Спасибо, друг, что попросил присмотреть за фермой и ее обитателями в то дождливое лето! Я не смог отказать, и теперь буду вспоминать тебя незлым тихим словом каждый август каждого следующего года, который отмерит мне судьба. Тебе посвящаю это короткое эссе.

Два долгих месяца следить за домом и кормить нескольких розовых эльфов с длиннющими белыми ресницами и нежными прозрачными ушами! Когда я рано утром подходил к загону с ведром "плюшек", они устраивали восхитительные танцы и терлись шершавыми боками о неструганные доски.

К концу лета пошли дожди, и навалилась такая адова тоска, словно я не в деревне за пятьсот километров от Москвы, а на Северном Полюсе, или в одиночном плавании через Тихий Океан. Особенно это чувствовалось на закате. О, закаты там просто страшные, столько в них безысходности и горя. Иной, наверное, сможет просто пойти и вздернуться где-нибудь на чердаке от такого заката. Спонтанно и без слов прощания на клочке бумаги.

Нет, не носить мне окладистой бороды и не шататься босиком по аллеям, раздумывая как пристроить рилическую героиню под литерный.  Не было там никакой аллеи, а была одна единственная кривая улица в тридцать домов, и все что мне оставалось - читать, спать, и ходить по полям с собакой.

Вот, помню, только и разговоров среди местных за пару недель до срока: "Открытие, открытие!"... Еще помню, как прослонявшись два часа по окрестностям и добыв нескольких перепелов, метров за двести до лагеря мы с Марой, многопольной немецкой легавой, услышали выстрелы, смех, и пьяные песни аборигенов.

Положа руку, в большинстве своем охотнички наши были обычными, затертыми тяжелой жизнью в глубинке, мужиками. Вырываясь один раз в год из-под гнета своих благоверных, пидараса-начальника, и коллекторов местного коммерческого банка на открытие по водоплавающей, они так самозабвенно уходили в потребление огненной воды, что весь этот сопутствующий антураж в виде осенней природы, костра, и разбросанной кругом охотничьей аммуниции - служил фоном для главного: ужраться вдым, невообразимо засрать местность, и проспать все на свете, включая охоту. Накануне праздника, в желто-оранжевом свете костра и остывающего закатного неба, по лагерю шаталось семь-восемь дикого вида фигур, а еще несколько превратились в полную недвижимость и лежали в отключке.

Как позабыть эту броуновскую движуху около костра, безумные крики и беспорядочную стрельбу в воздух? Или кострового, который покачивался из стороны в сторону и вращал круглыми изумленными глазами, пытаясь постичь кто он, где он, и в чем вообще смысл жизни?

Уже совсем сквозь дрему услышал, как кто-то завозился в соседней машине, раздался звук вставляемой в магнитофон кассеты, и волшебный голос Михаила Круга наполнил вечер пленительными звуками. Потом, кажется, я пребывал в каком-то сомнамбулическом аффекте, и пару раз ткнул диджея прикладом в знак признательности.
Мне снились удивительные сны. Мы шли с Марой по весеннему лугу, трава была невероятного светло-изумрудного цвета, из нее выходило северное сияние и наполняло собой все пространство вокруг. Потом я понял, что сияние исходит из земли, и что это сама жизнь течет, струится по оживающему полю. Затем мы услышали токующих тетеревов, только звук этот был объемнее, глубже и красочнее, и вообще, сама реальность в этом сне была намного ярче, значительнее и ощутимее, чем наяву. Наконец, мы увидели токующих птиц. Они сидели в траве, и сияние шло из земли в траву, а из травы в них. Оно струилось по их перьям, исходило из огромных, исполненных глубиной и переливами цвета глаз. Мы смотрели на птиц, они смотрели на нас, и время остановилось.

Под звуки начинающейся канонады нас разбудил местный охотинспектор. Толстый мужик с карабином на плече, недельной щетиной и красными, сверкающими в предрассветных сумерках глазами, тряс меня за плечо и негромко мудил в приоткрытое окно машины:
-- Слышь, охотник, просыпайся. Мужчина, вставай, слышишь? Але, але. Просыпайся, ну.
Спросонья увидев его нагрудный знак и форму, я полез было за документами, но инспектор, торопливо облизнув пересохшие губы и дыша сивушным выхлопом мне в лицо, горячечно зашептал:
-- Да не нужна мне твоя путевка, друг. Не до нее сейчас. Выпить есть чего? Выручай, родная душа, худо мне. Выручай.
Светало.

Tweet