочу отдельное местное соединение сделать отсюда с ВЦ, чтобы Катенька линию не занимала, когда ей со мной поговорить захочется. Ты можешь у комендантши ключи от коммутатора взять? Там на десять минут работы, могу и тебя из мастерской подключить.
— Кааатеньке... тьху, я сейчас ванильным сиропом отрыгну. Не даст бабка ключи, и не думай даже, — дело подсудное, вдруг ты в Израиль секретные данные про наши станки или про танки на военной кафедре передавать будешь? — Герц пригорюнился и завздыхал пуще прежнего.
— Что, старче, пообещал уже небось новое корыто дворянке своей столбовой?
— Угу. Я ж порадовать её хотел...
— Не печалься, ступай себе с богом к пожарному щиту у столовой и топор там возьми.

— Ломать дверь будешь? Может не надо, я Катеньке объясню всё... — Яшка побледнел от возможных перспектив.
— Не бзди, крестьянин, найдётся твоя лошадь.
— Девчонки, мы на десять минут буквально, не скучайте без нас.
— Далеко собрались?

— Всё приготовил, моссадовец? Ну пошли тогда.

* * *
Начну с Рязанской области. Почему?

В 1974 или в 75 году мы с другом — одноклассником Вениамином поехали перед школой к его деду в Рязань на недельку, проведать старичка и грибов пособирать. Что там ехать до Рязани — то? В 6.30 прыг в электричку, а в 10.30 уже там выпрыг, и это ещё 40 минут в Голутвине ворон считать, пока тягу меняют.

На вокзале в Рязани нас встретил Венькин дед, Егор Егорович, невысокий, подвижный как шарик ртути, светловолосый и курносый дядька пятидесяти с небольшим лет, никак не тянущий на статус праотца оболтуса-старшеклассника. Такой хоть кого сам проведает, а ежели женского полу, то и не раз. Для пущей прыткости и повсюдупролезания Егорыч был оснащён стремительным вездеходом ЛуАЗ-967 с наполовину ручным управлением, ласково называемым Лукерья, а в случае каприза или неисправности, — хохлятская glans penis.

Такое управление у автоамфибии было потому что... и тут я затупил, — Егор Егорович ногу на Войне не потерял, её не лишался, и сказать, что её не было, тоже нельзя. Служил наш герой в инженерно-сапёрном полку (или как там правильно) и 10 мая 1945 под Берлином наступил на мину. Ногу ему до середины бедра отчекрыжили, но по случаю Победы уговорил рязанский потомственный косопузый плотник её не выкидывать, — так и привёз домой в запаянной канистре и на родовом Лазаревском кладбище у могилы жены (она осенью 1941 под бомбёжкой погибла) закопал.
— Как я перед Петром-ключником в раскомплекте предстану? Определит в контору какую-нито, жопу плющить и яблоки райские учитывать, а мне без топора и в раю тошно будет. Чай у них там всякая вода есть, и живая, и мёртвая, не хуже, чем в Политбюро живут небось, приторочат на место.
Охальником дядя Егор был тем ещё, надо признать, но это было так весело и уместно, что уже через пару часов у нас животы сводило от смеха.
— Что стоим, нитки слюнявим, как на швейной фабрике? Полезайте в кузов, грузди московские, — Длинный, ты сам сложишься или шарниры тебе смазать? — всю неделю Егорыч ко мне иначе не обращался, но я и не думал обижаться, — Веньке доставалось куда больше.
— Вот сами посудите, — сын мой тоже Егор Егорович, как в роду и положено, а уехал учиться в Москву, женился и внука моего Вениамином назвал. Вениииамииин, — ну как соплю из носа тянут или волос бабий из супа. А знаешь, внучок, как твое имя с еврейского переводится? Сын правой руки, тьху, — ты батьку-то порасспрашивай, каким местом он тебя там тиражировал, чего только в Москве не удумают, простигосподи...
Жил Егорыч в собственном деревянном доме на Садовой улице (который посередине снимка, вроде стоит пока, тьфу-тьфу-тьфу)

