Каждый год, разбирая ёлку, Глафира обливалась горькими слезами. Были два жизненных момента, когда Глафира не могла сдержать слёз — это отъезд дальних родственников, после того, как они вдоволь нагостятся  в её  московской квартире, да и вообще, прощание с любыми гостями, даже с теми,  кто на полчасика забежал на чашку чая. И  разбор ёлочки. Слёзы душили и текли ручьем в такие моменты. Возможно, это было что-то нервное, возможно родители скрывали что-то от Глафиры, наверняка была либо черепно-мозговая травма в младенчестве, либо особенности развития.
Даже сильный порез или любая другая физическая или душевная боль не вызывали такое обилие слёз.
« Глашенька, ёлочку пора разбирать».  И всё, уже при этих словах,  Глашенька начинает рыдать. Навзрыд. Что в детстве, что в юности, что сейчас, когда Глашенька уже не Глашенька, а целая Глафира Сергеевна Капитанова, сорока лет от роду.

Глафира плакала, разряжала ёлку и , всхлипывая, бурчала себе под нос :

- Каждый год по всем правилам всё делаю. Бутерброды с маслом и икрой, и с красной рыбкой. По китайскому календарю сверяюсь, какая животина будет господствовать, ублажаю зверюшку. Лошадь — на тебе овса на тарелочке, Обезьяна — на тебе бананов. А счастья всё нет. Кто-то вообще никаких столов не делает, даже не знают год какого животного наступает. И живут припеваючи.  А мне уже сорок. Сорок лет. Ни ребенка, ни котенка. Ни мышонка. Даже мужика хорошего не было никогда. Всё какие-то ребята-ебарята.  Да даже не в этом самом  дело. Душа, душа родственная нужна. Чтобы с полуслова, с полувзгляда. Чтобы переживать, с работы ждать, пирожки печь. Я такие пирожки пеку. Для чего мне такое мастерское умение? Для кого?

Думала так Глафира и горько постанывала, вытирая слёзы ухоженной рукой с идеальным маникюром.

После того, как последняя мишура с ёлки была убрана в объемную коробку, и сама ёлка , перевязанная веревкой, перекочевала на антресоли в кладовку, раздался звонок в дверь.

Принесла кого-то нелёгкая. Глафира, шаркая тапками о дорогой паркет, нехотя направилась к двери.

Это пришли проверять счетчики. На подъезде висело три дня объявление, предупреждали. Как же они надоели  эти проверяльщики. Заебали. Кто бы только знал. То газ, то счетчики, то трещину какую-то  на стенах ищут.

-Что случилось, хозяйка? Заплаканная вся, обидел кто? - весело  спросил мужчина- проверяющий, боком протискиваясь  в квартиру.

Глафира стала его внимательно разглядывать. Седина на висках, брови брежневские, залысины, глаза карие. Глафира не любила черноглазых и  кареглазых мужчин, по её мнению  за такими глазами нельзя было разглядеть душу. Темно в их глазах, а значит и в душе темно. То ли дело — ясные глаза. Голубые, серые, зеленые. Да только не было в её жизни ни одного ясноглазика. Другим доставались. И вот , снова, обратил внимание на неё именно темноглазый, - пожалел, заметил, что беда у Глафиры  какая-то стряслась. Душой стало быть  прикоснулся. 

Да только нет никакой беды.

- А как у вас, хозяйка, пирожками вкусно пахнет, как у мамы моей, царствия ей небесного. Схоронил маманьку две недели назад.

Мужчина повел носом : «Аххх, с капустой, с грибами, ммм, с яблочным повидлом ещё, ммм...»

Ещё и нюхач вдобавок. «Дегустаторов» Глафира тоже не любила. У неё и у самой было хорошее обоняние, но вот чтобы с порога угадывать безошибочно с чем пирожки… Это настораживало. Кареглазый нюхач. Нет, это ж какой бабе так не повезло.

-А вы проходите, проходите. Я вот, напекла, да мнооого. Самой не съесть. Детей нет, мужа нет. Проходите.

- Да я на работе вроде как.

- Так и  не убежит ваша работа. Чайку с пирожком отведайте и дальше работать побежите.

Познакомились.

Кантемир Никитич оказался на три  года младше Глафиры, тридцати семи лет от роду. Но уже седой и лысый. Намного  старше выглядит. Глафира спокойно могла дать ему и пятьдесят. Такой возраст у мужчин непонятный, околосороковник. Можно дать меньше, можно больше.

Накормив Кантемира, Глафира поняла, что ничего в её душе не ёкнуло, не булькнуло, не сжалось. Серый мужичонка, не зацепил ничем. Пироги не ел, а жрал, заталкивая их в рот целиком. Да, Глафира пекла маленькие пирожки. Так пирожки ведь. Они так и называются, - пирожки.  Пирожки с ладонь — это не пирожки вовсе, а буханки. А у Глафиры были именно пирожки, миниатюрные, аккуратные. Все одинаковые и ровненькие, как по трафарету слепленные. Кантемир их заглатывал, как пельмени. Да ещё и приговаривал : « Какие маленькие, господи, вот маманя моя пироги с мой кулак стряпала».

Тут Кантемир спохватился, что надо дальше идти проверять счетчики. И тут Глафира начала, как по команде,  реветь. Ничего не говоря. Стоит и ревет. Никаких слов не произносит, а просто  плачет. Приступ очередной накрыл.

-Глафира Сергеевна. Да что Вы, не надо, дорогая. Спасибо за пирожки, но у меня работа.

А Глафира пуще прежнего. Слёзы душат, крокодильего размера,  вылетают из глаз, как гильзы из пулемета. И ведь у Глафиры никаких чувств к мужику, это всего лишь  особенности физиологии, которые неизлечимы, но Кантемир -то про то не знает, и принимает всё на свой счет.
- Ну, хорошо, хорошо. Умоляю, только не плачь. Что , хочешь меня сильно? Ну, давай, по-быстрому только. Может, в следующий раз ещё как-нибудь загляну. Только не плачь. 
Кантемир  задрал  халат на голову Глафире, и прям к коридоре , на туалетном столике Глафиру и взял. А Глафира всю дорогу плакала и плакала, и плакала и плакала.  Пока Кантемир не ушел, все это время и проплакала.

Странная баба, - думал Кантемир , - сбегая  по лестнице. Не ебешь — плохо, ебешь — тоже плохо. Что ей надо было — не понятно. Спрошу в следующий раз. Может горе у неё какое. А я её трахать вздумал. Да нет, она вроде не особо сопротивлялась. Только почему плакала-то? Вот странная баба.

- Заебали эти проверяющие, в полном смысле слова заебали  - думала Глафира.

И практически все кареглазые. Да что ж такое. Почему ясноглазки в коммунальщики не идут?

Тут Глафира заметила на полу в гостиной ёлочный шарик, который красиво переливался на солнце. Слёзы с новой силой хлынули из глаз, ведь надо было снова доставать с антресолей коробку с «новым годом»,  открывать её, потом снова закрывать. Прощаться. Прощаться с праздником до следующего года.

А это тяжело. Это очень тяжело. Разряжать ёлку ... и прощаться с дорогими, хоть и надоедливыми гостями...

Tweet