— Вот, после Войны сам срубил на прежнем месте. Думал, семьёй обзаведусь, ещё детишек заведу, да не сложилось как-то. Баб-то много, но чтобы на душу, как Люба моя, — такую не встретил.
— Заливаешь ты, деда, — Венька решил отыграть пару очков, — в доме чистота, обед на столе горячий, тапочки женские в прихожей...
— Экой ты глазастый, прям мисс Марпл какая, — дед взъерошил волосы на макушке внука, — умная голова, да дураку досталась. Женщина мне для порядка нужна, за домом присмотреть, обед гостям дорогим приготовить, ну и для здоровья иногда, — не все же правой рукой обходятся. — Длинный, вы там пестики-тычинки проходили уже? Венька хоть понимает, про что я? 
Руки мойте и за стол, пока не остыло. Расписание такое: поешьте, поспите пару часиков, мне тут по делу как раз отлучиться надо. После обеда по городу прокатимся, а завтра уже за грибами. Знаю я одно местечко, сам туда собирался в этом году.
Гражданка Скатерть Самобранковна Невидимова угостила нас:
Калья

Курник

Лисички по-рязански в сметане

На десерт мятные жамки

Чичи пшённые

Компот из калины с яблоками, айвой и малиной

— Всё из печи, специально к вашему приезду топил, так-то плита газовая есть на каждый день, да разве сравнишь? 

Жаль, что мне, бобылю, печка редко в надобность, — притворно завздыхал Егорыч, — ешьте, ребятки, в Москве так не потрапезничаете. Что там с тех сосисок и курей синюшных? Пукнешь пару раз мышонком пискляво и вся сила из тебя вышла тут же...

— Ну как, — отдохнули? Собирайтесь, сейчас чаю с каравайцами попьём и поедем город смотреть, я там вам в Лукерью подушек бросил для ваших мадам сижу, — дороги у нас не ахти.
На столе пыхтел небольшой, но очень красивый самовар, сияющий до рези в глазах, стояли две тарелки с блинами и плошки с домашней сметаной и мёдом в сотах.

Самовар был сделан на фабрике Воронцова, которая считалась чуть ли не самой крутой не только в Туле, а и во всей России. Латунный с серебром красавец был подарком на свадьбу родителям дяди Егора в 1916 году и стоил больше сотни рублей, — примерно как две рабочих лошади. 
Каравайцы — это такие тончайшие блины на молоке, которые жарятся только с одной стороны и имеют обязательные хрустящие краешки.

Получив пару раз деревянной ложкой по лбу, мы с другом научились правильно есть каравайцы, — их надо было складывать вчетверо треугольником, исключительно шершавой пропечённой стороной наружу и, подсогнув черпачком, обмакивать сначала в мёд, а потом в сметану. 
А вот так, шиворот-навыворот, не делайте никогда:

С набитыми животами мы еле-еле разместились в кузове Лукерьи, Егор Егорович вывел вездеход на Садовую, приветственно просигналив свинье, лежащей в луже у соседских ворот. 

Хавронья приподняла голову с грустными глазами, ответно хрюкнула и опять меланхолично развалилась в грязи.
— Что, Венька, не признал Мариванну, подругу свою?
Внук недоумённо покрутил головой, — не помню, мне же в прошлый приезд пять лет всего было, а как мы с ней дружили?
— Сначала ты её боялся, даже к калитке не подходил, — неужто не помнишь, как ночью во двор струхнул вылезти и в сенях в батины новые чешские ботинки напрудил? А потом подружились, прям не разлей вода, просил меня седло изготовить и лук со стрелами, всё в хана Батыя играл, на Кремль походом собирался, пришлось все спички в доме спрятать, нам 1237 года хватило. 

Хорошо хоть Мариванна поумней тебя была, — ляжет в канаву, а ты к ней лезешь, уговариваешь. Домой придёте, а мамка твоя в слёзы, — разобрать не может, где свинья, а где Венька, кого в огород гнать, а кого за стол с пирогами садить. Случалось, и ошибалась иногда, но с москвички-то какой спрос?
— Погоди, дядь Егор, — это как же получается? Десять лет назад Мариванна взрослая уже была, если Венька оседлать её хотел? Разве их не раньше закалывают?
— Это ты в корень зришь, Длинный, — с хавроньей нашей целая история приключилась. Как сын мой в Москву на учёбу подался, купили мы с соседкой двух поросей вскладчину, чтобы приумножить и сало с колбасой в голодный край студенту посылать, да и самим лишний кусок впрок. Соседка в столовой поварихой, пропитание, стало быть дармовое, а я на стыке задних дворов усадьбу молодым отгрохал. 
Каким маме с папой? Вы там в обычную школу ходите, или в облегчённую, для умом скорбных? Про свиней же речь идёт.
Стали они жить-поживать, — для детей с неторопливым развитием повторю, — Марьиванна и Никита Сергеевич, украинские степные рябые чухи, — а мы уж руки потирали в ожидании приплода, — как беда стряслась.
Повадился Нитка на Оку бегать, да там и сгинул. Может сом в омут утащил, может цыгане с жеребёнком перепутали, а то и плотогоны с собой прихватили, — тоже народец ушлый.

С той поры Машка ни одного кабана к себе не подпускает, вдовствует безгрешно уже семнадцать лет. И колоть её смысла нет, — женщина, хоть и будь она свинячьего племени, без мужского внимания не только душой черствеет, но и плотью своей, мясом то есть, — не ужуёшь его. Сало из неё тоже прогорклое выйдет, к бабке не ходи.
Однако от Мариванны польза общественная есть, и не одна. Улицу стережёт лучше любой собаки, навоз даёт для удобрения, а самое главное, — борщевик в огородах жрёт подчистую. Ничего не копает, не топчет, — ни единого цветочка не помнёт, а заразу эту хрущёскую искореняет напрочь, как врага советской власти.

За это и пансион имеет, и лужу персональную.
Всё, пионерия, подъехали уже, — айда Кремль смотреть!

* * *
Восьмомартовская дискотека прошла с таким успехом, что мы и сами не ожидали, хотя при подготовке чувствовали, — поймали волну и алгоритм. Результаты немедленно сказались — руководство института, наверно впервые остававшееся на мероприятии до самого конца, дало нам не только грамоты и премии (по 40 рублей на нос, Таньке аж 60 и путёвку бесплатную на воды в Форж, 

— в Трускавец то есть, на два лица.)

но и открыло линию финансирования наших хотелок, попросив только красиво и идеологически верно обосновывать заявки.
Таня в Трускавец не поехала за неимением достойного второго лица, путёвку отдали Ленке с Вовкой, выделив супругам соточку с клубного общака, и наказав метнуться в Ужгород и Мукачево с целью надыбать всяких свежих западных музык.
Расчёт оправдался и коллектив заполучил три диска, одним из которых был альбом The B-52’s одноименной группы.
В эту чумовую команду из глубочайшего американского запердья и в их музыку мы влюбились сразу и бесповоротно.

Название, кстати, — от женской причёски, которая уже от бомбардировщика.

Вот вам несколько песенок, первые две как раз с дебютного альбома:

«6060-842»

«Rock Lobster!»

Тут текст нереально доставляет:

Каменный лобстер
Мы были на пляже
У всех были одинаковые полотенца
Кто-то зашел под причал
И там увидели камень
Это был не камень
Это был каменный лобстер...

Каменный лобстер,
Каменный лобстер,
Каменный лобстер,
Каменный лобстер...

Движения в океане
Его воздушный шланг порвался
Столько проблем
Столько пузырьков
Он попал в затруднительное положение
Сказал гигантский моллюск

Камень... камень
Каменный лобстер

Ниже, ниже

Лобстер... каменный
Лобстер... каменный

Давайте зажигать!

Мальчики в бикини
Девочки на досках для серфинга
Все зажигают
Все чертыхаются

Крутят огнем
Веселятся
Жарят картошку
Загорают

Надень свой носовой платок
Надень Спасателя
Передайте масло для загара

Вот прибыл скат
А вот морской дьявол
Вошла медуза
Пришла рыба-собака
Которую преследовала рыба-кошка
И прилетела морская малиновка
Наблюдайте за пираньей!
Явился нарвал
А вот бикини кит!

«Love Shack»

Не может не радовать, что группа работает и сейчас, только Рики Уилсон умер от наркотиков, но это случилось ещё в 1985 году.